Талер Марии Терезии

Та́лер Мари́и Тере́зии — серебряная монета, разновидность конвенционного талера, активно использовавшаяся в мировой торговле (см. торговая монета) почти сразу после начала чеканки в 1741 году. Монета получила своё название по имени императрицы Марии Терезии, которая правила Австрией, Венгрией и Богемией в период с 1740 по 1780 год.

С 1780 года монета всегда датировалась 1780 годом и чеканилась следующими монетными дворами: Бирмингема, Бомбея, Брюсселя, Лондона, Парижа, Рима и Утрехта, помимо габсбургских монетных дворов в Гюнцбурге, Галле, Карлсбурге, Кремнице, Милане, Праге, Венеции и Вене. Кроме того, талер Марии Терезии чеканился на Яве, в Китае, на Азорских островах, в Мозамбике, в Бразилии, в США (Карсон-Сити, Миссури и т.д.) в Эритреи, в Джибути, в греческой Македонии и на Мадагаскаре, а также в прочих местах. Неоднократно его выпуск осуществляли частные компании. С 1751 по 2000 год было отчеканено около 389 миллионов талеров. Указанные разные монетные дворы помечали отчеканенные ими монеты, внося незначительные отличия в андреевский крест или символ цветка, похожий на «X» в верхней левой части реверса монеты (также изменения вносились в форму герба и портрет императрицы). В 1946 году Венский монетный двор аннулировал все права иностранных правительств на выпуск таких копий. После этого им было отчеканено свыше 49 миллионов талеров Марии Терезии.

Талер Марии Терезии был одной из первых монет, имевших хождение на территории США и, вполне возможно, способствовал (наряду с испанским долларом) тому, что основной денежной единицей США был выбран доллар.

Описание

Диаметр талера — 39,5 мм, толщина — 2,5 мм, вес — 28,0668 грамм. Монета имеет высокое содержание серебра: 23,3890 грамм и пробу .833.

В немецко-говорящих странах после реформы правописания 1901 года, осуществлённой через два года после её объявления, слово «Thaler» стало писаться «Taler» (хотя написание имени «Theresia» осталось прежним из-за греческого происхождения слова). В связи с этим эта монета упоминается в немецких и австрийских источниках XX века как «Maria-Theresien-Taler». Написание же этого слова в англо-говорящих странах осталось без изменений.

На аверсе монеты надпись на латинском языке: «M. THERESIA D. G. R. IMP. HU. BO. REG.» Надпись на реверсе: «ARCHID. AVST. DUX BURG. CO. TYR. 1780 X» . Это аббревиатура фразы: «Maria Theresia, Dei Gratia Romanorum Imperatrix, Hungariae Bohemiaeque Regina, Archidux Austriae, Dux Burgundiae, Comes Tyrolis. 1780 X», что значит: «Мария Терезия, милостью Божией, императрица римлян, королева Венгрии и Богемии, эрцгерцогиня Австрии, герцогиня Бургундии, графиня Тироля. 1780». Знак «X» фактически является андреевским крестом, и появился после 1750 года, обозначая правление Марии Терезии над австрийскими Нидерландами. На гурте монеты указан девиз её царствования: «Iustitia et Clementia», что значит «Справедливость и милосердие».

Монета известна в нескольких типах. На ранних - Австрия обозначена в старогерманской орфографии - не "AVST", а "AUST".

В Эфиопии

См. также: Эритрейский талер и Эфиопский талер

Ко времени правления императора Йасу II (1730—1755) относится первое упоминание о хождении талера Марии Терезии в Эфиопии. По сведениям путешественника Джеймса Брюса, монета, чеканившаяся по неизменной стопе в отличие от других валют, преобладала в районах, которые он посетил в 1768 году. По оценке Йозефа Калмера (Joseph Kalmer) и Людвига Хюна (Ludwig Hyun) в книге "Abessinien" (Абиссиния), свыше 20 % из 245 миллионов монет, отчеканенных до 1931 года, оказалось в Абиссинии. Во время британской военной экспедиции 1868 года в Магдалу, столицу императора Теодроса II, под командованием фельдмаршала Роберта Напира, талерами Марии Терезии оплачивались местные расходы экспедиции. В 1890 году итальянцы ввели в обращение эритрейский талер (Tallero Eritreo), оформленный в стиле талера Марии Терезии, в своей новой колонии Эритрее, также надеясь навязать его использование в торговле с Эфиопией. Однако эта попытка не увенчалась успехом. В начале 1900-х годов Менелик II безуспешно пытался чеканить талеры Менелика в Эфиопии, со своим портретом, но в стиле талера Марии Терезии, и ввести их в обращение. Только что созданный Банк Абиссинии также выпустил банкноты с номиналами в талерах. Начиная с 1935 года, итальянцы чеканили талеры Марии Терезии на монетном дворе в Риме для использования в ходе оккупации ими Эфиопии. Затем в ходе Второй мировой войны британцы отчеканили около 18 миллионов талеров Марии Терезии в Бомбее для использования в кампании по изгнанию итальянцев из Эфиопии.

В Леванте

Талер Марии Терезии также ранее был валютой Маската и Омана. Популярность монеты до сих пор сохраняется в Северной Африке и на Среднем Востоке в её первоначальном виде: серебряная монета с портретом пышной императрицы на лицевой стороне и с двуглавым орлом Габсбургов на обороте.

Литература

• [www.numizm.ru/html/t/taler_marii-terezii.html Словарь нумизмата: Пер. с нем. /Х. Фенглер, Г. Гироу, В. Унгер/. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Радио и связь, 1993.]
• [www.numizm.ru/html/t/taler_marii_terezii.html Зварич В. В.. Нумизматический словарь. — 4-е издание. — Львов, 1980.]
• Clare Semple — A Silver Legend: The Story of the Maria Theresa Thaler (Barzan Publishing, 2006) ISBN 0-9549701-0-1  (англ.)
• Adrian E. Tschoegl. (2001). Maria Theresa’s Thaler: A Case of International Money. Eastern Economic Journal 27 (4): 445—464.  (англ.)

Ссылки

• [www.theresia.name/ The Maria Theresia Taler 1780] — Приведены сведения по истории, описание вариантов, даты чеканки, оценочный список, медали и подделки.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Талер Марии Терезии

И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.