Талибов, Букар Бекирович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Букар Бекирович Талибов
Научная сфера:

лингвистика, кавказоведение

Место работы:

ИЯЛИ, ДГУ, ДГПУ

Учёная степень:

доктор филологических наук

Альма-матер:

Восточный факультет ЛГУ

Научный руководитель:

Е. А. Бокарёв

Бука́р Беки́рович Тали́бов (12 февраля 1928, Баку, СССР — 13 октября 2003, Махачкала, Россия) — советский и российский лингвист, специалист в области фонологии, исторической лексикологии, лексикографии и описательной грамматики лезгинских языков. Доктор филологических наук (1980), профессор кафедры общего языкознания Дагестанского государственного университета (1994). Почётный академик Академии наук Абхазии (1997). Заслуженный деятель науки Дагестана. По национальности лезгин.





Биография

Родился в Баку семье рабочего-уроженца дагестанского с. Ахты, вскоре после рождения семья вернулась в Дагестан и проживала в Касумкентском районе.

После окончания педагогического училища в Дербенте поступил в Ленинградский государственный университет на Восточный факультет по специальности «кавказская филология» (1947). Окончил ЛГУ в 1952, защитил дипломную работу по склонению имени существительного в цахурском языке.

В 19521955 обучался в аспирантуре Института языкознания АН СССР в Москве. В 1955 защитил кандидатскую диссертацию «Система глагола в цахурском языке (по данным села Цахур)» под руководством Е. А. Бокарёва. Затем работал научным сотрудником Института языкознания (19551958), старшим преподавателем лезгинского языка в лезгинской студии Государственного института театрального искусства им. А. В. Луначарского (19521956).

В 1958 по просьбе руководства Дагестанского филиала АН СССР был переведен в Институт истории, языка и литературы им. Г. Цадасы в Махачкале, с тех пор до конца своих дней работал в этом Институте старшим, затем ведущим научным сотрудником. Одновременно вёл педагогическую работу, состоял профессором кафедры общего языкознания филологического факультета ДГУ (19911994), профессором кафедры общего и дагестанского языкознания филологического факультета ДГПУ1993).

Степень доктора филологических наук присуждена за диссертацию «Консонантизм лезгинских языков» (Институт языкознания АН СССР, 1980), на основе которой в том же году выпущена книга «Сравнительная фонетика лезгинских языков».

Автор около 150 научных работ. В последние годы жизни работал над «Толковым словарём лезгинского языка» (в соавторстве с У. А. Мейлановой), новым «Лезгинско-русским словарём» и монографией «Культура речи лезгинского языка». Одна из основных его работ, грамматика «Будухский язык», также завершённая в конце жизни, опубликована издательством «Academia» в 2007.[1] Неопубликованным остаётся фундаментальное описание цахурского языка.

Вклад в науку

В основной круг интересов Б. Б. Талибова входило описательное и сравнительно-историческое изучение дагестанских языков — их фонология и историческая лексикология, лексикография, описательная грамматика.

В области лезгинской лексикографии Б. Б. Талибов в соавторстве с М. М. Гаджиевым издал один из первых больших дагестанско-русских словарей («Лезгинско-русский словарь»), впоследствии составил «Русско-лезгинский словарь» и принимал участие в работе над «Толковым словарём лезгинского языка».

В области описательной грамматики Б. Б. Талибов создал очерк лезгинского языка (1966) и принимал участие в написании коллективной «Грамматики современного лезгинского языка» (2002, не издана) совместно с Р. И. Гайдаровым, А. Г. Гюльмагомедовым, У. А. Мейлановой. Помимо этого, исследовал и опубликовал работы по системе словоизменения цахурского языка, по вопросам грамматики будухского языка и удинского языка (лезгинская группа).

Изучение бесписьменных лезгинских языков позволило Б. Б. Талибову внести вклад в сравнительно-историческое изучение языков данной группы, предложить свою версию реконструкции пралезгинского консонантизма.

Б. Б. Талибов перевёл на лезгинский язык ряд произведений Ж. Мольера, Н. В. Гоголя, А. М. Горького, а также ряд произведений лезгинских писателей на русский язык. Принимал участие в переводе частей Нового Завета на лезгинский язык. [2]

Напишите отзыв о статье "Талибов, Букар Бекирович"

Примечания

  1. [www.academpress.net/books/detail/2131/ Будухский язык. Купить. Заказать. — Издательство «ACADEMIA»]
  2. [www.portal-credo.ru/site/print.php?act=news&id=23759 Портал-Credo.ru: Изданы Евангелие от Луки и Апостольские Деяния на лезгинском языке]

Основные труды

Монографии и словари

  • Лезгинско-русский словарь. Около 28000 слов. М., 1966. — 603 с. (С М. Гаджиевым, под ред. Р. Гайдарова).
  • Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков. М., 1971. — 295 с. (С С. М. Гасановой, Г. Х. Ибрагимовым, П. Т. Магомедовой и У. А. Мейлановой, под ред. Г. Б. Муркелинского).
  • Сравнительная фонетика лезгинских языков. М., 1980. — 350 с.
  • Русско-лезгинский словарь. Махачкала, 1992. — 442 с.
  • Лезги чІал. 5 класс. Махачкала, 1995. — 128 с. (в соавторстве)
  • Будухский язык. М.: Academia, 2007. — 324 с. ISBN 978-5-87444-266-8

Избранные статьи

О нём

  • [www.nplg.gov.ge/caucasia/caucasology/Rus/2003/No4/Summary/39.htm Некролог] // Кавказоведение. 2003. № 4.
  • Абдуллаев И. Х. Яркий представитель лингвистического дагестановедения (памяти Б. Б. Талибова) // Проблемы общего и дагестанского языкознания. Вып. 2. Махачкала, 2004.
  • Алексеев М. Е. Об авторе этой книги (заметки редактора) // Талибов Б. Б. Будухский язык. М.: Academia, 2007.

Отрывок, характеризующий Талибов, Букар Бекирович

Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]