Тарпорлийский вазописец

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Тарпорлийский вазописец — анонимный греческий вазописец, работавший в технике краснофигурной вазописи в Апулие. Его работы датируются первой четвертью IV века до нашей эры. Тарпорлийский вазописец — первый вазописец, который изобразил Флиаки на вазе.

Тарпорлийский вазописец — наиболее важный представитель своей эпохи, так называемого «простого стиля». Считается, что он был учеником и преемником вазописца Сизифа, о чем свидетельствуют его элегантные фигуры женщин и юношей с тонкими конечностями и торжественным выражением лица. Голова фигур часто овальная и наклонена вперед. Одежду Тарпорлийский вазописец рисовал в стиле менее сбалансированном, чем вазописец Сизифа. Пространство между фигурами Тарпорлийский вазописец часто наполнял цветами, ветвями или лозой. Со временем его стиль рисования становится более гибким, но менее точным.

Среди его работ встречаются преимущественно колоколоподобные кратеры, на которых он изображаются темы Диониса и театральные сцены. Тарпорлийский вазописец первым создал так называемые вазы-флиаки, вазопись которых сопровождалась написанием метрических стихов. Мифологические сцены встречаются очень редко

Исследователи считают, что с Тарполийским вазописцем тесно связаны вазописец Долона, вазописец Шиллера, вазописец Хоппина, вазописец Карлсруэ B9 и Дижонский вазописец.

Напишите отзыв о статье "Тарпорлийский вазописец"



Литература

Отрывок, характеризующий Тарпорлийский вазописец

– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.