Танкред (король Сицилии)

Танкред итал. Tancredi<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
король Сицилии
18 января 1190 — 20 февраля 1194
Предшественник:	Вильгельм II Добрый
Преемник:	Вильгельм III
Рождение:	между 1135 и 1145 Апулия
Смерть:	20 февраля 1194(1194-02-20) Палермо, Сицилия
Род:	Отвили
Отец:	Рожер Апулийский (сын Рожера II)
Мать:	Эмма ди Лечче
Супруга:	Сибилла Ачерра
Дети:	Рожер, Вильгельм, Мария, Констанция, Медания, Вальдрада

Танкред (умер 20 февраля 1194 года) — четвёртый король (с января 1190 года) Сицилийского королевства из династии Отвилей. Не имея законных прав на престол, сумел занять трон после смерти бездетного Вильгельма II Доброго и в течение последующих четырёх лет успешно противостоял законному наследнику Отвилей императору Генриху VI.

Происхождение Танкреда

Точный год рождения Танкреда неизвестен. Различные источники колеблются между 1135 и 1145 годами. Он был внебрачным сыном герцога Рожера Апулийского (1121—1148), старшего сына и предполагаемого наследника короля Рожера II, и Эммы, дочери графа Ашара ди Лечче. В последующие годы родилась легенда о том, что Рожер Апулийский был разлучён со своей возлюбленной по воле короля Рожера II, заключен в тюрьму и умер от горя. Эта легенда не имеет под собой оснований, так как известно, что с момента получения герцогского титула в 1134 году, Рожер Апулийский был неизменным наместником своего отца на континенте, и ни один из хронистов не упоминает о его опале.

Рожер Апулийский был женат на Изабелле, дочери графа Тибо II Шампанского, но, что было нередким в это время, признал своего незаконнорождённого сына. Незаконное происхождение не помешало Танкреду унаследовать от деда по материнской линии графство Лечче, и быть принятым в качестве родственника при королевском дворе.

Участие в политической жизни Сицилии при Вильгельме I

Начало царствования Вильгельма I Злого было ознаменовано баронским мятежом в Южной Италии и вторжением византийской и папской армий (1155—1156). В ходе этих событий Южная Италия за исключением Калабрии была сначала потеряна для Вильгельма I, а затем вновь возвращена им. Вильгельм I Злой подавил мятеж с беспримерной жестокостью: те из мятежников, кто не успел бежать из страны, были казнены, изувечены, а их имения конфискованы. Степень участия Танкреда ди Лечче в событиях 1155—1156 годов достоверно неизвестна, но, вероятно, он принял сторону мятежников, так как был арестован по приказу короля и в 1156 году заключен в темницу, находившуюся при королевском дворце в Палермо.

В начале 1161 года противники Вильгельма I во главе с Маттео Боннеллюсом, ранее убившие всесильного министра Майо из Бари, и, несмотря на публичное королевское прощение, опасавшиеся мести монарха, решились отстранить от власти короля. Поскольку доступ посторонних во дворец был невозможен, заговорщики приняли решение захватить дворец изнутри. Страж дворцовой тюрьмы был подкуплен, 9 марта 1161 года он выпустил на свободу и вооружил содержавшихся здесь узников, в числе которых находился Танкред и еще один бастард из Отвилей Симон Тарентский. Возглавляемые Танкредом и Симоном узники открыли ворота своим сообщникам и захватили дворец. Вильгельм I и его семья были захвачены. По первоначальному плану заговорщиков Вильгельма I на троне должен был заменить его старший ещё несовершеннолетний сын Рожер, но опьянённые успехом мятежники не удержали ситуацию в Палермо под контролем. 11 марта 1161 года по призыву духовенства жители Палермо осадили заговорщиков во дворце, и последние были вынуждены освободить Вильгельма I и умолять его о пощаде. Король публично помиловал их и позволил беспрепятственно покинуть Палермо и укрыться в Каккамо — замке Боннеллюса.

Прибытие в Палермо армии и флота из Мессины позволило Вильгельму I полностью овладеть ситуацией. Участникам неудавшегося переворота была предложена амнистия, которой они поспешили воспользоваться. Танкреду ди Лечче и Симону Тарентскому и некоторым другим было позволено удалиться на континент. Прочие мятежники, в том числе и убийца Майо — Маттео Боннеллюс, поверившие слову короля, были в скором времени арестованы, а затем казнены и искалечены. Танкред ди Лечче и Рожер Склаво бежали на юг Сицилии, захватили Бутеру и Пьяццу, где вновь подняли знамя мятежа. В апреле 1161 года Вильгельм I взял и разрушил Пьяццу, а затем осадил Бутеру. В начале декабря 1161 года Танкред и Рожер Склаво сдали город королю в обмен на прощение и разрешение уехать на континент, которым поспешно воспользовались. После их бегства Бутера была разрушена по приказу короля.

По отношению к своему племяннику Танкреду ди Лечче Вильгельм I сдержал слово и в дальнейшем не преследовал его. Танкред беспрепятственно уехал в Византию и оставался там до смерти короля.

Военные компании при Вильгельме II

В годы царствования Вильгельма II Танкред показал себя опытным флотоводцем, возглавляя две крупные морские кампании: в 1174 году — в Александрию, в 1185 году (совместно с Маргаритом из Бриндизи) — против Византии. Обе кампании оказались безрезультатными из-за политических просчетов Вильгельма II, но в обоих случаях Танкреду удалось сохранить флот и вернуться на Сицилию. В 1176 году Танкред совместно с графом Рожером ди Андрия провёл успешную кампанию против императора Фридриха I Барбароссы.

Вопрос о престолонаследии и воцарение Танкреда

18 ноября 1189 года умер король Сицилии Вильгельм II. Он не оставил детей и пережил своих братьев. Из законнорожденных потомков Рожера I в живых осталась только самая младшая дочь Рожера II Констанция, выданная в 1186 году замуж за Генриха Гогенштауфена, сына императора Фридриха Барбароссы. Вильгельм II, устроивший брак своей тётки Констанции для скрепления союза с Западной империей и последующего завоевания Византии, в 1186 году заставил своих вассалов присягнуть Констанции как наследнице престола. Тем не менее, нет свидетельств, что Вильгельм II в последующие годы, а также в своём завещании или ином предсмертном акте указал на Констанцию в качестве наследницы Сицилийского королевства.

Начиная с момента появления норманнов в Южной Италии, Священная Римская империя была постоянным и непримиримым врагом Сицилии. Поэтому переход короны к Констанции и её германскому мужу рассматривался многими как нежелательный вариант. Из приближённых к Вильгельму II сановников германские брак и престолонаследие активно одобрял лишь Уолтер Милль, архиепископ Палермо. Противники Гогенштауфенов группировались вокруг Маттео д'Аджелло, вице-канцлера королевства. Именно он в конечном итоге оказал решающее воздействие на выбор нового короля.

Хотя противники Гогенштауфенов были значительно сильнее и многочисленнее, чем сторонники, но в рядах первых не было единства. В качестве возможных преемников Вильгельма II были выдвинуты Танкред ди Лечче и граф Рожер ди Андрия. Танкред был, хоть и незаконнорожденным, но внуком Рожера II и двоюродным братом Вильгельма II. Степень родства Рожера ди Андрия с Отвилями достоверно не установлена; возможно, но не доказано, что он был правнуком Дрого Отвиля, второго графа Апулии и старшего брата Роберта Гвискара и Рожера I. Сторонники обоих претендентов дошли до кровопролитных столкновений на улицах Палермо. Маттео д’Аджелло склонился на сторону Танкреда и добился одобрения его кандидатуры папой Климентом III, номинальным сюзереном Сицилийского королевства. В результате Танкред был коронован в кафедральном соборе Палермо 18 января 1190 года.

Сторонники Рожера ди Андрии внешне смирились перед новым королём, а Уолтер Милль, несмотря на свои прогерманские симпатии, в качестве архиепископа собственноручно возложил корону на голову Танкреда. Маттео д’Аджелло получил пост канцлера, вакантный с момента бегства Стефана дю Перша (1168), старший сын Маттео — Ришар — был пожалован графством Аджелло, а младший — Никола — возведен в архиепископы Салерно.

Консолидация королевства в 1190 году

В первый год своего царствования Танкред столкнулся с двумя крупными мятежами внутри страны и вторжением имперских войск. В январе 1190 года произошли столкновения между христианами и мусульманами в Палермо. Мусульмане, сохранявшие при Рожере II , Вильгельме I и Вильгельме II своё привилегированное положение и значительное влияние при дворе, во время междуцарствия оказались жертвами погромов в Палермо. Погромы в Палермо спровоцировали первое в истории норманнской Сицилии мусульманское восстание на острове, локализацией и подавлением которого Танкред был занят вплоть до конца 1190 года.

В марте 1190 года Рожер ди Андрия и его многочисленные сторонники в Апулии и Кампании, недовольные избранием Танкреда, подняли мятеж. Ради свержения Танкреда они призвали на помощь Генриха Гогенштауфена, восхождению которого на сицилийский трон они до этого противились. В мае 1190 года германская армия под командованием Генриха Калденского вступила в пределы Сицилийского королевства.

Танкред, занятый подавлением мусульманского восстания на Сицилии, не мог собственнолично заняться восстановлением своей власти на континенте. Эту миссию король доверил своему шурину графу Ришару Ачерра. Последний сумел собрать значительную наемную армию и воспрепятствовать соединению германской армии и мятежников. В сентябре 1190 года Генрих Калденский со своей армией покинул пределы королевства, а мятежные бароны были оттеснены в Апулию и разбиты. Рожер ди Андрия был взят в плен и казнен.

К концу 1190 года Танкреду удалось подавить угрожавшие его власти мятежи и восстановить единство Сицилийского королевства. С этого времени главной заботой короля стало отражение неминуемого вторжения Генриха Гогенштауфена.

Танкред и Третий крестовый поход

После падения Иерусалима в 1187 году Вильгельм II Добрый первым из европейских государей принял решение участвовать в провозглашённом Третьем крестовом походе. В своих письмах к Фридриху Барбароссе и английскому и французскому королям Вильгельм II предложил им морской путь в Палестину с остановкой и получением подкреплений и припасов на Сицилии. Фактически поход начался уже после смерти Вильгельма II. Филипп II Август и Ричард Львиное Сердце, воспользовавшись предложением покойного Вильгельма II провести зиму 1190—1191 года на Сицилии, прибыли в Мессину 14 и 23 сентября 1190 года соответственно. С учётом назревавшего конфликта между Танкредом и Генрихом Гогенштауфеном английские и французские крестоносцы могли стать как важными союзниками, так и опасными противниками Танкреда. Этим объясняется сложная дипломатическая игра Танкреда с крестоносцами.

Ещё до прибытия крестоносцев отношения Танкреда и Ричарда были натянутыми. Танкред не выплатил Иоанне Английской, вдове Вильгельма II и сестре Ричарда, её вдовьей доли, наложил арест на её имущество и присваивал доходы от переданного ей по брачному контракту графства Монте-Сант-Анджело. Кроме того, Ричард утверждал, что Вильгельм II обещал передать своему английскому родственнику значительное наследство, в том числе корабли, полностью снаряженные для крестового похода. Танкред пошел на уступки, освободив Иоанну и выплатив ей компенсацию за понесенные убытки. Но Ричард потребовал удовлетворения всех своих требований.

30 сентября 1190 года Ричард пересек Мессинский пролив, захватил город Багнару в Калабрии и оставил там Иоанну под защитой английского гарнизона. Затем, по возвращении в Мессину, англичане заняли греческий монастырь Спасителя, изгнав оттуда монахов. 3 октября 1190 года жители Мессины, возмущенные поведением англичан, блокировали их в монастыре. Филипп II Август предложил своё посредничество, но Ричард, прервав переговоры, ворвался в город и подверг его грабежам и насилию. Ричард потребовал от ограбленных горожан заложников и для предотвращения новых антианглийских выступлений построил на горе за стенами города деревянный форт с оскорбительным название Матегрифон — «узда для греков».

Танкред находился в это время в Катании, откуда наблюдал за тем, как Ричард захватил Мессину — один из важнейших городов королевства. Действия Ричарда тем временем возбудили недовольство Филиппа II Августа, который в своем письме предложил Танкреду военную помощь против англичан. Но Ричард, поддерживавший Вельфов — противников Гогенштауфенов в Германии, был более предпочтительным потенциальным союзником для Сицилии, чем французский король. Поэтому Танкред, приняв предложение Филиппа Августа, начал за его спиной переговоры с Ричардом, увенчавшиеся Мессинским договором 11 ноября 1190 года. В соответствии с этим договором Танкред выплачивал Иоанне Английской дополнительное вознаграждение за графство Монте-Сан-Анджело, которое оставлял за собой, а также компенсировал Ричарду потерю (действительную или мнимую) обещанного Вильгельмом II наследства. Малолетний племянник и наследник Ричарда I Артур Бретонский был помолвлен с дочерью Танкреда. В обмен на это, Ричард обещал Танкреду военную помощь на протяжении всего времени своего нахождения в Южной Италии, компенсацию убытков от разорения Мессины и разрушение Матегрифона.

Союзный договор с Ричардом не помешал Танкреду раздувать тлеющий конфликт между английским и французским королями, а в марте 1191 года Танкред передал в руки Ричарда письма Филиппа Августа с предложением военной помощи сицилийцам против англичан. Перессорив монархов, Танкред уже без труда убедил их быстрее покинуть Сицилию и отправиться на Восток. 30 марта и 10 апреля 1191 года соответственно французы и англичане отплыли из Мессины.

Таким образом, Танкред, не имея возможности вступить в открытый конфликт с крестоносцами, сумел дипломатическим путём избавить своё государство от войны с Англией и Францией и превратил Ричарда Львиное Сердце из врага в потенциального союзника в неизбежной войне с Гогенштауфенами.

Война с императором Генрихом VI

Избрание Танкреда королём Сицилии в обход очевидных династических прав Констанции и её мужа Генриха Гогенштауфена было оспорено последним. Генрих, сумевший после 1186 года добиться значительных успехов в Северной Италии, готовил вторжение на территорию Сицилийского королевства в 1190 году. Но смерть в Третьем крестовом походе Фридриха Барбароссы, неурядицы в Германии, сопровождавшие восхождение на германский престол Генриха, лишили последнего возможности предпринять вторжение на юг Италии. Посланная им армия под командованием Генриха Калденского не достигла успеха и покинула пределы Сицилийского королевства в ноябре 1190 года.

Разрешив проблемы в Германии, Генрих VI через еще не засыпанные снегом альпийские перевалы вторгся в Италию в январе 1191 года. Ломбардские города и Пиза поддержали Генриха, и он беспрепятственно достиг Рима в апреле 1191 года. Папа Климент III, признавший королём Сицилии Танкреда, умер, а его преемник Целестин III, который, как показали последующие события, также держал сторону Танкреда, не имел сил противостоять германской армии. 15 апреля 1191 года Генрих VI и Констанция были коронованы новым папой. 29 апреля 1191 года император, невзирая на протест папы, вторгся со своей армией в Южную Италию.

Из-за дезертирства большинства баронов, лишь годом ранее восставших против короля и усмиренных с большим трудом, Танкред не смог собрать против императора равную по силам армию. Сторону Танкреда держали крупные торговые города Кампании и Апулии, которым Танкред даровал новые привилегии, Калабрия и Апулия, где находились ленные владения самого короля и его шурина Ришара Ачерра. Монастырь Монте-Кассино, города Аверса, Капуя и Теано без боя открыли ворота Генриху. Жители Салерно, не дожидаясь приближения Генриха, письменно заверили императора в своей лояльности и пригласили Констанцию провести лето в их городе.

Стремительное наступление Генриха остановилось у стен Неаполя. Обороной города руководил Ришар Ачерра, а после его ранения салернский архиепископ Никола д'Аджелло. С моря Неаполь защищал сицилийский под командованием адмирала Маргарита из Бриндизи. Из-за удачных действий последнего Генрих VI и пизанский флот так и не смог полностью блокировать город. Вскоре в германской армии началась эпидемия, и 24 августа 1191 года Генрих VI снял осаду с Неаполя и вскоре вернулся в Германию. Покидая Южную Италию, Генрих VI разместил гарнизоны в захваченных ранее городах, а императрица Констанция осталась в Салерно, своим присутствием поддерживая претензии на корону Сицилии. При известии об отступлении Генриха VI жители Салерно перешли на сторону Танкреда, захватили Констанцию в плен и покушались убить её. Находившийся в Салерно племянник Танкреда сумел спасти Констанцию от расправы и переправить её под стражей в Мессину.

Результаты военных действий 1191 года оказались удачными для Танкреда. Генрих VI был вынужден отступить в Германию, где в течение последующих двух лет (1192—1193) был занят борьбой с Вельфами. Констанция, принесшая права на Сицилию в приданое Генриху, находилась в плену у Танкреда, а, поскольку детей у неё не было, возможная смерть императрицы или её отказ от династических прав могли навсегда освободить Сицилию от претензий Гогенштауфенов. В руках у сторонников Генриха осталась лишь северная Кампания и Абруцци. Весной 1192 года Танкред сумел подчинить себе Абруцци, сведя к минимуму свои территориальные потери в ходе конфликта.

Поиск союзников

Ещё во время осады Неаполя Генрихом VI папа вёл переговоры с Вельфами — противниками императора. Отступление германской армии развязало руки папе Целестину III, не желавшему возможного объединения Италии под скипетром Гогенштауфенов. В декабре 1191 года Целестин III анафемствовал братию прославленного монастыря Монте-Кассино, сохранявших верность императору.

В июне 1192 года Танкред и папские легаты встретились в Гравине и подписали соглашение. Папа Целестин III, подобно своему предшественнику Клименту III, признал Танкреда королём Сицилии. Инвеститура от папы, сюзерена Сицилийского королевства, имела важное значение для Танкреда, чьи права на престол до этого момента были более чем спорными. В обмен на признание папой своего королевского сана, Танкред был вынужден отказаться от принадлежавших Отвилям со времен Рожера I легатских полномочий на Сицилии. Отныне папы могли направлять на Сицилию легатов без согласия короля, а утверждение новоизбранных сицилийских епископов становилось исключительной прерогативой папы. Отказ от легатских полномочий был большой потерей для короны, но в условиях борьбы с могущественным императором и нелояльности континентальных подданных поддержка папы имела гораздо большее значение. Фактически же преемники Танкреда, не имея более легатских полномочий, сохранили контроль над Церковью на Сицилии в течение двенадцатого-четырнадцатого столетий, что позволило им сохранять власть на острове даже в условиях неоднократных папских отлучений (от Церкви были последовательно отлучены Фридрих II, Манфред, Педро III Арагонский, Федериго II и его потомки вплоть до Федериго III).

Ещё одним условием папской инвеституры стала передача Танкредом в руки папы императрицы Констанции. Возможно, Целестин III предполагал вести собственную дипломатическую игру с Генрихом VI, используя в качестве заложницы жену последнего. Но по дороге в Рим Констанция и сопровождавшие её кардиналы были встречены отрядом немецких рыцарей. Констанция попросила их о помощи, и, невзирая на протесты кардиналов, была увезена ими, после чего поспешно вернулась в Германию. Таким образом, Танкред лишился важной заложницы, с помощью которой могло стать возможным примирение с Генрихом VI.

Возможный переход Сицилийского королевства в руки Гогенштауфенов был опасным не только для папы, но и для Византии. Западные императоры, овладев Южной Италией, получили бы удобный плацдарм для нападения на Восточную империю. Оценив опасность, византийский император Исаак II Ангел счел необходимым поддержать Танкреда в борьбе против Генриха VI. Итогом переговоров стал союз двух государств, скрепленный браком Рожера Апулийского, старшего сына и наследника Танкреда, с дочерью Исаака II Ириной (1172—1208). Союз с Византией принес только моральную поддержку: Исаак II был поглощен кризисом в своей империи и не мог оказать никакой помощи.

Итоги царствования

Для закрепления трона за своими потомками Танкред в 1193 году короновал своего сына и наследника Рожера. Но 24 декабря 1193 года Рожер скончался. Смерть наследника стала ударом для короля. После долгой болезни Танкред скончался 20 февраля 1194 года в Палермо.

Наследником Танкреда стал его второй сын — несовершеннолетний Вильгельм III под регентством вдовы короля Сибиллы Ачерра. Узнав о смерти Танкреда, Генрих VI возобновил войну против Сицилии и, практически не встречая сопротивления, завоевал королевство. Сибилла от имени своего сына отреклась от престола, и 25 декабря 1194 года Генрих VI был коронован в Палермо как король Сицилии. Таким образом, в течение года после смерти Танкреда его семья потеряла корону, а государство попало под власть его злейшего противника. Последующие 70 лет, вплоть до 1266 года, Сицилией правили Гогенштауфены.

Победители жестоко расправились с Танкредом. Его останки были выброшены из могилы, его вдова и дочери увезены в плен в Германию, дальнейшая судьба его сына Вильгельма III неизвестна. Имперская пропаганда создала из Танкреда образ жестокого чудовища и узурпатора. Наиболее характерной в этом отношении является поэма Петра из Эболи «Liber ad honorem Augusti sive de rebus Siculis» («Песнь в похвалу Августа и о делах сицилийских») — хроника, являющаяся в ряде случае единственным источником об истории Сицилии в 1189—1194 годах. Чрезвычайно тенденциозный автор называет Танкреда «несчастным эмбрионом» и «отвратительным монстром», а в сопроводительных иллюстрациях представляет короля в виде обезьяны с короной на голове.

Созданный имперской пропагандой образ долгое время мешал адекватно оценить фигуру и деятельность Танкреда. О его правлении известно очень мало. На Сицилии после подавления мусульманского восстания 1190 года Танкред контролировал обстановку и сумел восстановить межконфессиональные и межнациональные отношения в том виде, в каком они существовали при Рожере II. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что греки и мусульмане продолжали играть важную роль при сицилийском дворе при Фридрихе II и Манфреде. На континенте, напротив, постоянные мятежи баронов и присутствие германской армии в северной части Кампании препятствовало установлению твердой власти Танкреда. Годы его царствования были для континентальной части Сицилийского королевства временем хаоса. Известны меры Танкреда по поддержке торговых городов Апулии и Кампании, выразившиеся в даровании им новых привилегий.

Принимая во внимание, что большую часть жизни Танкред был обычным провинциальным бароном и воином и не имел опыта в государственных делах, король добился значительных успехов на дипломатическом фронте. Не имея в начале царствования ни одного союзника, Танкред смог добиться союза и поддержки папы, Византии и Англии.

Главным успехом царствования Танкреда является его успешное противостояние императору Генриху VI. Со смертью Танкреда Сицилийское королевство лишилось своего лидера и потеряло независимость.

Семья Танкреда

Танкред был женат на Сибилле Ачерра, сестре графа Ришара Ачерра. Известно о шести детях, рожденных от этого брака, а именно:

• Рожер (умер 24 декабря 1193 года) — герцог Апулии, коронован в 1193 году как соправитель отца;
• Вильгельм III (1185 — около 1198) — король Сицилии в феврале — ноябре 1194 года, затем граф Лечче и князь Таранто;
• Констанца - жена венецианского дожа Пьетро Дзиани
• Вальдрада - жена венецианского дожа Джакопо Тьеполо
• Мария Альбина (около 1180- около 1216) - жена Готье III Бриенна, активного участника политической борьбы в Сицилийском королевстве в годы малолетства короля Фридриха Гогенштауфена
• еще одна дочь была жива в 1194 году.

Использованные источники

• Норвич, Джон. [ulfdalir.ru/literature/1314 Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130-1194]. — Москва: Центрполиграф, 2005. — С. 246-353. — 399 с. — ISBN 5-9524-1752-3.
• Васильев А. А. [gumilevica.kulichki.net/VAA/vaa2.htm История Византийской империи]. — СПб.: Алетейя, 2000. — Т. 2. — 593 с. — ISBN 5-89329-200-6.
• Рыжов Константин Владиславович. Все монархи мира. Западная Европа. — Москва: ВЕЧЕ, 2001. — С. 409-410. — 560 с. — ISBN 5-7838-0728-1.

Ссылки

• [genealogy.euweb.cz/italy/hautvle.html#CR2] — сайт, посвященный генеалогии знатных фамилий Европы (использование с осторожностью из-за неточностей в датах)
• Сайт, посвященный норманнскому наследию [www.mondes-normands.caen.fr/angleterre/archi/index_archi.htm].
• [www.uan.it/alim/testi/xii/AlimPetEbLibHonAugXIIstopoe1.htm] — Латинский текст поэмы Liber ad honorem Augusti

Предшественник: Вильгельм II

Король Сицилии 1190—1194

Преемник: Вильгельм III

Отрывок, характеризующий Танкред (король Сицилии)

– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.