Талиесин

Талие́син (устаревшая русская передача — Тальесин; валл. Taliesin) (ок. 534 — ок. 599) — древнейший из поэтов, писавших на валлийском языке, чьи произведения дошли до наших дней. Его имя связано в основном с Книгой Талиесина — большим стихотворным сборником, созданным в средневаллийский период (Дж. Гвеногврин Эванс датирует книгу примерно 1425 годом, а Н. Денхольм-Янг — началом XIV века), но Ивор Уильямс датировал большу́ю часть содержащегося там материала X и XI веками, а самые древние стихотворения — принадлежащие «историческому» Талиесину — VI веком. Позже Талиесин стал героем легенды, записанной или созданной в XVI веке антикваром Элисом Грифидом, возможно, с опорой на некую устную традицию.

В валлийской мифологии Талиесин — волшебник и бард, первый из смертных, обладавший даром пророчества. Он был приемным сыном и слугой ведьмы Керидвен. Его часто изображали в виде орла, птицей, избираемой жрецами для полетов души в потусторонний мир.

В его честь назван кратер Талиесин на спутнике Юпитера Европе.

«Исторический» Талиесин

Биография исторического Талиесина почти неизвестна, восстановить её можно только по косвенным ссылкам в стихах. Ненний в своей «Истории бриттов» после рассказа о короле Нортумбрии Иде (в 547—559) пишет:

Tunc Talhaearn Tat Aguen in poemate claruit; et Neirin et Taliessin et Bluchbard et Cian, qui vocatur Gueinth Guaut simul uno tempore in poemate Britannico claruerunt Тогда Талхайарн Тад Авен (Tad Awen, «отец музы») добился успеха в поэзии; и Нейрин и Талиесин и Киан, которого называют Гвейнт Гваут (вероятно, Gwenith Gwawd, «пшеница песни») вместе в одно время добились успеха в британской поэзии

Существует традиция, согласно которой Талиесин родился в окрестностях озера Гейрионид, на севере Уэльса (графство Конуи, возле Лланруста). Она основана на строчке, дописанной в конце стихотворения Anrec Uryen («Дар Уриена»):

Mineu dalyessin o iawn llyn geirionnyd

Дж. Моррис-Джонс предполагал, что iawn (в современном языке — «правильный, верный, истинный») появился в результате неправильно прочтения писцом слова lann 'берег' как iaun (возможное написание iawn. Тогда эта строчка переводится как «Я Талиесин с берегов озера Гейрионид». Однако Ивор Уильямс считает нужным править слово llyn 'озеро' на llin 'линия, род'; в этом случае geirionnyd является формой слова keirionnyd, которое имеет два значения, одинаково подходящие в этот контекст, — «властитель» и «небеса». Тогда строчка читается как «Я Талиесин, из истинно царского (либо небесного) рода», что хорошо согласуется с представлениями о «легендарном» Талиесине.

Талиесин был придворным бардом и писал стихотворения, восхваляющие того правителя, на службе которого он находился. К безусловно раннему времени Ивор Уильямс относит 11 стихотворений (основываясь не только на соображениях стиля и жанра, но и на языковых свидетельствах), которые, однако посвящены разным правителям. Насколько можно понять, вначале Талиесин служил правителю Поуиса Брохвайлу Искитрогу (тогда Поуису, видимо, принадлежали обширные территории на востоке и севере, в нынешней Англии). В одном из стихотворений Талиесин хвастается:

keint rac vd clotleu. yn doleu hafren rac brochuael powys a garwys vy awen Я пел перед славным правителем, в излучинах Северна (Hafren) Перед Брохвайлом Поуиса, что любил мою музу

Тем не менее не сохранилось ни одного стихотворения, которые было бы адресовано непосредственно Брохвайлу, однако в Книге Талиесина записано восхваление его сыну, Кинану Гарвину, который хорошо известен в истории Уэльса: согласно латинскому житию св. Кадока (умер около 577), Кадок предотвратил нападение некоего Кинана на Моргануг, а Селив, названный в хрониках сыном Кинана, погиб в битве при Честере (613). Содержание Trawsganu Cynan Garwyn (trawsganu, 'перекрёстная песнь' — термин, обозначавший стихотворение, начинавшееся и заканчивавшееся одним и тем же словом) также хорошо согласуется с тем, что нам известно о роли придворных бардов у кельтов: это в основном перечисление достоинства правителя и даров, полученных от него Талиесином.

Позже Талиесин отправился на так называемый Древний Север, в Регед, где он стал придворным бардом Уриена, известного из той же «Истории бриттов» Ненния:

Contra illum quattuor reges, Urbgen et Riderchen et Guallanc et Morcant, dimicaverunt. Deodric contra illum Urbgen cum filiis dimicabat fortiter — in illo autem tempore aliquando hostes, nunc cives vincebantur — et ipse conclusit eos tribus diebus in insula Metcaud et, dum erat in expeditione, iugulatus est, Morcante destinante pro invidia, quia in ipso prae omnibus regibus virtus maxima erat instauratione belli Против него (Хуссы) сражались четыре короля: Урбген (Уриен) и Ридерк (Ридерх Старый) и Гваллаук (Гваллауг) и Моркант (Моргант). Деодрик со своими сыновьями храбро сражался против этого Урбгена — попеременно то враги, то жители города терпели поражение — и он (Уриен) осаждал их три дня и три ночи на острове Меткауд (Линдисфарн) и во время вылазки был убит Моркантом, подстрекаемым завистью, ибо он лучше всех королей мог возобновлять битву.

Деятельность Хуссы датируется не вполне уверенно, но примерно он правил с 585 по 592 год, что хорошо согласуется с другими сведениями о времени жизни Талиесина.

Как и при дворе Кинана, у Уриена Талиесин писал хвалебные песни королю. В них описываются его славные подвиги и его благосклонность к поэту. Из хвалебных песен к Уриену сохранились следующие:

• Стихотворение, описывающее сражение или два сражения — одно в нынешней Шотландии, при Ллех Вен (возможно, Галстон в Эйршире (Aeron) и второе при Гвен-Истрад (Ивор Уильямс идентифицирует его с долиной реки Иден в Камбрии). Кто именно было врагом бриттов — неясно, упоминаются Prydyn (обычно это слово означает пиктов) и англосаксы. Существенно, что здесь Уриена называют llyw Catraeth, «властитель Катрайта», а это значит, что во времена Талиесина Катрайт (ныне Каттерик в Йоркшире) ещё был бриттским, в том время как поэма Анейрина «Гододин» посвящена уже попытке отвоевать Катрайт у саксов.
• Несколько стихотворений, описывающих достижения Уриена: упоминаются щедрые дары барду, а также то, что его боятся все — и враги, и друзья.
• Ещё одно стихотворение описывает военный поход Уриена, вернее, его отбытие на войну, тревожное ожидание при дворе и радость после возвращения короля
• Стихотворение, помеченное Ивором Уильямсом номером VI, описывает схватку перед битвой между саксами и бриттами, в которой Оуайн, сын Уриена, побеждает Фламдуйна, саксонского воина
• Ещё одно стихотворение Талиесина является первым примеров известного из более поздней валлийской литературы жанра dadolwch — «умиротворения» патрона; такие стихотворения сочиняли поэты, чтобы усмирить гнев своих хозяев взыванный тем, что бард писал слишком восторженные стихи в адрес других властителей. Не вполне понятно, кому он мог адресовать оскорбившие Уриена стихи: вряд ли дело было в ранних похвалах Кинану (где Талиесин, в частности, предлагал «всем властителям трепетать перед Кинаном»). Впрочем, в Книге Талиесина сохранилось два стихотворения, адресованных некоему Гваллаугу (вероятно, тому же, что у Ненния), не исключено, что гнев Уриена вызвали именно они.
• Наконец, ещё одно стихотворение, приписываемое историческому Талиесину, — элегия на смерть Оуайна, сына Уриена.

Древность стихотворений исторического Талиесина доказывается не только ссылками на исторические события, известные из других источников и архаичностью самого жанра его поэзии и тех реалий, которые в них отражены, но и лингвистическими соображениями. Правила стихосложения требовали определённого числа слогов с каждом стихе, однако некоторые стихи в том виде, в каком они записываются в рукописи, слишком коротки: дело в том, что после VI века в истории валлийского языка произошли такие исторические процессы (в частности, синкопа, то есть выпадение гласных), которые сократили число слогов с слове. Так, например, в поздней валлийской записи имя Urien двусложно, но если подставить вместо него встречающееся иногда Urfoën (что соответствует раннебритскому *Ōrbogenos, ср. Urbgen у Ненния), то получается правильная девятисложная строка. Вообще метрика этих стихотворений достаточно архаичная, обычна десятисложная строка, разделённая цезурой, но встречаются и девяти- (но не короче!), и двенадцатисложные стихи.

Техника стихосложения во времена Талиесина была несколько проще той, что позже была кодифицирована в сложную систему соответствий согласных под названием кинханед (cynghanedd). Из технических приемов известны odl (рифмы, в том числе внутренние), proest («неполные» рифмы, то есть такие, в которых участвуют только согласные), odl Wyddelig («ирландская рифма» — приём, заимствованный из ирландского стихосложения, когда рифмующимися считаются согласные определённых классов, например -awc с -awt), cymeriad llythrennol (ряд стихов, начинающихся с одного и того же звука), cymeriad geiriol (ряд стихов, начинающихся с одного и то же слова). Встречаются особые типы строф, похожие на принятые позже стихотворные размеры. Все эти характеристики сближают стихотворения исторического Талиесина с «Гододином» Анейрина.

«Легендарный» Талиесин

О «легендарном» Талиесине известно несколько больше, чем об историческом. В валлийской традиции он воспринимался как носитель тайного знания, ему приписывались сверхъестественные, в том числе пророческие способности и уникальный поэтический дар. По всей видимости, составитель Книги Талиесина интересовался как раз традициями о легендарном Талиесине: там собрано множество гномических стихов, начинающихся словами «я знаю» или «я видел», стихотворение Armes Prydein («Пророчество Британии»), относящееся примерно к 930 году, и различные произведения легендарного (например, Anryuedodeu Allyxandar, «Чудеса Александра» — пересказ известного в Средние века сюжета о полёте Александра Македонского) и энциклопедического характера (восходящие к Беде или напрямую к «Этимологиям» Исидора). Статус включённых в книгу религиозных стихов неясен: с одной стороны, их также могли приписывать Талиесину, с другой — не исключено, что монах-переписчик отдавал себе отчёт в некоторой «греховности» своего интереса к «языческим» (или по крайней мере нехристианским) традициям и таким образом пытался «сдобрить» этот материал благочестивой поэзией. Большое количество стихов, приписываемых легендарному Талиесину, — хвастливые перечисления того, что ему известно. Типичный пример:

Я знаю, почему есть эхо в лощине, Почему серебро сияет, почему дыхание черно, почему печень кровава, Почему у коровы рога, почему женщина нежна, Почему молоко бело, почему остролист зелен […] Я был синим лососем, Я был псом, лосем, косулей на горе, Колодками, лопатой, топором в руке, Жеребцом, быком, телёнком, Зерном, что взошло на холме. Меня собрали и поместили в печь, Я упал, когда меня поджаривали, И меня проглотила курица. Девять месяцев я был у неё в брюхе Я был живым, я был мёртвым</br> Я Талиесин.

Гораздо позже, в XVI веке антиквар Элис Грифид записал «Историю Талиесина» (Hanes Taliesin), в которой, по всей видимости, нашли отражение многие элементы поздней традиции; правда, неясно, насколько Грифид действительно опирался на живой фольклор и в какой мере опубликованный им текст является его собственным произведением.

Согласно «Истории Талиесина», вначале он был мальчиком по имени Гвион (Gwion), слугой старой ведьмы Керидвен (Кирридвен, Cyrridwen). У Керидвен была прекрасная дочь и уродливый сын по имени Морвран (Morfran), или Авагди (Afagddu). Излечить Авагди от уродства не могла никакая магия, и тогда Керидвен решила сделать его мудрым. Воспользовавшись наставлениями, найденными в книгах Вергилия (в Средние века он воспринимался как хранитель древней мудрости), она стала варить зелье в огромном котле, заставив Гвиона помешивать варево. Три капли попали ему на палец, и мальчик, положив палец в рот, проглотил капли. Так случилось, что вся сила зелья была заключена как раз в них, и Гвион обрёл дар великих знаний и мудрости. Поняв, что Керидвен будет очень зла на него, он бросился прочь, а ведьма побежала в погоню за ним.

Убегая от Керидвен, Гвион превратился в кролика, тогда Керидвен обернулась собакой. Гвион превратился в рыбу и прыгнул в реку, но ведьма стала выдрой. Когда мальчик обернулся птицей, Керидвен стала ястребом. Наконец Гвион стал пшеничным зерном, а Керидвен обернулась курицей и склевала его. Тогда она забеременела, но, зная, что ребёнок — это Гвион, она решила его убить. Тем не менее младенец оказался столь прекрасен, что она не смогла этого сделать и пустила его в море в кожаном мешке.

История превращений Гвиона напоминает историю ирландского героя Финна мак Кумала, что, возможно, указывает на их общее происхождение.

Ребёнка позже обнаружил Элфин, сын Гвидно Гаранхира, «властителя Кередигиона». Элфин рыбачил на плотине, но поймал только младенца. Будучи поражён его красотой, Элфина воскликнул: «Tal iesin!» 'Прекрасное чело!'. Талиесин же ответил ему пространными стихами. Когда Элфин пришёл домой, его отец спросил, что он поймал, и Элфин ответил, что поймал поэта. Гвидно очень удивился и спросил: «Но какую ценность (tal) имеет поэт?» — на что Талиесин мгновенно ответил: «Бо́льшую ценность (tal iesin), чем всё, что можно вытащить с плотины» (это был каламбур, основанный на двойном значении слова tal — «лоб, чело» и «ценность»).

Позже, согласно «Истории Грифида», Талиесин стал мудрым бардом и пророком при дворе своего «отчима» Элфина.

Английский перевод Hanes Taliesin был включён леди Шарлоттой Гест в её издание «Мабиноги», хотя этот текст не имел к собственно «Мабиногиону» никакого отношения; тем не менее они до сих пор часто издаются вместе, особенно в научно-популярных изданиях.

Талиесин в литературе

Уже в средневаллийской традиции появилась идея, будто Талиесин был бардом при дворе короля Артура (в этом качестве он фигурирует, в частности, в «Килхухе и Олвен»). Однако самые ранние источники относительно Артура (тот же Ненний) датируют его жизнь началом VI века, а битва при Камланне, где он погиб, относится к 542 году, что на полвека раньше расцвета карьеры Талиесина. Тем не менее этот сюжет весьма популярен, его использует, в частности, Альфред Теннисон в «Королевских идиллиях».

Образ легендарного Талиесина как носителя сакрального знания весьма популярен среди авторов, пишущих исторические романы и произведения в жанре фэнтези, особенно основанные на сюжетах из кельтской мифологии. В том или ином виде Талиесин фигурирует в книгах Г. Г. Кея, Ч. де Линта, Николая Толстого и многих других авторов; правда, чаще всего писатели опираются на вольные толкования поздних традиций в стиле Грифида.

См. также

• Томас Лермонт
• The Book of Taliesyn

Литература

• Ford, Patrick K. 1977. The Mabinogi and Other Medieval Welsh Tales Berkeley: University of California Press.
• Ford, Patrick K. 1992. Ystoria Taliesin University of Wales Press: Cardiff.
• Ford, Patrick K. 1999. The Celtic Poets: Songs and Tales from Early Ireland and Wales Ford and Bailie: Belmont, Mass.
• Haycock, Marged. 1997. «Taliesin’s Questions» Cambrian Medieval Celtic Studies 33 (Summer): 19-79.
• Haycock, Marged. 1987. 'Some talk of Alexander and some of Hercules': three early medieval poems from the 'Book of Taliesin // Cambridge Medieval Celtic Studies 13 (1987): 7-38.
• Haycock, Marged. 1987-88. Llyfr Taliesin // National Library of Wales Journal 25: 357-86.
• Haycock, Marged. 1983—1984. Preiddeu Annwn and the Figure of Taliesin // Studia Celtica18/19: 52-78.
• Koch, John and John Carey. 2003.The Celtic Heroic Age 3rd ed. Celtic Studies Publishing: Malden, Mass.
• Matthews, John. 1991. Taliesin: Shamanism and the Bardic Mysteries in Britain and Ireland Harper Collins: London.
• Ifor Williams. 1960. Canu Taliesin. Английский перевод: J. E. Caerwyn Williams, The Poems of Taliesin Dublin Institute of Advanced Studies: Dublin. (первое издание 1967, переиздано в 1975, 1987)
• Ifor Williams. 1944. Lectures on Early Welsh poetry. Dublin: DIAS

Ссылки

• [www.ancienttexts.org/library/celtic/ctexts/taliesin.html Hanes Taliesin] в переводе леди Шарлотты Гест  (англ.) и в [www.fbit.ru/free/myth/texty/mabinogi/012.htm русском переводе] В. Эрлихмана
• [www.llgc.org.uk/drych/drych_s041.htm Книга Талиесина] на сайте Национальной библиотеки Уэльса
• [web.archive.org/web/20040405013619/www.geocities.com/branwaedd/lyfyrtaliesin.html Тексты из Книги Талиесина] по изданию У. Ф. Скина (с английскими переводами из того же издания, очень неточными)
• [oldpoetry.com/oauthor/show/taliesin Несколько стихотворений в английском переводе] на Oldpoetry.com
• [www.digitalmedievalist.com/faqs/taliesin.html Краткая страница с основной информацией о Талиесине] (англ.)
• [britanniae.ru/reconstr/sharon_turner/sharon-turner_3_4.htm Несколько фрагментов стихотворений Талиесина].  (рус.)

Отрывок, характеризующий Талиесин

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.