Таоте

Таоте — (кит. 饕餮; пиньинь: tāotiè; букв. «обжора»;) изображение чудовища, которая часто встречается в орнаментах бронзовых изделиях династий Шан и Чжоу.

Центральное место в орнаменте большинства предметов древнекитайской ритуальной утвари занимают так называемые тао-те – маски, воплотившие черты облика реальных и мифических животных и птиц (драконы, быки, бараны, олени, тигры, совы, фениксы и др.). Иногда эти маски очень стилизованы, иногда – натуралистичны, но если древние мастера Китая использовали их при украшении ритуальных предметов, то неизменно помещали их на самое видное место.

При всем разнообразии таких изображений все они имели ряд общих черт, позволявших относить их к одному типу. Мы предлагаем использовать термин тао-тепри описании любых изображений, занимающих доминирующее положение в орнаментации ритуальной утвари эпох Шан-Инь – Западное Чжоу, при условии, что такие изображения имеют следующий набор признаков:

а) симметричность изображения относительно центральной вертикальной линии. Линия эта иногда бывает явно выделенной, иногда она подразумевается, но симметричность по вертикали – непременный атрибут любого изображения тао-те;

б) наличие в изображении трех вертикальных и трех горизонтальных «слоев», при этом средний слой по вертикали нередко представляет сплошную линию (она же – вертикальная ось симметрии изображения), пересекающую все три горизонтальных слоя. Иными словами, любое изображение тао-те как бы вписано в прямоугольник, состоящий из 9 клеток (3 х 3).

www.synologia.ru/gim-1969-150x

Примечательно, что часть изображения тао-те, вписанная в каждую та­кую «клетку» (назовем эту часть изображения «зоной изображения» или просто «зоной») неизменно бывает ориентирована в пространстве так, чтобы явно или символически представлять определенный вектор, исходящий от вертикальной оси изображения. Вписанный в зону изображения элемент может иметь довольно причудливую форму, но определение представляемого им вектора в большинстве случаев оказывается делом несложным.

Таким образом, если отрешиться от многообразия внешнего вида элементов и сосредоточиться на векторной структуре изображения, отражающей взаимное расположение его элементов, то окажется, что структура изображений класса тао-те чрезвычайно упорядоченна. 

Обращает на себя внимание чрезвычайное сходство векторной структуры изображений класса тао-те с расположением черт в древнем написании иероглифа 帝 ди (божество; божественный предок), представленного в надписях на гадательных костях и ритуальной бронзе рядом разнописей (рис. 3).

www.synologia.ru/gim-1975-150x

При их сравнении обнаруживаются два различия: во-первых, у знака ди имеется горизонтальная линия, соединяющая крайние клетки верхнего слоя, и, во-вторых, оконечности боковых линий второго слоя отражают какую-то сложную структуру, чаще всего представленную в виде короткой поперечины. Однако обращение к изображениям класса тао-те позволяет сделать вывод: расхождения между векторной структурой изображений тао-те и древним написанием знака ди суть лишь следствия ограничений использованного нами метода выделения векторов. Этот метод позволяет вскрыть векторную структуру основных компонентов изображения в целом, но векторная структура боковых зон среднего уровня сложнее и не может быть сведена к единственному вектору. Каждая из этих зон содержит три вектора: горизонтальный от центра, который (в традиционных изображениях тао-те) разделяется по мере удаления от вертикали на еще два разнонаправленных вектора, один из которых вверх, а второй – вниз (оба – под углом или по вертикали). Иногда горизонтальный вектор от центра не разделяется на два таких разнонаправленных вектора, а дополняется одним (вертикальным, то есть одновременно представляющим оба направления – вверх и вниз) или двумя (находящимися под углом к горизонтальному вектору и друг к другу) векторами. Эти векторы бывают символически представлены изображениями, находящимися в том же изобразительном поле, что и тао-те, и вплотную прилегающими к тао-те, но иногда формально не соприкасающимися с ним (см., например, рис. 1г). Такие дополняющиетао-те изобразительные элементы мы называем «маркерами векторов».

Возможность использования таких маркеров предоставляла древним мастерам большую свободу при выборе изобразительных средств, позволяя придавать семантикутао-те (читай – 帝 ди) даже вполне натуралистичным изображениям. Прекрасный пример использования этого метода – так называемый «сосуд дин с человеческим лицом» (жэнь мянь дин; см. рис. 1д), где для соблюдения принципа трехчастности изображения по вертикали и горизонтали по бокам от изображенного человеческого лица стилизованные маркеры воспроизведены на всех трех уровнях.

Что же касается верхней линии знака 帝 ди, не представленной явно в векторной структуре изображенийтао-те, то отметим, что существуют разнописи знака 帝 дибез верхней линии (рис. 3в), без верх­ней части центральной вертикали, с дополнительными ромбами на пересечении верхней горизонтальной и вертикальной линий (рис. 3д; очень напоминает ромб во «лбу» некоторых изображенийтао-те, см. рис. 1а, в и г). Если такое было возможно и наблюдается в разнописях иероглифа ди, то почему это невозможно в их художественном представлении? Тем более что вариантов тао-те имеется великое множество. Но тогда можно предположить, что существуют и некие изображения тао-те, в которых представлена верхняя горизонтальная линия. Обращение к изображениям тао-те подтверждает – да, такие варианты тао-те существуют. Горизонтальная линия в них бывает представлена путём введения дополнительных элементов (например, пары змей, расположенных горизонтально над тао-те, см. рис. 1в). Осмелимся предположить, что иногда роль такой горизонтальной линии играет верхний горизонтальный поясок, а иногда и верхняя кромка сосуда.

Вышесказанное позволяет утверждать, что тао-тепредставляет собой используемую в орнаментации ритуальной утвари форму представления иероглифа 帝 ди^[2]. Что же касается реального наполнения этой формы (черты животных и птиц), то этот вопрос требует дополнительного исследования.

В заключение отметим, что предлагаемая нами интерпретация изображения тао-те может рассматриваться как свидетельство существования в Инь криптоиероглифов, т.е. объектов (изображений и предметов), имеющих общую с иероглифами структуру и являющихся двух- и трехмерными изображениями воплощаемых соответствующими иероглифами идей.

Дополнительно: [www.epochtimes.ru/content/view/57950/4/ «Существо, находящееся между двух „котов“, которых в Интернете называют „инопланетными котами“, скорей всего, является собирательным образом мифического животного Таоте».]

Отрывок, характеризующий Таоте

– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.