Тарбагатайский район (Восточно-Казахстанская область)

Тарбагатайский район
Тарбағатай ауданы

Страна	Казахстан
Статус	район
Входит в	Восточно-Казахстанскую область
Включает	17 сельских округов
Административный центр	Аксуат
Дата образования	17 января 1928 года
Аким	Оразбаев Дильдабек Тажибайулы
Население (2015)	42 681
Плотность	1,8 чел./км²
Национальный состав	казахи (99,37%)
Площадь	23 731,9 км² (2-е место)
Высота над уровнем моря  • Наивысшая точка	2 992 м
Часовой пояс	UTC+6
Код автом. номеров	F, U, 16
[tarbagatay.vko.gov.kz Официальный сайт]

Тарбагата́йский район (каз. Тарбағатай ауданы) — район на юго-востоке Восточно-Казахстанской области в Казахстане. Административный центр района — село Аксуат.

Топонимика

Ороним «Тарбагатай» берёт корни из старомонгольского языка, дословно — «гора, на которой много сурков».

Физико-географическая характеристика

Район расположен на юго-востоке Восточно-Казахстанской области между хребтом Тарбагатай на юге и Зайсанской котловиной на севере. Территория района равна 2 373 190 га. На востоке район граничит с Зайсанским районом, на северо-востоке — с Куршимским районом, на северо-западе — с Кокпектинским и Жарминским районами, на западе — с Аягозским районом, с на юго-западе — Урджарским районом. На юго-востоке — государственная граница с Китаем.

Климат района резко континентальный. Средние температуры января — -17°C…-19°C, июля — 20°C…22°C. Среднегодовое количество атмосферных осадков — 200–300 мм, в горах — до 800 мм. Наибольшая часть осадков приходится на зимнее время года.

Рельеф территории района равнинный в северный части, горный — в южной. Наивысшая точка района — гора Тастау (2 992 м) — находится в горах Тарбагатая на юго-западной границе.

Почвы от юго-востока до северо-запада светло-жёлтые, с повышением высоты местности — чернозёмные.

С гор Тарбагатая берут начало реки Кандысу, Бугаз, Базар, Каргоба, Тебиске, Терисайрык, Тайжузген, Уласты, Кусты, впадающие, либо теряющиеся по пути к озеру Зайсан, частично находящемуся в северо-восточной части района.

На территории района два вида растительности: горная и равнинная. Горная растительность — стебельная разнотравно-злаковая, равнинная растительность — сухо-полынная. В горных районах до высоты 1 400 м над уровнем моря находится горно-степной пояс с разнотравно-ковыльной и кустарниковой растительностью (таволга, шиповник и т. д.). На высоте от 1 400 до 1 700 м лежит зона субальпийских и альпийских лугов.

На территории района разведаны месторождения полезных ископаемых: бурого угля, мрамора, никеля, бентонита.

На востоке района частично расположен Тарбагатайский государственный природный заказник, охватывающий часть хребта Манырак и север Шиликтинской долины.

История

17 января 1928 года из частей Тарбагатайской, Нор-Зайсанской и Нарымской волостей Зайсанского уезда образован Тарбагатайский район в составе Семипалатинского округа с административным центром в селе Акжар.

9 января 1935 года из частей Кокпектинского и Тарбагатайского районов образован Аксуатский район в составе Восточно-Казахстанской области с административным центром в селе Аксуат. 14 октября 1939 года Аксуатский район передан из Восточно-Казахстанской области в состав Семипалатинской области.

25 октября 1957 года Тарбагатайский район упразднён, его территория включена в состав Зайсанского района. 11 июля 1959 года район восстановлен.

2 января 1963 года Тарбагатайский и Аксуатский районы упразднены с включением территорий в состав Зайсанского и Кокпектинского районов соответственно. Но уже 31 декабря 1964 года районы восстановлены.

3 мая 1997 года Семипалатинская область упразднена, Аксуатский район вошёл в состав Восточно-Казахстанской области. 23 мая 1997 года Аксуатский район упразднён, его территория включена в состав Тарбагатайского района, административный центр которого перенесён в село Аксуат.

Население

Национальный состав (на 1 января 2015 года):

• казахи — 42 414 чел. (99,37%)
• русские — 170 чел. (0,40%)
• татары — 32 чел. (0,07%)
• немцы — 26 чел. (0,06%)
• другие — 39 чел. (0,09%)
• Всего — 42 681 чел. (100,00%)

Административно-территориальное деление

Тарбагатайский район состоит из 17 сельских округов, в составе которых находится 60 сёл:

Сельский округ	Населённые пункты
Акжарский сельский округ	село Акжар, село Жаналык, село Жанатилеу, село Сагындык
Аксуатский сельский округ	село Аксуат
Екпинский сельский округ	село Екпин, село Аккала, село Кокжол
Жанаауылский сельский округ	село Жанаауыл, село Жанаталап, село Ахметбулак, село Сарыолен
Жетиаральский сельский округ	село Жетыарал, село Асусай, село Камысты, село Жангызтал
Кабанбайский сельский округ	село Кабанбай, село Шорга, село Шенгельды, село Тауке, село Казахстан
Карасуский сельский округ	село Карасу, село Акмектеп, село Шолакорда, село Отеген, село Караой, село Жолкурылыс
Киндиктинский сельский округ	село Киндикты, село Алгабас
Кокжиринский сельский округ	село Кокжыра, село Кызбай, село Сериктес, село Мурсалим, село Базарга
Куйганский сельский округ	село Куйган, село Жамбыл, село Жаланаш
Кумкольский сельский округ	село Кумголь, село Каргыба, село Кызылжулдыз, село Кокбастау
Кызылкесикский сельский округ	село Кызылкесек, село Уштобе, село Егиндибулак
Маныракский сельский округ	село Манырак, село Даулетбай, село Жалгызтобе
Ойшиликский сельский округ	село Ойшилик, село Танамырза, село Есим, село Томар, село Айнабастау, село Акжол
Сатпаевский сельский округ	село Сатпаев, село Коктубек, село Сулутал
Тугылский сельский округ	село Тугыл, село Байтогас
Ыргызбайский сельский округ	село Жантикей, село Кожакельды

Достопримечательности

Исторические и археологические памятники

• Балбал эпохи Тюркского каганата (VII—VIII века), село Киндикты.
• Наскальные рисунки на скале Орнектау на берегу реки Еспе.
• Алтын оба — курган, в котором в 1960 году были найдены 524 золотых предмета.

Природные объекты

• Боритастаган — одиноко стоящая гранитная скала, возвышающаяся над степью.

Уроженцы

• Баганалы, Саяболекулы

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998—2007), предоставленного редакцией «Қазақ энциклопедиясы» по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].

Отрывок, характеризующий Тарбагатайский район (Восточно-Казахстанская область)

Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.