Тартуский мирный договор между РСФСР и Финляндией

Тартуский мирный договор между РСФСР и Финляндией — договор, подписанный между РСФСР и Финляндией в городе Тарту (Эстония) 14 октября 1920 года по окончании гражданской войны в Финляндии и первой советско-финской войны 1918—1920 годов на северо-западе бывшей Российской империи.

История подписания

18 мая 1920 года части Красной Армии без боя вошли в Ухту (Архангельская губерния). Правительство Северокарельского государства, которое получало финансовую и военную помощь от финского правительства, бежало в село Вокнаволок, в 30 км от советско-финской границы, откуда перебралось в Финляндию.

8 июня 1920 года в Петрозаводске было образовано автономное областное объединение Карельская трудовая коммуна. В неё были включены населённые карелами местности Олонецкой и Архангельской губерний: город Петрозаводск, карельские волости Олонецкого, Петрозаводского и Повенецкого уездов.

В июне 1920 года Паасикиви возглавил делегацию Финляндии на мирные переговоры с Советской Россией, чьё политическое положение заметно укрепилось. Паасикиви прекрасно знал русский язык и слыл знатоком России. Отправляясь на переговоры, финны были далеки от единства и не смогли преодолеть разногласия между собой. Министр иностранных дел Р. Холсти хотел провести новую границу вдоль Ладоги через Онежское озеро до Белого моря, присоединив, таким образом, всю Восточную Карелию к Финляндии. По мнению же Паасикиви, следовало присоединить лишь те территории, население которых само этого пожелает.

Советское правительство же надеялось получить часть Карельского перешейка и острова Финского залива.

В июле 1920 года красноармейцы смогли выбить финских солдат с большей части Восточной Карелии. Финские войска оставались только в Ребольской и Поросозерской волостях.

14 октября 1920 года, после четырёхмесячных переговоров, договор был подписан.

Место подписания: город Тарту (до 1920 года — г. Юрьев), ул. Вильянди, дом Общества эстонских студентов (эстонск.)(современный адрес: ул. Тыниссони 1 / эст. J. Tõnissoni 1)

Текст договора был составлен на русском, [fi.wikisource.org/wiki/Tarton_rauhansopimus финском] и шведском языках, на каждом — в 2 экземплярах. Договор содержит 39 статей, касающихся различных сторон советско-финляндских отношений. Все тексты равнозначны, равноправны. Кроме того, при обмене ратификационными грамотами 31 декабря 1920 года был подписан текст договора на французском языке, также в 2 экземплярах, равнозначных, равноправных для толкования. Таким образом, каждая сторона получила текст договора на четырёх языках — единственный случай в мировой дипломатической истории при договоре двух стран.

Договор был ратифицирован ВЦИК РСФСР 23 октября 1920 года. Парламент Финляндии одобрил договор 1 декабря 1920 года и 11 декабря 1920 года президент Финляндии Стольбергом ратифицировал договор. В декабре того же года Финляндия стала членом Лиги Наций, которую Советская Россия рассматривала как семейный клуб стран-победительниц.

Подписанием договора закончилась трёхлетняя война и оккупация Финляндией ряда приграничных волостей Советской России. Договором была определена новая советско-финская государственная граница и отмечены земельные уступки в пользу Финляндии. Руководитель финской делегации Паасикиви признал впоследствии, что полученная в результате договора граница была для Финляндии слишком хороша, чтобы оставаться постоянной..

Установленная договором граница сохранялась до 1940 года, когда по итогам советско-финской войны 1939−1940 г. между СССР и Финляндией был подписан Московский мирный договор, закрепив ряд земельных уступок в пользу СССР.

Результаты подписания договора

Территориальные

• К Финляндии в Заполярье отходила вся Печенгская волость (Петсамо), также западная часть полуострова Рыбачий, от губы Вайда до залива Мотовского, и большая часть полуострова Средний, по линии, проходящей через середину его обоих его перешейков, с условием свободного транзита через этот район в Норвегию и обратно.
• Все острова, к западу от ограничительной линии в Баренцевом море, также отходили к Финляндии: острова Кий (Большой и Малый) и Айновские острова.
• Оккупированные финскими войсками волости в Восточной Карелии, Ругозерская, Ребольская и Поросозерская, возвращались в состав Карельской трудовой коммуны.
• Морская граница в Финском заливе устанавливалась от устья реки Сестры до мыса Стирсудден, затем поворачивала к острову Сейскари (Лесной) и острову Лавенсаари (Мощный), и обойдя их с юга, шла к устью реки Наровы — тем самым РСФСР была лишена выхода в международные воды

Стратегические

• Финляндия нейтрализовывала в военном отношении принадлежащие ей острова Финского залива.
• Финляндия обязывалась не содержать в своих территориальных водах в Северном Ледовитом океане авиацию и подводный флот, а военный надводный флот должен быть ограничен судами береговой охраны.
• Финляндия обязалась в течение одного года разрушить форты Ино и Пумола на Карельском перешейке.
• Финляндия не имела права строить артсооружения, сектор обстрела которых выходил бы за границы финских территориальных вод.
• Обе стороны могли иметь на Ладожском озере и впадающих в него реках и каналах военные суда водоизмещением не более 100 тонн, и с артиллерией, не превышающей калибр 47 мм.
• РСФСР имела право проводить по южной части Ладожского озера и по обводному каналу военные суда в свои внутренние воды.
• Финским торговым судам с мирным грузом давалось право свободного прохода по реке Неве в Ладожское озеро из Финского залива и обратно.

Политические

Тартуский договор для Финляндии отменял действие Фридрихсгамского мирного договора от 1809 года между Россией и Швецией, по которому Финляндия вошла в состав Российской империи.

Подписанием договора были сорваны планы Антанты вовлечь Финляндию в войну против РСФСР.

См. также

• Российско-финские отношения

Литература

• Документы внешней политики СССР. 1 июля 1920 г. — 18 марта 1921 г. / Редкол.: Г. А. Белов и др. — М., 1959
• Килин Ю. М. Карелия в политике советского государства. 1920—1941. — Петрозаводск, 1999

Ссылки

• Текст на финском языке

Отрывок, характеризующий Тартуский мирный договор между РСФСР и Финляндией

– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.