Талант (единица измерения)

Тала́нт (др.-греч. τάλαντον, лат. talentum) — единица массы и счётно-денежная единица, использовавшаяся в античные времена в Европе, Передней Азии и Северной Африке.

В Римской империи талант соответствовал массе воды, по объёму равной одной стандартной амфоре (то есть 1 кубическому римскому футу, или 26,027 литра).

Талант был наивысшей весовой единицей в таблице греческих мер (собственно слово τάλαντον означало «весы»; затем «груз»). Как определённая весовая единица, талант упоминается уже у Гомера, причём везде взвешиваемым предметом является золото. По выводам метрологов, масса таланта равнялась массе семитического шекеля (сигля, сикля), а именно тяжёлого золотого вавилонского шекеля, равного 16,8 кг. Гомеровские таланты производились в форме продолговатых круглых брусков, похожих на древнейшие золотые статеры. Кроме того, в гомеровское время были в обращении полуталанты массой в 8,4 кг.

Помимо гомеровского маловесного таланта, в ту же эпоху был известен талант, соответствовавший 3 золотым статерам или 6 аттическим золотым драхмам и весивший 26,2 кг. Впервые о нём упоминается в связи с победой сицилийских греков над карфагенянами при Гимере (480 до н. э.); затем у писателей до II века до н. э. он служит для обозначения весовой меры золотых предметов, которые давались в награду (венки) или посвящались в храмы. В зависимости от переменных обозначений драхмы или мины, по отношению к которым талант представлял кратную величину (талант делился на 60 мин, мина на 100 драхм, то есть в таланте было 6000 драхм), количественное определение таланта было весьма различно, тем более, что он употреблялся и как весовая, и как денежная единица.

Прототипом греческих талантов был вавилонский талант, имевший форму бронзового льва на подставке. Тяжёлый талант весил 60,4 кг, лёгкий царский талант — вдвое меньше. Шестидесятая часть мины весила столько же, сколько гомеровский талант (16,8 кг), и была основной наименьшей единицей, служившей для весового определения как благородных металлов, так и всех весомых предметов. Эта весовая единица служила также денежным знаком, причём 100 таких лёгких единиц (по 8,4 кг) или 50 тяжёлых составляли тяжёлую мину золота. В свою очередь, лёгкая мина делилась на 50 единиц или 100 половин. 3000 этих единиц, тяжёлых или лёгких, составляли тяжёлый или лёгкий талант золота. Таким образом, в вавилонской системе мер денежные знаки отделились от весовых, причём только 1/60 весовой мины или 1/50 часть мины золота были общими для обеих систем.

Ценность серебряных денежных знаков определялась отношением, которое было признано в древности за норму и по которому одна золотая монета приравнивалась к 10-ти равновесным серебряным. Впрочем, вследствие более высокой цены на золото вместо отношения 1:10 обычно встречалось отношение 1:13 ¹/₃. По весу царский талант содержал 60 царских мин, или 72 мины золота, или 54 мины серебра. Отношение таланта золота к царскому таланту (по весу) было равно 5:6, таланта серебра к таланту золота 4:3, таланта серебра к царскому таланту — 10:9. Если выразить эти определения в современных мерах, то окажется, что тяжёлый талант золота весил 50,4 кг, тяжёлый талант серебра — 67,2 кг, лёгкие таланты весили вдвое меньше. У других восточных (семитических) народов обозначения таланта были приблизительно те же: так, финикийский талант (серебряный) равнялся 43,59 кг, еврейский весил 44,8 кг, персидский талант золотой весил 25,2 кг, серебряный — 33,65 кг, торговый — 30,24 кг. Древнейшая система весовых мер — эгинская, существование которой приурочивается уже к эпохе Ликурга и которая была принята в Спарте и в Аргосе (в начале VII века), — приближается к вавилонской системе: так, отношение эгинского статера к вавилонскому выражается отношением 27 к 25. Когда Солон ввёл новую систему мер веса и денежных знаков, эгинский талант остался в обращении в качестве торговой весовой меры (действительная величина его уменьшилась до 36,156 кг). Серебряный талант (аттический или евбейский) как денежная единица был приравнен к 26,196 кг. Со времени Александра Великого вес аттического таланта равнялся 25,902 кг.

См. также

• Сравнительная ценность денег в Элладе

Ссылки

• Е. Г. Рабинович. [ec-dejavu.net/t-2/Talent.html Мерное бремя] // Ноосфера и художественное творчество. М.: Наука, 1991, с. 139—153

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Талант (единица измерения)

В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.