Тальони, Филиппо

Филиппо Тальони
Filippo Taglioni
Дата рождения:	5 ноября 1777(1777-11-05)
Место рождения:	Милан, Миланское герцогство
Дата смерти:	11 февраля 1871(1871-02-11) (93 года)
Место смерти:	Комо, Италия
Профессия:	артист балета, балетмейстер,
Гражданство:	Италия Италия
Театр:	Кернтнертор-театр

Фили́ппо Тальо́ни (итал. Filippo Taglioni; 5 ноября 1777, Милан — 11 февраля 1871, Комо, Италия) — танцовщик и педагог, один из крупнейших хореографов эпохи романтизма. Представитель знаменитой итальянской балетной династии, старший брат Сальваторе Тальони, отец балерины Марии Тальони и танцовщика и хореографа Поля Тальони.

Биография

Родился в семье танцовщика, балетмейстера и импресарио Карло Тальони и (предположительно) танцовщицы Марии Петракки. Дебютировал в Пизе в возрасте 17 лет, после чего танцевал в различных труппах Италии. В 22 года впервые вышел на сцену Парижской Оперы. В 1802 году был приглашён в Стокгольм, в труппу Королевского балета на должность первого танцовщика и балетмейстера.

9 октября 1803 года Филиппо женился на танцовщице и художнице Софии Эдвиге Карстен, дочери придворного певца Кристофа Кристиана Карстена и певицы, арфистки Софии Стебновской.

С 1805 по 1809 год работал в Придворном театре^{[уточнить]} Вены, где его первой постановкой стал балет «Дансомания» по Пьеру Гарделю, показанный в честь Наполеона. Кроме версий балетов Гарделя и Милона («Игры Париса», «Свадьба Гамаша», «Восточный дивертисмент») ставил и собственные спектакли («Аталанта и Гиппомен», «Церлино и Горано», «Оживлёная картина»). Однако, насколько они были самостоятельны, сказать невозможно.

С 1809 года работал в Касселе при королевском дворе Вестфалии, (сначала первым танцовщиком придворного театра, затем режиссёром и с 1811 года — балетмейстером), где кроме сценических версий балетов работал над постановкой балов и маскарадов, снискав милость Жерома Бонапарта:

Жером Бонапарт, посаженный Наполеоном на трон Вестфалии, стремился подражать роскоши имперского двора. Тальони заслужил его расположение постановкой маскарадов в королевском замке. Распределив участников и сочинив для них танцы, он втайне репетировал с королём его партию, чтобы тот прямо на балу включался в толпу замаскированных гостей.

— В. М. Красовская. Западноевропейский балетный театр. Очерки истории: Романтизм.

Здесь он поставил пышные балеты-дивертисменты на восточные темы: «Индийский праздник», «Вечер в Дели», «Калиф Багдадский».

В 1813 году, незадолго до взятия Касселя русскими войсками и падения королевства, оставил семью и перебрался в Италию, где в короткое время сменил работу в разных балетных труппах: в Милане участвовал в качестве «первого серьёзного танцовщика» в премьере балета Сальваторе Вигано «Прометей», исполнив роль Марса, работал в Турине, затем во Флоренции под руководством Гаэтано Джойя. Театральный сезон 1817 года провёл в Мюнхене, 1818 — в Стокгольме, где поставил три балета. С декабря по январь 1819 года гастролировал в Берлине, пока наконец не получил должность первого танцовщика в венском Кернтнертор-театр. В 1821 году, заняв должность балетмейстера этого театра, выписал в Вену своё семейство, которое все эти годы жило в Париже. С этого момента он серьёзно занялся обучением своей дочери Марии.

Постановки

• 1832 — «Сильфида» на музыку Шнейцхоффера
• 1832 — «Натали» на музыку Гировеца и Карафа ди Колобрано
• 1833 — «Восстание в серале» на музыку Лабарра
• 1835 — «Бразилия» на музыку Галленберга
• 1836 — «Дева Дуная» на музыку Адана

Наследие

В 1971 году балетмейстер Пьер Лакотт, опираясь на различные исторические документы и в расчёте на дарование своей жены, балерины Гилен Тесмар, осуществил собственную постановку «Сильфиды» по мотивам балета Филиппо Тальони. Запись балета была показана по телевидению 1 января 1972 года, после чего руководство Парижской Оперы приняло решение включить спектакль в репертуар театра. Премьера состоялась 9 июня, главную партию исполнила Гилен Тесмар, приглашённая в труппу на положение солистки.

Отрывок, характеризующий Тальони, Филиппо

– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.