Таллинская операция (1944)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Таллинская наступательная операция
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата

17 — 26 сентября 1944 года

Место

Эстонская ССР, СССР

Итог

Победа Красной Армии

Противники
СССР Германия
Командующие
Л. А. Говоров
И. И. Федюнинский
Ф. Н. Стариков
В. Ф. Трибуц
С. Д. Рыбальченко
Ф. Шернер
Силы сторон
195 000[1] неизвестно
Потери
неизвестно Достались противнику:

25 самалетов 185 орудий 230 автомашин в порту 15 морских судов

 
Великая Отечественная война

Вторжение в СССР Карелия Заполярье Ленинград Ростов Москва Горький Севастополь Барвенково-Лозовая Демянск Ржев Харьков Воронеж-Ворошиловград Сталинград Кавказ Великие Луки Острогожск-Россошь Воронеж-Касторное Курск Смоленск Донбасс Днепр Правобережная Украина Крым Белоруссия Львов-Сандомир Яссы-Кишинёв Восточные Карпаты Прибалтика Курляндия Бухарест-Арад Болгария Белград Дебрецен Гумбиннен-Гольдап Будапешт Апатин-Капошвар Польша Западные Карпаты Восточная Пруссия Нижняя Силезия Восточная Померания Моравска-Острава Верхняя Силезия Балатон Вена Берлин Прага

 
Прибалтийская операция (1944)
Нарва Тарту Рига Таллин Десанты в Эстонии Моонзунд Мемель Вильнюс

Таллинская операция 1944 года — фронтовая наступательная операция войск левого крыла Ленинградского фронта при поддержке Балтийского флота, проведённая 17 — 26 сентября с целью разгрома противника на территории Эстонии и освобождения Таллина; часть стратегической Прибалтийской операции 1944 года, которая включает 4 фронтовые и межфронтовые операции: Рижскую, Таллинскую, Моонзундскую и Мемельскую.





Планирование

К началу Таллинской операции войска левого крыла (8-я и 2-я ударная армии) Ленинградского фронта (командующий — маршал Л. А. Говоров) занимали охватывающее положение по отношению к оборонявшейся в северо-восточной части Эстонии немецкой оперативной группе «Нарва» в составе 6 дивизий (входила в состав группы армий «Север»), которую поддерживали авиация 1-го воздушного флота и военно-морские силы. Противник подготовил в Эстонии позиционную оборону, наиболее мощную на Нарвском перешейке (рубеж «Танненберг») и между озёрами Чудское и Выртсъярв. По замыслу советского командования 2-я ударная армия (командующий — генерал-лейтенант И. И. Федюнинский) должна была нанести удар из района Тарту в направлении на Раквере, в тыл нарвской группировки противника, а затем главными силами наступать на Таллин. 8-й армии (командующий — генерал-лейтенант Ф. Н. Стариков) ставилась задача немедленно перейти в наступление с рубежа реки Нарвы на запад в случае ослабления обороны противника или его отхода на этом участке. В период подготовки Таллинской операции войска 2-й ударной армии были скрытно от врага перегруппированы[2] с нарвского участка в район Тарту. Их переправу (свыше 100 тыс. человек, свыше 1 тыс. орудий и миномётов, около 4 тыс. автомашин) через озеро Тёплое (между Чудским и Псковским озёрами) осуществила 25-я отдельная бригада речных кораблей (командир — капитан 2 ранга А. Ф. Аржавкин), которая в дальнейшем поддерживала огнём своей артиллерии правофланговые соединения армии, наступавшие вдоль западного побережья Чудского озера. В операции принимали участие Балтийский флот (командующий — адмирал В. Ф. Трибуц) и 13-я воздушная армия (командующий — генерал-лейтенант авиации С. Д. Рыбальченко).

Ход боевых действий

17 сентября войска 2-й ударной армии перешли в наступление, форсировали на своём правом фланге реку Эмайыги и в первый же день прорвали оборону противника на глубину до 18 км. Немецкое командование было вынуждено начать отвод оперативной группы «Нарва». 2-я ударная армия и перешедшая в ночь на 19 сентября в наступление 8-я армия стали преследовать противника, наступая в западном и юго-западном направлениях. К исходу 20 сентября 8-я армия, продвинувшись на 70 км, овладела Раквере и соединилась на левом фланге с частями 2-й ударной армии.

18 сентября в Таллине Национальный комитет Эстонской Республики повторно провозгласил независимость Эстонии.

21 сентября 8 стрелковый корпус начал наступление на Таллин. Генерал-лейтенант Л. А. Пэрн сформировал подвижную группу, которая утром 22 сентября, пройдя за сутки более 100 километров, первой с боем вступила в город. Благодаря стремительному продвижению, соединения эстонского корпуса захватили в Таллине 25 самолётов, 185 орудий, 230 автомашин, а в порту — 15 морских судов, на которых находились советские военнопленные и гражданское население, подготовленные к отправке в Германию. В тот же день, 22 сентября, корпус со средствами усиления был переведён в состав 8 армии.

К тому времени, как передовые части Ленинградского фронта прибыли в Таллин утром 22 сентября, немецкие войска практически оставили город. Сформированному 18 сентября Правительству Эстонии не удалось собрать сколь-нибудь значительных сил: эстонские подразделения на фронтах Нарвы и Эмайыги, были рассеяны и смешались с немецкими отрядами, отступающими к Латвии; практически единственным формированием была сформированная в сентябре контр-адмиралом Йоханом Питкой независимая от немцев «Боевая группа адмирала Питка», вскоре распущенная ввиду безнадёжности сопротивления. Юри Улуотс, исполняющий обязанности президента Эстонии, бежал в Швецию. В последующие дни несколько боевых групп сторонников независимости Эстонии совершили нападения на советские войска в округах Харьюмаа и Ляэне, но были отбиты.

24 сентября 8-й стрелковый корпус освободил город Хаапсалу и очистил побережье до Виртсу. 21—24 сентября Балтийский флот высадил десанты в бухтах Кунда, Локса, в Таллин, овладел островом Найссаар (северо-западнее Таллина) и Палдиски. Силы флота также препятствовали эвакуации вражеских войск морем. Соединения 2-й ударной армии 23 сентября освободили Пернов (Пярну), вышли к Рижскому заливу и, продвигаясь вдоль морского побережья на юг, к исходу 26 сентября, освободив всю Эстонию кроме Моонзундских островов, вступили на территорию Латвии и соединились с вышедшими на побережье войсками 3-го Прибалтийского фронта.

Результаты операции

Успех был достигнут благодаря хорошо организованному взаимодействию всех родов войск, созданию сильных подвижных групп. Широкое применение маневра, энергичные и решительные действия Красной Армии не позволили противнику закрепляться на новых рубежах. В результате Таллинской операции советские войска нанесли тяжёлое поражение ОГ «Нарва», освободили всю материковую часть и создали условия для освобождения островной части Эстонии (десантная Моонзундская операция). Противник был вынужден вывести свои силы из Финского залива. По советским данным в операции было убито 30 000 солдат вермахта, 15 745 захвачено в плен. Уничтожено либо захвачено трофеями 175 танков и самоходных орудий[3].

Освобождённые города

Сокращения наименований воинских соединений и частей, принимавших участие в освобождении городов, приведены согласно Сокращённые наименования в Вооружённых Силах СССР и России.

18 сентября

Калласте. ЛенФ: 2 Уд. А — 7 сд 8 ск. КБФ: часть сил БРК.

19 сентября

Иыхви (Йыхви). ЛенФ: 8 А — 125 сд 117 ск; 82 отд. тп, 1222 сап.
Муствеэ. ЛенФ: 2 Уд. А — 7 сд 8 ск.

20 сентября

Иыгева (Йыгева). ЛенФ: 2 Уд. А — часть сил 90 сд 108 ск.
Раквере. ЛенФ: 8 А — часть сил 125 сд, часть сил 72 сд; 27 отд. тп, 82 отд. тп, 1222 сап.

21 сентября

Кунда. ЛенФ: 8 А — часть сил 125 сд 117 ск. КБФ: часть сил 260 брмп, часть сил БТКА.
Пылтсама (Пылтсамаа). ЛенФ: 2 Уд. А — 46 сд 108 ск, 321 сд 116 ск.
Тапа. ЛенФ: 8 А — часть сил 72 сд 117 ск; 27 отд. тп, 1222 сап. 2 Уд. А — 1 тбр.

22 сентября

Пайде. ЛенФ: 2 Уд. А — часть сил 63 гв. сд 30 гв. ск.
Таллин. ЛенФ: 8 А — 117 ск в составе: ПО 125 сд, ПО 72 сд; подвижный отряд 8 ск в составе: часть сил 7 сд, 952 сап, 45 отд. тп; 152 тбр, 27 отд. тп, 82 отд. тп, 26 отд. гв. ттп, 1222 сап, 1294 сап, 1811 сап; 58 габр, 79 лабр. 13 ВА — 277 шад, 281 шад, 275 иад, часть сил 276 бад. АДД — 1 гв. ак дд в составе: часть сил 1 гв. ад дд, часть сил 6 гв. ад дд; часть сил 36 ад дд 8 ак дд; часть сил 45 ад дд. КБФ: часть сил 260 брмп; часть сил 1 БТКА; 11 шад, часть сил 9 шад, часть сил 8 мтад.
Тюри. ЛенФ: 2 Уд. А — 372 сд 108 ск.

23 сентября

Вильянди. ЛенФ: 2 Уд. А — часть сил 326 сд 116 ск.
Кейла. ЛенФ: 8 А — часть сил 72 сд.
Пернов (Пярну). ЛенФ: 2 Уд. А — 108 ск в составе: часть сил 46 сд, 90 сд, часть сил 372 сд; ПТГ в составе: 1 тбр, 221 отд. тп, 397 гв. тсап; 185 отд. тп, 1495 сап; 35 габр. АДД — 7 ак дд в составе: 1 ад дд, 12 ад дд.
Синди. ЛенФ: 2 Уд. А — ПО 46 сд 108 ск.
Сууре-Яни (Сууре-Яани). ЛенФ: 2 Уд. А — ПО 321 сд 116 ск.

24 сентября

Пальдиски (Палдиски). КБФ: часть сил 1 БТКА, часть сил 260 брмп.
Хаапсалу. ЛенФ: 8 А — ПТГ в составе: 152 тбр, 26 отд. гв. ттп, 1294 сап; часть сил 7 сд 8 ск. 13 ВА — часть сил 276 бад.

25 сентября

Айнажи. ЛенФ: 2 Уд. А — ПТГ: 1 тбр, 221 отд. тп; ПО 90 сд 108 ск.
Килинги-Ныммэ (Килинги-Нымме). ЛенФ: 2 Уд. А — часть сил 321 сд 116 ск.
Мыйзакюла. ЛенФ: 2 Уд. А — часть сил 326 сд 116 ск.
Салацгрива. ЛенФ : 2 Уд. А — ПТГ в составе: 1 тбр, 221 отд. тп.

Награждения

Войскам, участвовавшим в боях при прорыве обороны противника севернее Тарту и западнее Нарвы, в ходе которых были освобождены Йыгева, Йыхви, Муствеэ и другие города, приказом ВГК от 20 сентября 1944 г. объявлена благодарность и в Москве дан салют 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий.

Войскам, участвовавшим в освобождении Таллина, приказом ВГК от 22 сентября 1944 г. объявлена благодарность и в Москве дан салют 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.

Войскам, участвовавшим в освобождении Пернова, приказом ВГК от 23 сентября 1944 г. объявлена благодарность и в Москве дан салют 12 артиллерийскими залпами из 124 орудий.

За отличия в боях 51 часть и соединение были награждены орденами.

Почётные наименования соединений и частей

За успешные действия по разгрому немецко-фашистских войск на территории Эстонии приказами Верховного Главнокомандующего отличившимся соединениям и частям было присвоено почётное наименование «Таллинские» (22 октября 1944 года) и «Перновские»[4]:

Таллинские

Перновские

См. также

Напишите отзыв о статье "Таллинская операция (1944)"

Примечания

  1. [www.soldat.ru/doc/casualties/book/chapter5_10_1.html#5_10_40 Г. Ф. Кривошеев. Россия и СССР в войнах XX века: Потери вооружённых сил. — М.: Олма-Пресс, 2001]
  2. «Исключительно высок был наступательный порыв у личного состава 8-го эстонского корпуса. Достаточно сказать, что при передислокации из-под Нарвы части корпуса пешком прошли за сутки более 80 километров.» [militera.lib.ru/memo/russian/fedyuninsky/09.html И. И. Федюнинский. Поднятые по тревоге.]
  3. [9may.ru/30.09.1944/inform/m1995 Наша Победа. День за днем — проект РИА Новости]
  4. История ордена Ленина Ленинградского военного округа. — М.: Воениздат, 1974. — С. 570. — 613 с.

Литература

  • История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941−1945, т.4, М, 1962.
  • Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне 1941−1945, т.2, Рига, 1967.
  • Паульман Ф. И., «От Нарвы до Сырве», Таллин, 1980, гл. 2.
  • Курчавов И. «Освобождение Советской Эстонии», Таллин, ГИЗ «Политическая литература», 1945.
  • Таллинская операция 1944 // [archive.is/NCQLc Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия] / под ред. М. М. Козлова. — М.: Советская энциклопедия, 1985. — С. 702—703. — 500 000 экз.
  • [militera.lib.ru/h/liberation/01.html Освобождение городов]. — М.: Воениздат, 1985.

Ссылки

  • [www.rian.ru/society/20080922/151470016.html Ветераны Эстонии отметят День освобождения Таллина].
  • [stoletie.ru/territoriya_istorii/otto_2008-09-30.htm «Правительство» Отто Тийфа: что это было?]

Отрывок, характеризующий Таллинская операция (1944)

Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.