Тальен, Тереза

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тереза Тальен
Thérésa Tallien
Имя при рождении:

Juana Maria Ignazia Teresa Cabarrús

Дата рождения:

3 июля 1773(1773-07-03)

Место рождения:

Мадрид

Дата смерти:

15 января 1835(1835-01-15) (61 год)

Отец:

Кабаррюс, Франсиско

Мать:

Мария Антония Галабер

Супруг:
  1. 21 февраля 1788: Жан Жак Деви Фонтене (1762-1817)
  2. 26 декабря 1794: Тальен, Жан-Ламбер
  3. 22 августа 1805: Франсуа-Жозеф-Филипп де Рике, граф Караман, 16-й принц Шиме

Тереза Тальен, (до замужества Хуана Мария Игнасия Тереза Кабаррюс), маркиза де Фонтене, принцесса де Шиме (1775—1835) — светская дама эпохи Французской Революции.





Биография

Дочь испанского банкира и министра финансов Франсиско Кабаррюса и дочери французского промышленника Марии Антонии Галабер. В 1778—1783 воспитывалась во французском монастыре. Позже была ученицей художника Жана-Батиста Изабе. Ненадолго вернувшись домой в 1785, она была снова отправлена во Францию, чтобы завершить образование и выйти замуж.

Первым её возлюбленным стал Александр Лаборд, но из-за неприязни к ней его могущественного отца они были вынуждены расстаться. Тем временем отец Терезы организовал её брак, который состоялся 21 февраля 1788 года. Мужем стал Жан Жак Деви Фонтене (1762—1817), последний маркиз де Фонтене, богатый, но невысокого роста, рыжий и безобразный. Невесте было 14 лет. Она была представлена ко двору Людовика XVI, также молодожены посетили испанский двор.

2 мая 1789 года она родила сына Девина Теодора де Фонтене (1789—1815), чьим отцом, возможно, был Феликс ле Пелетье де Сен-Фаржо, брат Луи-Мишеля.

Революция

Когда произошла Революция и после сентябрьских убийств её муж эмигрировал, она взяла девичью фамилию и получила развод в 1791 году. В это время она была уже горячей поклонницей революционных идей и хотела, подобно г-же Ролан, принимать личное участие в революции; обратилась к конвенту с замечательной петицией о политических правах женщин. Однако, когда террор усилился, она решила уехать в Мадрид, к своему отцу, но была задержана в Бордо. Терезу арестовали и заключили в тюрьму как бывшую жену эмигранта. Там она встретила Жана-Ламбера Тальена, комиссара Национального Конвента, присланного конвентом для расправы с жирондистами и стала его любовницей.

Вместо прежней жестокости Тальен стал отличаться умеренностью, почему навлек на себя со стороны Робеспьера обвинения в модератизме. Конвент вызвал его обратно в Париж; возлюбленная его была арестована. Тереза попала сначала в Ла Форс, затем в Карм, где познакомилась с Жозефиной Богарне.

Известна легенда о посещении в дальнейшем обеими подругами салона Марии Ленорман. Первой она предсказала титул княгини, а второй, гадая на картах Таро, предсказала скорое замужество и благодаря нему достижение высочайшего положения в обществе — станет императрицей.

Находясь в тюрьме и ожидая со дня на день приговора и казни, Тереза отправила Тальену знаменитую записку, повлиявшую на историю Франции:

«Je meurs d’appartenir à un lâche»
«Я умираю оттого, что принадлежу трусу».

Послание побудило Тальена принять активное участие в перевороте 9 термидора, в ходе которого Робеспьер был свергнут и погиб, а террор прекратился, Тереза вышла на свободу, вскоре после этого Тальен помог освободиться Жозефине Богарне. Благодаря своему влиянию она смогла освободить многих других заключенных.

Дальнейшая жизнь

26 декабря 1794 года она вышла замуж за Тальена. У них была дочь, получившая в честь переворота, организованного отцом и спасшего мать, имя Термидор (1795—1862) (в 1815 году она вышла замуж за графа Феликса де Нарбонн-Пеле). Благодаря своему влиянию на мужа и на революцию Тереза заслужила прозвище Notre-Dame de Thermidor, была душою термидорианской реакции и в её салоне обыкновенно собирались термидорианцы.

Софи Ге, посетительница салона, так писала о его гостях: «В этом салоне…произошло возрождение всего того, что впоследствии сделало парижские салоны известными и привлекательными. Писатели, так долго молчавшие, смогли обсуждать все новое в литературе и её сюжетах, художники вновь обретали здесь вдохновение, задушенное ужасами Террора, раненные с обоих фронтов Революции находили здесь гостеприимство и уют. Каждый чувствовал себя здесь под защитой от нападок представлявших противоположный лагерь в борьбе, ибо они (нападки) не допускались»[1]. Мадам де Гонкур писала в своей книге «Французское общество в период Диктатуры»: «Прелестная Тальен примиряла женщин с Революцией, мужчин с модой, буржуа с Республикой, Францию с велением сердца».

Мода

После освобождения Тереза стала одной из виднейших фигур парижской общественной жизни. Её салон стал знаменитым, и она была одним из зачинателей неогреческого стиля женской одежды. Возглавляла merveilleuses — причудниц и законодательниц моды. У неё были бархатистые черные волосы, коротко остриженные и завитые на концах. Она носила простое платье из индийского муслина, собранное в складки по античному образцу и застегнутое на плече камеей. Камеями был украшен и пояс, рукав над локтем заканчивался золотым браслетом. Другими известными «причудницами» были мадмуазель Ланж, мадам Рекамье и Жозефина Богарне. Она была ярчайшей поклонницей и пропагандисткой новой моды, и считалась «красивее капитолийской Венеры» — столь идеальна у неё была фигура. Прелестями фигуры Терезы можно было любоваться всем, благодаря новой смелой моде: простое платье из абсолютно прозрачного индийского муслина, надетое на голое тело, «говорило» о многом. «Зеркало Парижа» писало: «Она имеет вид выходящей из ванны и нарочно показывает свои формы под прозрачными тканями». С легкой руки Терезии Тальен и ей подобных решительно выступило на передний план то, что раньше считалось неприличным. Парижские острословы смеялись, что парижанкам достаточно одной только рубашки, чтобы быть одетыми по моде[2].

Новый брак

Не любя своего мужа, Тереза терпела его только, пока он был в силе. Когда во время Директории его значение стало сильно падать, а с переворотом 18 брюмера свелось к нулю, Тереза порвала с ним, в 1803 г. добилась развода. После короткого флирта с Наполеоном она обратилась сначала к Полю Баррасу, еще одному мужчине Жозефины Богарне, затем к миллионеру и банкиру императора Уврару, которому она родила 4 детей. Наконец, в поисках респектабельности, 22 августа 1805 она вышла замуж за Франсуа-Жозефа-Филиппа де Рике, графа Караман, 16-го принца Шиме.

Остаток своей жизни она провела в Париже, затем во владениях Шиме.

Суд

Вскоре после смерти Терезы, дети Уврара, записанные Терезой под фамилией Кабаррюс, затеяли процесс, требуя предоставления им права на титул принцев Шиме. Дети Терезы и принца Шиме, не желая упускать наследство, протестовали. Так как умерший в 1820 году Тальен не отрекся от детей Терезы, родившихся до формального её развода с ним, то суд присвоил детям Терезы и Уврара фамилию Тальен, отклонив их претензию стать принцами.

Дети

  1. Antoine François Julien Théodore Denis Ignace de Fontenay (1789—1815)
  2. Rose Thermidor Thérésa Tallien (1795—1862)
  3. сын от Барраса (1797), умер во младенчестве
  4. Clemence Isaure Thérésa (1800—1884), дочь Уврара. Её муж — Hyacinthe Devaux.
  5. Jules Adolphe Edouard, Doctor Cabarrus (1801-?), сын Уврара. Его жена — Harriet Kirkpatrick.
  6. Clarisse Thérésa (1802-?), дочь Уврара. Её муж — Achille Ferdinand Brunetiere с 1826
  7. Auguste Stéphane Coralie Thérésa (1803-?), дочь Уврара. Её муж — Amédée Ferdinand Moissan de Vaux, сын Baron of Vaux, с 1822
  8. Joseph-Philippe (1808—1886), 17-й принц де Шиме, принц де Караман
  9. Michel Gabriel Alphonse Ferdinand (1810—1865) — его дочь Луиза де Мерси-Аржанто
  10. Marie Auguste Louise Thérèse Valentine (1815—1876)

В искусстве

Напишите отзыв о статье "Тальен, Тереза"

Литература

  • Houssaye A. Notre-Dame de Thermidor: Histoire de Madame Tallien. – Portraits – Gravures – Autographes. – Paris, 1867. – p. 443-444
  • Серебрякова Г. И. [web.archive.org/web/20081019014324/vive-liberta.narod.ru/revol_fem/trtl_gsrb.htm Тереза Тальен] // Женщины эпохи французской революции. — М.: ГИХЛ, 1958. — 158 с.

Примечания

  1. [web.archive.org/web/20070501225212/madame.boom.ru/Personalii/tallien.html Элегантная жизнь]
  2. [dances.nsk.su/library/moda.html Они определяли моду]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Тальен, Тереза

Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.