Таллин в филателии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Та́ллин в филатели́и — совокупность филателистических материалов (знаков почтовой оплаты, штемпелей и прочего), посвящённых Таллину или связанных с ним.





Краткое описание

Город Таллин (ранее — Ревель) и его история отражены на почтовых марках и других филателистических материалах дореволюционного времени, Советского Союза и независимой Эстонии.

Почтой СССР и Эстонии выпущено немало почтовых марок, художественных маркированных и немаркированных почтовых конвертов и односторонних почтовых карточек с оригинальной маркой, тематика которых была связана с Таллином.

К коллекционным материалам на таллинскую тематику относятся также различные календарные, франкировальные и специальные почтовые штемпели.

Домарочный период

Шведское правление (до 1710)

В XVII и в начале XVIII веков, во времена владычества Швеции, Ревель (Таллин) являлся наиболее крупным почтовым пунктом на территории современной Эстонии. Через него проходили морские и сухопутные почтовые пути. В 1687 году из Ревеля начали отправляться почтовые суда до мыса Порккала на юге Финляндии. Хотя перевозки почты морским путём намного ускорили её доставку по сравнению с прежней пересылкой крестьянскими подводами, в 1691 году почтовый корабль «Флайгарен» был продан.

В 1708 году на Ревельском почтамте был введён почтовый штемпель с наименованием города. Он имел размеры 16 × 13 мм. Употреблялся только два года — до присоединения 29 сентября 1710 года Ревеля к России. Сохранились единичные письма с этим штемпелем.

Российское правление (1710—1918)

Штемпельный конверт, отправленный из Ревеля в Везенберг (1871)

Почтовые марки

Период независимости (1918—1940)

Первые марки Эстонии с видами Таллина вышли в марте 1920 года. Это была серия из трёх стандартных марок с изображением силуэта города со стороны Финского залива на фоне неба (Михель #15—17; Скотт #39, 41, 44). Серия в дальнейшем была дополнена до восьми марок в декабре 1920 года, а также в 1921 и 1924 годах. В 1924 году вышли две миниатюры, посвящённые театру оперы и балета «Эстония» (Михель #55—56). В 1927 году вышла серия из пяти марок «Виды городов». Таллин был представлен на двух миниатюрах: на первой — замок Тоомпеа с башней Длинный Герман, а на второй — общий вид города (Михель #65, 67).

В 1936 году герб Таллина был представлен на одной из марок четырёхмарочной серии «Городские гербы» (Михель #112). Последняя миниатюра этого периода, посвящённая Таллину, вышла в 1938 году — почта Эстонии эмитировала стандартную марку с изображением таллинской гавани (Михель #137).

Период немецкой оккупации (1941—1944)

В сентябре 1941 года в Тарту были выпущены местные марки оригинального рисунка с доплатой в фонд восстановления. На марках изображены архитектурные памятники Эстонии, в том числе замок Тоомпеа и вид на Старый город Реваля (Таллина) (Скотт #NB1, NB4).

Местные почтовые марки Тарту (1941)
Реваль (Таллин): замок Тоомпеа и вид на Старый город (Скотт #NB1, NB4)

Советский период

Первые советские марки, посвящённые непосредственно Таллину, вышли в 1950 году к 10-летию образования Эстонской ССР. На трёх миниатюрах были изображены: Сталинградская площадь в Таллине (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 1552), Дом Совета министров — бывший дворец эстляндских губернаторов Вышгородского замка (1767—1773, арх. И. Шульц) (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 1553) и театр оперы и балета «Эстония» (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 1554). В 1958 году почта СССР эмитировала серию из 15 марок «Столицы союзных советских республик». На марке, посвящённой Таллину, были изображены ворота Виру (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 2246).

На марке 1960 года, посвящённой 20-летию Эстонской ССР, запечатлён вид Таллина с побережья Финского залива (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 2449). Через пять лет к 25-летию Эстонской ССР вышла марка, посвящённая празднику песни в Таллине с изображением Певческого поля (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 3232). На марке 1967 года из серии, посвящённой 50-летию Октябрьской революции, Таллин изображён схематично (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 3525). Проходившее в Риге и Таллине в 1969 году первенство Европы по волейболу среди юниоров так же нашло отражение в марке (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 3774).

В 1973 году почта СССР посвятила Таллину две миниатюры, вышедшие в серии «Историко-архитектурные памятники Прибалтийских республик». На них были изображены Большие морские ворота (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 4298) и таллинская ратуша (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 4299). В следующем году вышла марка, посвящённая 30-летию освобождения Эстонии от фашистских захватчиков. В центре марки в обрамлении гвардейской ленты помещён памятный текст. Слева и вверху — карта-схема боевых операций по освобождению Прибалтики от немецко-фашистских захватчиков. Справа — архитектурные памятники старого Таллина. Внизу — здание Совета министров Эстонской ССР (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 4366).

В 1980 году Таллин вновь был представлен на двух марках СССР, вышедших в серии «Туризм под знаком Олимпиады-80». На них были изображены вид Старого города (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 5059) и гостиница «Виру» (эст. Viru hotell(ЦФА (ИТЦ «Марка») № 5060). В том же году вышла марка к 40-летию Эстонской ССР, на которой были представлены архитектурные памятники города, в частности монумент Революции 1905 года и здание ЦК КП Эстонии (1968, арх. М. Порт) (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 5095). В 1983 году вышла серия марок, посвящённая маякам Балтийского моря, в том числе Таллинскому верхнему маяку (эст. Tallinna ülemine tuletorn(ЦФА (ИТЦ «Марка») № 5433). В 1989 году вышла марка, посвящённая 50-летию Таллинского зоопарка, на которой была изображена голова рыси и эмблема зоопарка (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 6096).

В 1990 году почта СССР эмитировала две марки, посвящённые Таллину, на которых название города писалось с двумя «нн», согласно принятой 7 декабря 1988 года поправке к русскому тексту Конституции Эстонской ССР. Первая марка с видом Старого города (шпили Длинного Германа, церкви Олевисте, Домского собора и башни ратуши) вышла в серии «Столицы СССР и союзных республик» (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 6180). Вторая — в серии «Памятники отечественной истории», на ней изображена церковь Нигулисте на фоне малого городского герба над Большими морскими воротами (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 6236). Это была последняя марка почты СССР, посвящённая Таллину.

Таллинскую тематику дополняют почтовые марки с изображением персоналий, связанных с городом и его историей. Среди них — Михаил Иванович Калинин — советский государственный и партийный деятель, изображённый на марке 1935 года у токарного станка на заводе «Вольта» в Ревеле (Таллин) (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 519); Виктор Эдуардович Кингисепп — профессиональный революционер России и Эстонии, один из организаторов Коммунистической партии Эстонии (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 1555,2840, 5927); Эдуард Юрьевич Вильде — эстонский писатель и драматург (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 3221); Георг Отс — эстонский оперный и эстрадный певец (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 5065); Хейно Эллер— эстонский и советский композитор, скрипач и педагог (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 5813) и др.

Современная Эстония

На почтовых выпусках независимой Эстонии Таллин впервые появился в 1993 году, на одной из марок стандартной серии «Архитектура Эстонии» был изображён замок Тоомпеа (Михель #213; Скотт #244). В том же году на рождественскую миниатюру было помещено изображение Домского собора (XIII—XVIII века) (Михель #217; Скотт #262). В следующем году к 75-летию Художественного музея в Кадриорге вышла марка, на которой изображён фасад музея (Михель #238; Скотт #278). В 1995 году на марку рождественского выпуска поместили изображение церкви Карла (Михель #271; Скотт #298), а в 1996 году — церкви Святого Духа (Михель #291; Скотт #316). В 1997 году вышла серия из шести марок, посвящённая Таллинскому зоопарку (Михель #294—299; Скотт #319a—319f), в дальнейшем серия дополнялась в 1998 (Михель #333; Скотт #350), 1999 (Михель #340; Скотт #357), 2000 (Михель #373; Скотт #396) и 2001 годах (Михель #419; Скотт #425). В 1999 году к 80-летию Государственного банка Эстонии была эмитирована марка с изображением фасада здания банка (Михель #344; Скотт #361).

В 2000 году почта Эстонии выпустила марку к 100-летию узкоколейной железной дороги Таллин—Вильянди (Михель #374; Скотт #397). В 2001 году вышла марка с панорамой здания правительства Эстонии (бывший дом Стейнбока) (Михель #393; Скотт #410). В том же году были выпущены марки с изображением стока вод озера Соодла в водозабор Таллина (Михель #399; Скотт #415); марка к 800-летию явления Святой Девы Марии в Эстонии, на которой изображены икона Девы Марии и алтарь церкви Никулисте в Таллине (Михель #411; Скотт #421); марка к 75-летию эстонского радиовещания, с изображением Дома эстонского радио (первая радиостудия) и портретом диктора Феликса Моора (Михель #425; Скотт #431).

В 2002 году эстонская почта отметила выпуском марки с купоном 50-летие Государственного кукольного театра Эстонии (Михель #432; Скотт #437). В 2003 году к 125-летию со дня рождения писателя А. Х. Таамсааре была выпущена марка с изображением памятника писателю в Таллине (Михель #455; Скотт #453). В 2004 году почта Эстонии отметила выпуском марки 600-летие ратуши Таллина (Михель #489; Скотт #488).

В 2005, 2006 и 2007 годах выпускались марки, посвящённые эстонскому флагу. На них помещено изображение флага на башне Длинный Герман в Таллине (Михель #490; Скотт #489). В 2006 году выпуском марок было отмечено открытие музея искусств (KUMU) в Таллине (Михель #544) и 100-летие Национальной оперы «Эстония» (Михель #546—547). В этом же году вышли две марки с изображением «Нижнего» и «Верхнего» Таллинских маяков (Михель #552—553).

Почтовые марки других стран

Помимо марок Эстонии и СССР, Таллин встречается также на марках некоторых других стран. Например, в 1986 году польская почта выпустила серию из шести марок, посвящённую победам польских спортсменов в 1985 году. Одна из миниатюр была посвящена победе польского спортсмена в Международной Балтийской парусной регате, проходившей в Таллине в июле 1985 года (Михель #3043).

В том же году почта Финляндии эмитировала почтовый блок, состоящий из четырёх марок, посвящённых почтовым кораблям. В частности винтовому пароходу «Александр» (1858 год), курсировавшему по маршруту Гельсингфорс (Хельсинки) — Ревель (Таллин) — Любек и пароходу «Николай» (1858 год), курсировавшему между Гельсингфорсом, Ревелем и Санкт-Петербургом (Михель #999—1000). На полях блока изображена карта Балтийского моря с маршрутами почтовых кораблей.

В 1988 году почта Финляндии выпустила почтовый блок из четырёх марок, посвящённых авиапочтовым самолётам Финляндии. На одной из них изображён биплан Бреге 14, перевозивший почту между Хельсинки и Таллином (Михель #1053). На полях блока изображены схемы маршрутов самолётов на фоне карты северной части Европы.

Непочтовые марки

В 1918 году, в период германской оккупации Таллина, были выпущены две фискальные марки с изображением парусного одномачтового судна и текстом двух видов: нем. «Hauptstelle fur Handel u. Gewerbe — Reval» («Управление торговли и ремёсел, Ревель») и «Rohstoff- und Handelsabteilung — Reval» («Департамент сырья и торговли, Ревель»). Номиналы были указаны в пфеннигах[1]. В дальнейшем дизайн этих марок послужил основой для создания первых марок Эстонии[2].

Почтовые конверты и карточки

За годы Советской власти было выпущено множество художественных маркированных конвертов с таллинскими сюжетами.

На конвертах запечатлены памятники и архитектура Таллина. Часть конвертов посвящена юбилеям таллинских предприятий и организаций. Ещё одной темой конвертов стали текущие события, проводимые в городе, — филателистические выставки, спортивные соревнования.

Таллин представлен также на почтовых карточках с оригинальной маркой (ПК с ОМ) как СССР, так и Эстонии. 10 апреля 1980 года была выпущена ПК с ОМ, посвящённая спортивным сооружениям Игр XXII Олимпиады в Таллине. На марке изображена эмблема Олимпиады и центр парусного спорта. На иллюстрации — Олимпийский факел и олимпийский центр парусного спорта. 1 августа 1984 года вышла ПК с ОМ, посвящённая 9-й Международной конференции по физике облаков, проходившей в Таллине. На марке изображены флюгер — фигура Старого Тоомаса, грозовые облака, самолёт. На иллюстрации — вид планеты Земля из космоса и радиолокационная установка.

1 января 2000 года Почта Эстонии выпустила ПК с ОМ, посвящённую эстонско-финскому музыкальному фестивалю. На марке изображён фестивальный плакат, на иллюстрации — плакат с панорамой Таллина. 8 июля того же года вышла ПК с ОМ, посвящённая 10-му съезду филателистов Эстонии. На марке помещена эмблема съезда, на иллюстрации — ворота Суур-Клоостри в Таллине. 17 сентября 2003 года к 85-летию основания Таллинского технического университета была выпущена ПК с ОМ. На марке — символический рисунок, на иллюстрации — здание университета.

Календарные штемпели

На календарных штемпелях отмечаются дата и место отправки почтового отправления.

В середине 1940-х годов в Эстонской ССР, в том числе и в Таллине, в обиход были введены двуязычные штемпели (русско-эстонские). До 1 января 1989 года название города писалось на русском языке с одной «н». Затем на почтовых штемпелях было введено изменённое написание — Таллинн. В конце 1991 года двуязычное написание на штемпелях было упразднено[3].

Специальные гашения

Известно большое количество специальных гашений СССР и Эстонии, непосредственно посвящённых Таллину и событиям в его истории[4]:

СССР:

  • «Матч на первенство мира по международным шашкам в Таллине» (20 января — 19 февраля 1972)
  • «550 лет городской аптеке в Таллине» (20—23 апреля 1972)
  • «III республиканский Праздник песни и танцев школьников Эстонской ССР в Таллине» (23—25 июня 1972)
  • «2-я Прибалтийская филателистическая выставка, посвящённая 50-летию образования СССР, в Таллине» (10—17 декабря 1972)
  • «Международный турнир по шахматам „Таллин-73“ в Таллине» (20 февраля — 15 марта 1973)
  • «XI Европейский конгресс по молекулярной спектроскопии в Таллине» (28 мая — 1 июня 1973)
  • «Филателистическая выставка Эстонской ССР „Таллин-73“ в Таллине» (9—16 декабря 1973)
  • «Международный шахматный турнир. Таллин» (15 февраля — 10 марта 1975)
  • «XXVII Балтийская регата. Таллин» (20—29 августа 1975)
  • «XVII съезд Компартии Эстонии. Таллин» (28 января 1976)
  • «Международная филателистическая выставка „Медфил-76“. Таллин» (17—26 ноября 1976)
  • «Международный шахматный турнир. Таллин» (20 февраля — 15 марта 1977)
  • «Филателистическая выставка „Таллин-Шверин“» (12—20 ноября 1977)
  • «Международный шахматный турнир им. Пауля Кереса. Таллин» (20 февраля — 15 марта 1979)
  • «Всесоюзная филателистическая выставка „Олимпфил-80“ в Таллине, посвящённая Играм XXII Олимпиады» (19—27 июля 1980)
  • «XXXII Международная Балтийская регата в Таллине» (13—23 июля 1981)
  • «Международная филателистическая выставка „Таллин — Шверин“ в Таллине» (16—25 октября 1981)
  • «Международный шахматный турнир памяти П. Кереса в Таллине» (21 февраля — 14 марта 1983)
  • «XXXIV Балтийская регата в Таллине» (8—15 июля 1983)
  • «I Международный симпозиум по комплексному глобальному мониторингу Мирового океана в Таллине» (2—10 октября 1983)
  • «Филателистическая выставка „Прибалтфил-83“ в Таллине» (15—23 октября 1983)
  • «Праздник песни и танца студентов прибалтийских республик „Гаудеамус“ в Таллине» (6—8 июля 1984)
  • «9-я Международная конференция по физике облаков в Таллине» (1 августа 1984)
  • «9-я Международная конференция по физике облаков в Таллине» (22 августа 1984)
  • «Международный шахматный турнир памяти П. Кереса в Таллине» (14 марта 1985)
  • «Международная Балтийская парусная регата в Таллине» (5—14 июля 1985)
  • «Праздник песни и танца Эстонской ССР в Таллине, посвящённый 45-летию восстановления Советской власти в Эстонии (1940—1985)» (20—21 июля 1985)
  • «Международная филателистическая выставка „Таллин — Хельсинки“ в Таллине» (30 ноября — 8 декабря 1985)
  • «Международная филателистическая выставка „Таллин — Шверин“ в Таллине» (14—22 декабря 1985)
  • «Ежегодный фестиваль „Дни Старого города“ в Таллине» (9—15 июня 1986)
  • «Таллинский центр парусного спорта в Пирита» (с июня 1986; с переводной датой)
  • «Конгресс и фестиваль Международной ассоциации непрофессионального (любительского) кино „УНИКА-86“ в Таллине» (29 августа — 7 сентября 1986)
  • «Филателистическая выставка „Прибалтфил-86“ в Таллине» (4—12 октября 1986)
  • «50-летие Таллинского политехнического института» (18 октября 1986)
  • «VI Республиканский праздник песни и танца школьников Эстонской ССР в Таллине» (3—5 июля 1987)
  • «Филателистическая выставка „Морфил-87“ в Таллине» (29 сентября — 4 октября 1987)
  • «350 лет Таллинской почте» (2 июня 1988)
  • «Филателистическая выставка „Олимпспорт-88“ в Таллине» (16—24 июля 1988)
  • «Чемпионат мира по парусному спорту в классе „Торнадо“ в Таллине» (19—28 июля 1988)
  • «100-летие таллинского трамвая» (24 августа 1988)
  • «Всесоюзная женская филателистическая выставка в Таллине» (4—12 марта 1989)
  • «Международный шахматный турнир памяти П. Кереса в Таллине» (7—29 апреля 1989)
  • «50 лет Таллинскому зоопарку» (20 июля 1989)
  • «X конгресс европейских микологов в Таллине» (20—25 августа 1989)
  • «50 лет Таллинскому зоопарку» (23—25 августа 1989)
  • «Международная филателистическая выставка „Таллин — Шверин-89“ в Таллине» (6—15 октября 1989)
  • «45-летие Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Памятник героям Великой Отечественной войны в Техумарди (Эстонская ССР), комплекс зданий средневековой архитектуры в центральной части Таллина» (9 мая 1990)
  • «XI Всемирный конгресс Международной федерации по автоматическому управлению (ИФАК) в Таллине» (13—17 августа 1990)
  • «Всесоюзная филателистическая выставка „Эстония-90“ в Таллине» (5—14 октября 1990)
  • «Дни Старого города в Таллине» (1—5 июня 1991)

Эстония:

  • «XIII Европейской конференции по чтению в Таллине» (7 июля 2003)
  • «90-летие зданию Национальной оперы „Эстония“ в Таллине» (6 сентября 2003)
  • «85-летие Эстонской национальной библиотеке в Таллине» (18 декабря 2003)
  • «60-я годовщина бомбардировки Таллина во Второй мировой войне» (9 марта 2004)
  • «День Таллина» (15 мая 2004)
  • «IV Всемирный конгресс финно-угорских народов в Таллине 15-19 августа 2004» (16 августа 2004)
  • «Международный турнир по быстрым шахматам памяти П. Кереса в Таллине» (6 января 2006)
  • «15-летие Главного штаба Сил Обороны Эстонии» (31 октября 2006)
  • «2-е „Триенале: иллюстрации Таллина“» (1 ноября 2006)
  • «85 лет Таллинскому автобусному объединению (TAK)» (29 мая 2007)
  • «Открытие Дома Яана Поска после реконструкции» (24 января 2008)
  • «90-летие Министерства иностранных дел Эстонии» (11 ноября 2008)
  • «90-летие Национальной библиотеке Эстонии» (21 ноября 2008)

См. также

Напишите отзыв о статье "Таллин в филателии"

Примечания

  1. Каталог-справочник отечественных непочтовых марок. — М., 2000. — Т. 1. — С. 234. — (Прил. к журн. «Филателия»).
  2. [www.efur.se/catalogue/cat1.html The flower design issue] (англ.). Estonia Stamp Catalogue 1918—1941. The Estonian Philatelist; Alar Pastarus. Проверено 3 февраля 2010. [www.webcitation.org/66m0ppAF8 Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
  3. Сашенков Е. Двуязычие штемпелей: былое и перспектива // Филателия. — 1993. — 4. — С. 21—24.
  4. В скобках указаны даты гашений.

Литература

  • Из истории почты в Прибалтике // Филателия СССР. — 1975. — № 8. — С. 44—45.
  • Каталог почтовых карточек и конвертов с оригинальными марками / под ред. В. Б. Загорского. — СПб: Стандарт-Коллекция, 2002. — 64 с.
  • Каталог-справочник отечественных знаков почтовой оплаты: сб. из 3 т. — М., 1992. — Т. 3. — С. 262—264. — (Прил. к журн. «Филателия»).
  • Каталог-справочник официальных знаков почтовой оплаты России, СНГ и Прибалтики. — М.: ЗАО «Экон-информ», 2002. — 224 с.
  • Крогиус В. Создано советскими зодчими // Филателия СССР. — 1982. — № 6. — С. 1—3.

Ссылки

  • [www.ozon.ru/context/detail/id/2231397/ Марки Страны Советов: каталог почтовых марок РСФСР и СССР с 1917 по 1992 гг. Электронный каталог. CD-ROM.] — М.: МедиаХауз; Com.Media, 2005. (В основу электронного издания положен специализированный каталог-справочник «Почтовые марки России и СССР (1857—1991 гг.)…» В. Ю. Соловьева, издающийся с 1996 года.) (Проверено 7 декабря 2008)
  • [konvert.web.ur.ru/index.html Каталог] художественных маркированных конвертов СССР за 1953—1991 годы на сайте [konvert.web.ur.ru/ «konvert.web.ur.ru»] (Проверено 7 декабря 2008)
  • [www.post.ee/index.php?id=1946&year=1992 Stamps]. Eesti Post. Проверено 8 октября 2009. [www.webcitation.org/66m0r0NN3 Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012]. (англ.) (эст.)

Отрывок, характеризующий Таллин в филателии

– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.