Таммсааре, Антон Хансен

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Таммсааре, Антон»)
Перейти к: навигация, поиск
Антон Хансен Таммсааре
Anton Hansen Tammsaare
Имя при рождении:

Антон Хансен

Дата рождения:

30 января 1878(1878-01-30)

Место рождения:

Таммсааре-Пыхья, волость Албу, Эстляндская губерния ныне Ярвамаа, ‎Эстония

Дата смерти:

1 марта 1940(1940-03-01) (62 года)

Место смерти:

Таллин, Эстония

Гражданство:

Российская империя Российская империяЭстония Эстония

Род деятельности:

писатель, переводчик

Направление:

критический реализм

Язык произведений:

эстонский

А́нтон Ха́нсен Та́ммсааре (эст. Anton Hansen Tammsaare, 30 января 1878, волость Албу, Эстляндия, Российская империя — 1 марта 1940, Таллин, Эстония) — эстонский писатель, представитель критического реализма.





Биография

Детство и юность

Антон Хансен родился 30 января 1878 года на севере Эстонии, в Ярвамаа, на хуторе Таммсааре-Пыхья в волости Албу в крестьянской семье. Незадолго до этого родители купили хутор в долг, на выплату которого ушло несколько лет. Название родного хутора писатель позже сделал своим литературным псевдонимом.

Двое из двенадцати детей супругов Хансенов умерли во младенчестве. Антон родился четвёртым.

Родители с раннего детства уделяли много внимания религиозному воспитанию и музыкальному образованию детей. У матери был хороший голос, она знала немало народных песен. Дети обучались игре на кантеле. Антон оказался самым способным к музыке и отец купил ему скрипку. Некоторое время будущий писатель даже мечтал стать профессиональным музыкантом.

В восьмилетнем возрасте Таммсааре поступил в волостную школу в Приюмли, в десяти километрах от хутора. Его учителем стал Антс Тисс, человек необычайно трудолюбивый, который старался передать своим ученикам все знания, которыми владел. Уже в это время Антон Хансен начал писать стихи.

В 1892 году Антон смог продолжить своё образование в приходской школе в Вяйке-Маарья, которую возглавлял поэт и переводчик Якоб Тамм. Он подарил всем своим ученикам сборник своих стихов «Пробудившиеся голоса». Многие стихи Тамма Антон выучил наизусть. Он на всю жизнь запомнил литературные наставления своего учителя: писать ясно, естественно и просто. В Вяйке-Маарья Антон Хансен встречал и других поэтов. Всё это способствовало тому, что интерес Хансена к литературному творчеству стал перерастать в устойчивое увлечение.

В 1898 году, окончив школу, Хансен отправляется в Юрьев (ныне Тарту), чтобы продолжить учёбу в частной гимназии Хуго Треффнера, в которой начал свою литературную деятельность. Это училище было интересно тем, что туда можно было поступить в любом возрасте и с любой подготовкой. В гимназии был многочисленный и пёстрый состав учеников: там учились как богатые, так и бедные. Это была поистине редкая галерея типов для будущего писателя, впоследствии Таммсааре изобразил её во втором томе своей эпопеи «Правда и справедливость».

Чтобы иметь возможность платить за обучение, Антон выполнял различные работы по дому, на кухне, а также проводил уроки в подготовительном классе.

Выпускные экзамены на аттестат зрелости Антон Хансен сдавал в 1903 году в Нарвской гимназии. К этому времени он уже опубликовал 20 своих рассказов.

Газета «Вестник»

С 1903 года писатель работал в редакции ревельской газеты «Вестник» в Таллине. Это было время предшествовавшего революции 1905 года подъёма общественной мысли и активности, которое характеризовалось прежде всего стремительным распространением революционных идей и сплочением рабочего класса. Здесь он познакомился с известными деятелями эстонской культуры — Э. Вильде, А. Лайкмаа и другими. Главным редактором газеты был Константин Пятс, в будущем ставший президентом Эстонской Республики. В творчестве Таммсааре также нашли своё отражение события 1905-1907 годов, особенно — жёсткое подавление революции.

Газета «Вестник», выходившая с 1901 года, отдавала приоритет экономическим интересам трудового люда и явилась выразителем интересов поднимающейся эстонской нации. В этой газете увидели свет многие рассказы молодого автора, включая «Знаменательный день», «Это верно», «Ради спасения», «Газетчица номер семнадцать» и другие.

Уже в самом начале литературной деятельности Таммсааре проявил себя как аналитик и летописец эстонского общества. Его герои — простые люди, крестьяне, бобыли, арендаторы. В повседневной жизни возникают конфликты то между мужем и женой, то между родителями и детьми, то враждуют соседи. Рассказы Таммсааре по манере изложения близки к повествованию мудрых народных сказителей прошлого.

В 1907 году газета была закрыта. Вскоре после этого Таммсааре поступил на юридический факультет Юрьевского университета, где проучился четыре года.

На Кавказе

Весной 1911 года, во время сдачи государственных экзаменов, у него был выявлен туберкулёз лёгких, а позже и язва. Он вынужден был прервать учёбу и уехать лечиться на Кавказ, в санаторий в Сочи, где провёл два года (1912—1913). В это время он пишет очерки об эстонских переселенцах на Кавказ, философскую повесть «Мальчик и бабочка» и роман «Хозяин усадьбы Кырбоя», а также переводит на эстонский язык произведения Достоевского. В посёлке Эсто-Садок вблизи Сочи в настоящее время открыт Дом-музей писателя.

Первая мировая война

Во время первой мировой войны писатель жил в северной Эстонии, в лесной деревне Койтъярве, внимательно следя за военными событиями. В эстонских газетах того времени печатались его антивоенные статьи, в которых писатель обличал бессмысленность и бесчеловечность империалистической войны. Его антивоенная публицистика представляет собой идейную параллель работам тех европейских писателей, которые на протяжении всей войны оставались на антимилитаристских позициях. Антивоенные выступления Антона Таммсааре публиковались в газетах, выходивших на эстонском языке, и поэтому не вызвали такого резонанса, как статьи немецких или французских писателей-антимилитаристов.

Период активного творчества

В 1919 году Антон Таммсааре вернулся в Таллин и женился на Кэте-Амали Вельтман. Здесь вскоре наступает высший период его творчества, он становится одним из наиболее выдающихся эстонских прозаиков. Он защищал демократические и гуманистические идеалы, рассматривал наступление фашизма как кризис и гибель демократии, что может стать роковым для культурного развития всего человечества. По возвращении на родину он пишет романы «Новый Ванапаган из Пыргупыхья», «Жизнь и любовь», «Я любил немку». Вершиной творчества Таммсааре стал пятитомный роман «Правда и справедливость».

Жизнь писателя оборвалась 1 марта 1940 года от сердечного приступа в его рабочем кабинете за письменным столом. Похоронен в Таллине на Лесном кладбище.

Память

В 1978 году общественность отмечала 100-летие со дня рождения писателя. В центре Таллина у Театра оперы и балета «Эстония» был открыт памятник, авторами которого стали скульптор Яак Соанс и архитектор Ранто Лупп.

В Таллине также есть улица А.Таммсааре.

«Правда и справедливость»

«Правда и справедливость» (эст. «Tõde ja õigus») — пенталогия, считающаяся самой известной работой Антона Таммсааре.

Ещё в молодости, учась в гимназии, Антон Хансен мечтал о том, чтобы у эстонцев была национальная эпопея о крестьянской жизни, подобная «Войне и миру» Льва Толстого у русских. Спустя много лет, в 1926 году, увидела свет первая книга пятитомной эпопеи «Правда и справедливость». С этим произведением Антон Таммсааре стал известен каждому эстонцу как мыслитель, философ, исследователь, художник-созидатель. Он стал самым читаемым писателем Эстонии. В 1933 году был издан последний, пятый том.

Главный герой, Индрек Паас, переезжает из фермы в город, становится свидетелем восстаний и переворотов, пытается найти счастье в браке и в образе жизни среднего и высшего классов, но возвращается к своим корням для нового начала. Антон Таммсааре говорил, что разные части пенталогии рассказывают о разных «сделках» человека. Первая часть рассказывала об отношении к земле, вторая — к Богу, третья — к государству и обществу, четвёртая — к самому или к самой себе, пятая — к покорности.

«Правда и справедливость» впервые переведена на английский язык и опубликована издательством [www.hauteculturebooks.com/ Haute Culture Books] в 2014 году (первая часть «[www.hauteculturebooks.com/anton-hansen-tammsaare-luxury-edition.html Андрес и Пэару]»). Полностью пенталогия была издана на немецком, французском, латвийском и чешском языках. Первая часть пенталогии была переведена на финский, польский, венгерский и русский языки.

Наиболее известные произведения

  • Kaks paari ja üksainus, 1902
  • Vanad ja noored, 1903 — «Старики и молодые»
  • Raha-auk, 1907 — «Денежная дыра»
  • Uurimisel, 1907
  • Pikad sammud, 1908 — «Длинные шаги»
  • Noored hinged, 1909 — «Молодые души»
  • Üle piiri, 1910 — «За гранью» (в других переводах — «За чертой»)
  • Poiss ja liblik, 1915 — «Мальчик и бабочка»
  • Keelest ja luulest, 1915 — «О языке и поэзии»
  • Kärbes, 1917 — «Муха»
  • Varjundid, 1917 — «Формы теней»
  • Sõjamõtted, 1919 — «Мысли о войне»
  • Juudit, 1921 — «Юдифь»
  • Kõrboja peremees, 1922 — «Хозяин усадьбы Кырбоя»
  • Pöialpoiss, 1923 — «Карлик»
  • Sic Transit, 1924
  • Tõde ja õigus, 1926—1933 — «Правда и справедливость»
  • Meie rebane, 1932 — «Наша лисица»
  • Elu ja armastus, 1934 — «Жизнь и любовь»
  • Ma armastasin sakslast, 1935 — «Я любил немку»
  • Kuningal on külm, 1936 — «Королю холодно»
  • Hiina ja hiinlane, 1938 — «Китай и китайцы»
  • Põrgupõhja uus Vanapagan, 1939 — «Новый Ванапаган из Пыргупыхья» (в других переводах — «Новый Нечистый из Самого Пекла», «Новый нечистый из пекла», «Новый нечистый из преисподней»). Пролог и эпилог впервые опубликованы после смерти писателя, в 1953 году.

Напишите отзыв о статье "Таммсааре, Антон Хансен"

Литература

  • Anni, Aug. A. H. Tammsaare kui kultuurikriitik ja intellektualismi agoonia. Tartu: Akadeemia, 1938.
  • Mihkla, K. A. H. Tammsaare elutee ja looming. Tartu: Noor-Eesti, 1938.
  • Märka, V. Töö kui eesti kirjanduse püha lehm. Vikerkaar nr 6, 2006.
  • Puhvel, H. (koost.) Sõna, mõte, inimene: A. H. Tammsaare 100. juubelile pühendatud lühiuurimusi. Tallinn: Eesti Raamat, 1977.
  • Siimisker, L. A. H. Tammsaare: lühimonograafia. Tallinn: Eesti Riiklik Kirjastus, 1962.
  • Sillaots, M. A. H. Tammsaare looming. Tartu: Noor-Eesti, 1927.
  • Treier, E. Tammsaare elu härra Hansenina: pühendatud A. H. Tammsaare 125. sünniaastapäevale. Tallinn: Olion, 2002.
  • Treier, E. (koost.) Tammsaare maailmakirjanikuna: kolm välismaa Tammsaare-uurijat. Tallinn: Olion, 2001.
  • Trett, L. A.H. Tammsaare, nagu teda tundsin. Tallinn: Perioodika, 1998.
  • Tuglas, Fr. A. H. Tammsaare: kriitiline essee. Tartu: Odamees, 1918.

Ссылки

  • [www.linnamuuseum.ee/tammsaare/ A.H.Tammsaare majamuuseum]

Отрывок, характеризующий Таммсааре, Антон Хансен

– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.