Тарнавский, Мирон Емельянович
| Мирон Тарнавский | |
 генерал-четарь Мирон Тарнавский | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения |
с. Барилов Радеховского повета, Австро-Венгрия |
| Дата смерти | |
| Место смерти |
с. Черница, Бродского повета Львовского воеводства |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы | |
| Звание |
генерал-лейтенант (генерал-четарь) |
| Командовал |
Легион Украинских сечевых стрельцов; |
| Сражения/войны |
|
Миро́н Емелья́нович Тарна́вский (укр. Миро́н Тарна́вський) (29 августа, 1869, с. Барилов Радеховского повета Тарнопольского воеводства, Австро-Венгрия — 1938, с. Черница, Бродского повета Львовского воеводства, Польская республика) — галицийский австрийский и украинский военный деятель, участник Первой мировой войны (на стороне Австро-Венгрии), сотник формирований Украинских сечевых стрельцов (1918), генерал-лейтенант (генерал-четарь), командир Галицкой армии (1919), инициатор заключения Зятковских соглашений и военного союза между Галицкой армией и Вооружёнными силами Юга России (ноябрь 1919 года).
Содержание
Биография
Первые годы
Мирон Тарнавский родился 29 августа 1869 года в селе Барилов Радеховского повета Тарнопольского воеводства в семье греко-католического священника. Окончил сельскую народную школу и немецкую гимназию в Бродах, после чего был призван в австро-венгерскую армию. В 1891 года работал урядником в Краевой управе во Львове. Затем сдал старшинские экзамены во Львове, в 1892 году завершил обучение в офицерской школе в Вене и был произведён в лейтенанты австрийской армии. Службу Мирон Тарнавский проходил в 18-м батальоне краевой обороны города Перемышля. В 1899 году сдал офицерские экзамены в Вене и был произведён в поручики. Нёс службу в Самборе, затем в Золочеве[1]
Первая мировая война
Первая мировая война застала Мирона Тарнавского в чине капитана. За боевые отличия в Карпатах он был отмечен немецкими и австрийскими боевыми наградами. В первой половине 1915 года Тарнавский получил ранение и до мая 1915 года находился в тылу на излечении. С января 1916 года назначен командиром учебного лагеря Легиона Украинских сечевых стрельцов. В июле 1917 года командование назначило Тарнавского командиром Легиона УСС. В 1918 году предпринимал попытки организовать отряды сечевых стрельцов в Киеве и на других территориях Украинской державы Скоропадского. За участие в этой деятельности был отправлен немецким командованием на службу в Польшу.[1]
Украинская галицкая армия
В Польше Мирон Тарнавский застал Ноябрьскую революцию в Германии. После подписания Германией капитуляции занимался воссозданием отрядов сечевых стрельцов в Восточной Галиции. За эту деятельность был арестован поляками и отправлен в лагерь военнопленных, откуда он сбежал в январе 1919 года и вступил в ряды Украинской Галицкой армии. Вскоре в рядах УГА возглавил боевую группу «Схид» (Восток — рус.), в июне 1919 года силами провел успешную операцию против польских войск (известную, как Чортковская офензива) по взятию города Чортков, где позднее расположилась резиденция президента ЗУНР Евгения Петрушевича. За эту операцию Мирон Тарнавский был произведён в генерал-четари (генерал-лейтенанты) и назначен 6 июля 1919 года Начальным комендантом (главным командующим) УГА. В июле 1919 года Тарнавский руководил переправой отступающих войск ЗУНР за Збруч. Осенью 1919 года Тарнавский вместе с Антоном Кравсом руководил действиями УГА во время отступательных вооруженных столкновений с войсками Киевской и Новороссийской области ВСЮР.[1]
Белое движение и заключение военного союза между УГА и ВСЮР
По собственной инициативе Мирон Тарнавский принял решение в конце октября 1919 года начать переговоры с войсками Деникина о прекращении боевых действий между УГА и ВСЮР и о подписании между сторонами перемирия и заключения военного союза, который был заключен в Зятковцах 6 ноября 1919 года. За эти действия распоряжением президента ЗУНР Евгения Петрушевича был отстранён от командования (его сменил Осип Микитка), арестован и предан чрезвычайному суду. Суд признал действия Тарнавского оправданными и направленными во благо армии, освободил генерала из-под ареста, но понизил в должности. Тарнавского назначили начальником штаба корпуса УГА при ВСЮР. После отступления ВСЮР и эвакуации Одессы скрывался в Балте от большевиков. Позднее скрывался в пригородах Киева. При вступлении поляков в Киев в середине 1920 года выехал домой в Восточную Галицию, однако был арестован поляками и отправлен в лагерь для военнопленных Тухоля, где содержались бывшие участники формирований УГА.[1]
Отход от политических дел
В конце декабря 1921 года был отпущен поляками и возвратился в Золочев. Через некоторое время переехал в село Черница Бродского повета Львовского воеводства, где и умер в 1938 году.
Останки перезахоронены на Яновском мемориальном кладбище г. Львова.
Напишите отзыв о статье "Тарнавский, Мирон Емельянович"
Примечания
См. также
Отрывок, характеризующий Тарнавский, Мирон Емельянович
Кутузов желчно засмеялся.– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
