Танец живота

Танец живота (бэллидэнс) — западное название танцевальной техники, распространённой на Ближнем Востоке и в арабских странах. На арабском языке он известен как Ракс Шарки (араб. رقص شرقي‎: восточный танец), на турецком — как Oryantal dansı, то есть «восточный танец». Своеобразие восточного танца живота — в его пластичности.

Происхождение

Танец живота во многом навеян мифами о Востоке, восточными красавицами (Саломея), одалисками и баядерками, который был воплощен в XX веке на основе синтетической танцевальной техники: европейское кабаре (бурлеск) XIX—XX веков, цыганский танец гавази (проникший в Египет из Индии в X веке) и местные арабские танцевальные традиции (ритмичные покачивания бёдрами), которые были существенно приглушены многовековым господством ислама. Главным аргументом в пользу современного происхождения танца живота является тот факт, что арабские народные танцы имели коллективный характер, а исламский дресс-код является несовместимым с нарядом исполнительницы танца живота.

Тем не менее, на Ближнем Востоке в доарабскую эпоху существовала танцевальная культура, о которой в отрывочной форме повествует Библия. Так в эпоху Судей (Бронзовый век) «девицы Силомские плясали в хороводах» (Суд. 21:21). Вернувшийся от филистимлян Давид «скакал и плясал» (2Цар. 6:16) так, что льняной ефод подлетал очень высоко (2Цар. 6:20) перед ковчегом Завета под аккомпанемент цитр, кимвалов, тимпанов и псалтырей. На дне рождения Ирода Антипы плясала дочь Иродиады Саломея (Мф. 14:6), которая потребовала за свой танец голову Иоанна Крестителя (Мф. 14:8).

История

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=YamDoDK71Ds Sadie BellyDance]

Первое шоу с восточными танцовщицами было показано в Париже в 1889 году.

В 1926 году ливанская актриса и танцовщица Бадия Масабни (Badia Masabni) открыла ночной клуб «Opera Casino» в Каире по образу и подобию европейских кабаре того времени. Считается, что именно она создала танец живота в его классическом виде, совместив европейский сольный танец с восточным колоритом. Бадия Масабни ввела в танец змеевидные движения руками. Воспитанницами Бадеи Масабни стали легендарные звезды восточного танца: Самия Гамаль (Samia Gamal, Зейнаб Ибрагим Махфуз) и Тахия Кариока (Taheyya Kariokka, Абла Мухаммед Карим). Первая начала исполнять танец живота на каблуках, а вторая внесла в него элементы латиноамериканских ритмов.

Огромный вклад в танец живота привнес основатель собственной группы Махмуд Реда, поставивший множество прекрасных танцев и направлений (в том числе знаменитый Александрийский танец). Из его труппы выходили такие звёзды как Ракия Хасан и Фарида Фахми.

Танец живота в экономике Египта стоит сразу после прибыли от разрешения судоходства по Суэцкому каналу, туристического кластера, экспорта нефти и хлопка и, по разным оценкам, приносит в египетскую казну от 250 до 400 млн долларов ежегодно. Исполнительниц танца живота обязали платить налоги.

Разновидности

Существует более 50 стилей восточного танца, выделяют также направления:

• Египетская школа (араб. رقص بلدي‎, ракс беледи, народный танец) — более целомудренная версия танца живота в закрытых нарядах с более плавными движениями.
• Арабская школа (халиджи) — танец волос, получивший своё название по характерным взмахам распущенных волос.
• Турецкая школа (тур. Çiftetelli, чифтетелли) более чувственная, костюмы более откровенные, приняты танцы на столе, общение во время танца с зрителями, в наше время примерами является танец с шестом.

На танец живота повлиял арабский народный танец дабка (англ. Dabke, коллективный танец с подскоками, похожий на кельтскую джигу).

Аксессуары

В некоторых видах танца живота могут использоваться аксессуары:

• трость (танец саиди, родственный мужскому военному танцу тахтиб)
• бубен (шаманский танец нубия)
• огонь
• сабли
• сагаты (маленькие металлические диски, которые надеваются на большой и средний палец)
• крылья
• веера
• маленькие барабанчики
• меляйа (александрия)
• канделябр (шамадан)
• змея (удав)

Костюм

Костюм для танца живота имеет название — бедла. Классическими его элементами являются лиф, пояс и широкая юбка, часто с разрезом на бедре. Костюм для консервативной публики подразумевает закрывающую вуаль для живота, рук и волос. Вместо юбки иногда могут надеваться шаровары. Весь костюм украшается бисером, стразами, монистами или жемчугом. Украшения играют большую роль, поскольку они привлекают внимание, завораживают взгляд и сообщают танцу колорит восточной медитативности. Часто ракс шарки танцуют с большим прямоугольным платком.

Танец живота в России

В настоящее время танец живота развивается на территории России в трёх направлениях:

• Классический танец живота, адаптированный в формат тренировки, цель — оздоровление, поддержание хорошей физической формы. Такой подход дает хорошую базовую подготовку по танцу живота, но не рассматривает его с точки зрения искусства.

• Танцевально-двигательная терапия с элементами танца живота. Это направление не дает танцевальной подготовки, но совершенствует понятия о танце с точки зрения психологии, искусства, философии, энергетики, помогает раскрыться индивидуальности.

• Примерно до 2001 года индустрия арабского танца вела «подвальное существование». Эволюционируя и развиваясь, арабский танец в нашей стране был официально признан. В 2001 году танец живота влился в структуру Общероссийской Танцевальной Организации (ОРТО), сформировалась федерация танца живота, которая стала проводить ежегодные конкурсы. В 2005 году из федерации выделилась Лига профессионалов танца живота, произошло разделение на любителей и профессионалов.

• Профессиональные танцовщицы России и СНГ часто ездят работать по контракту в Египет и другие страны. Татьяна Федяева-Нур (что в переводе означает «Свет»), к примеру, добилась признания и завоевала сердца арабской публики. В Египте она единственная сумела получить титул «Фанана», который можно перевести с арабского как «мэтр», «артистка». Российские звезды танца живота уверяют, что без работы на контракте практически нельзя научиться правильно исполнять арабский стиль танца. Необходимо пожить среди арабов, понять их обычаи, манеру поведения, выучить язык, чтобы понимать смысл арабских песен. Однако обычный российский зритель не являющийся поклонником арабского фольклора и стиля, не может, как арабы «смотреть один и тот же танец в одном и том же костюме в течение полугода» (Ирина Попова). Поэтому популярность и успех у зрителей одних и тех же танцовщиц на российской и арабской сцене, может быть различной.

См. также

• Альмея

Ссылки

• [www.aini.com.ua Aini.com.ua — Информационный сайт о Танце живота и культуре Востока]
• [martakorzun.com.ua/rus/2011/05/istoriya-vostochnogo-tanca/ История восточного танца]
• [3umf.in/tusovka/festival-arabskogo-i-indijskogo-tantsa-vostochnye-tantsy-zhivota/ Фестиваль арабского и индийского танца. Восточные танцы живота на портале, журнал «Триумф».]

Отрывок, характеризующий Танец живота

– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.