Тарасий (патриарх Константинопольский)

Патриарх Тарасий Πατριάρχης Ταράσιος<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
79-й Патриарх Константинопольский
784 — 25 февраля 806
Церковь:	Константинопольская православная церковь
Предшественник:	Павел IV
Преемник:	Никифор
Рождение:	ок. 730
Смерть:	25 февраля 806(0806-02-25)

Патриарх Тара́сий (греч. Πατριάρχης Ταράσιος; ок. 730 — 25 февраля (1 марта) 806 года) — патриарх Константинопольский с 784 года. Почитается святым, в Православной церкви память 25 февраля (9 марта) в високосный год или 25 февраля (10 марта) в невисокосные годы, и в Католической — 18 февраля, ранее 25 февраля.

Жизнеописание

Во время реакции против иконоборчества Тарасий, имевший знатное происхождение, занимал должность секретаря императрицы Ирины и был значимой фигурой в делах управления империей.

В целях подготовки к проведению Вселенского собора Ириной было организовано избрание нового константинопольского патриарха вместо умершего в 784 году Павла. При обсуждении кандидатов на организованном Ириной собрании в Мангаварском дворце Константинополя после приветственной речи императрицы раздались возгласы в поддержку Тарасия, который не был духовным лицом. Ирина сама желала видеть патриархом Тарасия («мы его же назначаем, но он не слушается») и он согласился, произнеся продолжительную речь о необходимости проведения Вселенского собора.

Тарасий был быстро возведён во все степени священства и 25 декабря 784 года в праздник Рождества Христова был поставлен константинопольским патриархом. После этого Тарасий, по традиции, разослал изложение своего вероисповедания всем предстоятелям церквей, включая папу римского — «…отправил в Рим соборные послания и книгу своего вероисповедания, которая и принята папою Адрианом». Дополнительно были разосланы приглашения на Вселенский собор, написанные от имени Ирины, её сына Константина и самого Тарасия.

На состоявшемся в 787 году в Никее Седьмом Вселенском соборе Тарасий был председательствующим и отстаивал восстановление иконопочитания.

В правление императора Константина VI Тарасий вначале отказался расторгнуть его брак с Марией Амнийской, внучкой праведного Филарета Милостивого, чтобы заточить Марию в монастырь и сочетаться браком со своей родственницей. Император попытался обвинить Марию в попытке отравить его. Патриарх заявил, что единственным основанием для расторжения брака является доказанное прелюбодеяние. Позднее под давлением императора Тарасий согласился на постриг Марии и император смог вступить в новый брак со своей фавориткой Федотой и даже короновал её. Это вызвало волнения среди христиан, монастырь на Олимпе даже отложился от византийской церкви, ставя в вину патриарху Тарасию постриг Марии. С воцарением Ирины Тарасий продолжил возглавлять церковь и по словам жития: «пребывал в мире и тишине, ревностно пася словесное своё стадо». Святитель Тарасий мудро управлял Церковью 22 года. Он вел суровую аскетическую жизнь. Всё своё имение он истратил на Богоугодные дела, питая и покоя стариков, нищих, сирот и вдов, а в Святую Пасху устраивал для них трапезу, на которой сам прислуживал.

Согласно житию Тарасия, перед смертью бесы, напоминая его жизнь с самой юности, старались приписать святителю не совершенные им грехи, но он обличил их в клевете.

Скончался Тарасий 25 февраля 806 года после болезни. Был погребён в устроенном им монастыре на Босфоре. У гроба его совершались многие чудеса.

Ссылки

• [www.kelia.ru/drost/feb/25_1.htm Житие Тарасия, патриарха Константинопольского]

Отрывок, характеризующий Тарасий (патриарх Константинопольский)

– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.