Дажьбог

Дажьбог (др.-рус. Дажьбогъ)
Дажьбог в представлении современного художника
Мифология:	Славянская
Толкование имени:	«Дающий благосостояние»
Имя на других языках:	укр. Дажбог, белор. Дажбог, польск. Daczbog
Пол:	мужской
Занятие:	даёт благосостояние
Упоминания:	«Повесть временных лет», «Хроники Иоанна Малалы», «Слово о полку Игореве»
Связанные персонажи:	Сварог

ДажьбогДажьбог

Дажьбо́г (Дажбог, др.-рус. Дажьбогъ, церк.-слав. Даждьбог) — один из главных богов в восточнославянской мифологии, бог плодородия и солнечного света.

Этимология

Этимология теонима Даж(д)ьбог, на первый взгляд, вполне очевидна. По мнению М. Фасмера, это имя объясняется из древнерусского императива дажь «дай» и *bogъ «счастье, благосостояние» (ср. богатый, убогий), то есть Даж(д)ьбог — «дающий благосостояние».

Согласно В. Ягичу, теоним образовался из словосочетания дажь боже «дай, бог!». Л. Мошинский вообще считает, что Дажьбог — это просто славянское приветствие, принятое иностранными миссионерами за имя бога. В. Й. Мансикка считает первую часть теонима императивом, как и Фасмер, однако вторую, богъ, склонен трактовать в прямом смысле. Поэтому Даждьбог — это deus dator, «высшее существо, одаряющее людей земными благами». Возразив Мансикке, Е. Кагаров отметил, что первая часть этого имени не может содержать глагольной основы.

Л. С. Клейн также отмечает, что повелительное наклонение глагола не очень-то уместно в имени бога-дарителя. Он склонен согласиться с Б. А. Рыбаковым, что такое понимание имени («дающий») является поздним осмыслением по созвучию. Более верным Клейну кажется мнение Ф. Е. Корша, А. Л. Погодина, А. С. Фаминцына и Л. Нидерле: дажь- является закономерным русским смягчением древнего индоевропейского корня, проявившегося в словах санскр. dagh, готск. dags, нем. Tag «день», лит. dãgas «пожар» и др. Фасмер, однако, считает такое толкование едва ли более убедительным.

Наконец, В. П. Калыгин и В. Блажек независимо друг от друга предположили связь между древнерусским Дажьбогом и древнеирландским Дагдой, так как эти божества весьма схожи между собой и по функциям, и по именам. Имя Дагда восходит к пракельт. *dago-dēvo «хороший бог» (в смысле совершенства, полноты). На славянской почве под иранским влиянием произошла замена исконно-индоевропейской части -dēvo на иранское baga (вероятно, подобное произошло и с теонимом Стрибог) и уже упомянутое смягчение на русской почве. Однако В. П. Калыгин считает теоним Дажьбог индоевропейским наследием, тогда как В. Блажек полагает, что имело место кельтское заимствование в славянский язык.

Данные источников

Повесть временных лет

Согласно «Повести временных лет» идол Дажьбога (вероятно деревянный) вместе с идолами Перуна, Хорса, Стрибога, Симаргла и Мокоши стоял на холме в Киеве во времена князя Владимира. Дажьбог упоминается третьим в списке божеств (после Перуна и Хорса), идолы в честь которых были установлены. Имя Дажьбога в этом списке упоминается вместе с именем Хорса и не отделяется от него союзом, в отличие от других имён — это может свидетельствовать о сходных функциях божества, либо вообще о разных (иранского и славянского происхождения) именах одного солнечного божества. После Дажьбога в списке упоминается Стрибог, что дало Р. О. Якобсону и В. Н. Топорову повод для спекуляций на тему двух близких божеств — «дающего» и «простирающего» блага.

А. Н. Афанасьев сравнивает Дажьбога с греческим Аполлоном:

Дажьбог, упоминаемый Нестором, «Словом о полку Игореве» и другими памятниками в числе славянских богов, есть, следовательно, солнце, сын неба, подобно тому, как Аполлон почитался сыном Зевса

Перевод Хроники Иоанна Малалы

Наиболее содержательным является эвгемерический фрагмент о Дажьбоге во вставке, включённой в перевод отрывка из «Хроники» Иоанна Малалы, находящегося в Ипатьевской летописи под 1114 годом:

«сего ради прозваша и Сварогомъ . и блж҃иша и Егуптѧне . и по семъ црс̑твова сн҃ъ его именемъ Слн҃це егоже наричють . Дажьбъ҃ семъ тысѧщь и у҃ и семъдесѧть дн҃ии ѩко быти лѣтома. двемадесѧтьмати по лунѣ видѧху бо Егуптѧне . инии чисти ѡви по лунѣ чтѧху . а друзии . дн҃ьми лѣт̑ чтѧху . двою бо на десѧть мс̑цю число потомъ оувѣдаша . ѿнележе . начаша чл҃вци дань давати цр҃мъ Слн҃це цр҃ь сн҃ъ Свароговъ . еже есть Дажьбъ҃».

Дажьбога здесь автор называет «царь-солнце, царь, сын Сварогов, Даждьбог». Именем «Дажьбог» было переведено имя греческого солнечного бога Гелиоса.

Б. А. Рыбаков считал, что культ Дажьбога, как «Солнце-царя» восходит к скифскому культу Колаксая, сына Таргитая, прародителя царских скифов, трактуя имя Колаксая через славянский корень коло (якобы «солнце») и иранский ксай («владыка, царь»).

Таким образом, Даждьбог сочетал в себе две основных функции: в природе он был подателем света, тепла и плодородия, а в обществе — источником княжеской и царской власти.

Б. А. Рыбаков возводит культ солнца и плодородия, и культ Даждьбога у восточных славян к упомянутому Геродотом скифскому богу Гойтосиру (Аполлону), объясняя это имя от славянского корня гоити «живить» и иранского сура «бог». В действительности же у теонима Гойтосир иранское (скифо-сарматское) происхождение, как это было показано В. И. Абаевым.

Земледельцы Скифии в Поднепровье были солнцепоклонниками, принося жертвы на круглых жертвенниках с концентрическими солнечными кругами, изображенных на них.

Слово о полку Игореве

«Даждьбожьи внуки» — такую метафору использовал автор «Слова о Полку Игореве» в отношении русичей для выделения их родственной общности и необходимости прекратить распри и сплотиться перед угрозой внешних врагов:

«Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука, в княжих крамолах веци человекомь скратишась».

«Въстала обида в силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синем море у Дону: плещучи, упуди жирня времена».

Обозначение народов сыновьями героев и внуками богов (эвгемеризм) характерно для средневековой христианской книжности. Каждый христианский народ, согласно этой традиции, должен был иметь библейскую генеалогию. Как пишет В. Я. Петрухин, русичи из гордыни вступили на нехристианскую землю половцев, «детей бесовых», и поэтому оказались к ним приравнены как внуки языческого бога («Дажьбожьи внуки»). Приравнение конечно было неполным, поскольку в «Слове» бесы и языческие боги полностью не отождествляются. Тем не менее, русичи, таким образом, стали одним из «языков», языческих народов, лишившись библейской генеалогии и Божьей помощи.

Другие источники

Как полагает Б. А. Рыбаков, образ Даждьбога тесно связан с образом Александра Македонского в сцене его небесного восхождения, или вознесения, широко распространенной на Руси. С именем Александра русские летописи XVII века связывали и начало истории племени словен (книжная легенда о «грамоте Александра»).

По мнению Рыбакова и некоторых других исследователей, Даждьбог изображен также на задней грани Збручского идола в верхнем ярусе. На его одежде просматривается колесо с шестью спицами — солярный символ.

Фольклор

Дважды Дажьбог упоминается в украинских народных песнях. Так, согласно одной из весенних песен, раннюю пташку соловья Дажьбог послал замкнуть (запереть) зиму и отомкнуть (отпереть) лето:

Ой, соловейку, ти ранній пташку,
Ой чого так рано із вир'їчка вийшов?
Не сам же я вийшов, Дажбог мене вислав —
З правої ручейки — літо відмикати,
З лівої ручейки — зиму замикати...

Вероятно, что отмыкатель лета Дажьбог выступает здесь как персонификация Солнца.

Дажьбог в современном искусстве

В начале июля 2011 года в г. Голая Пристань (Херсонская область, Украина) была установлена скульптура Дажьбогу. Спустя несколько дней, после протестов православного духовенства, памятник был снесён.

В Астрахани 10 апреля 2016 года в особо почитаемом месте на территории города местными родноверами был установлен идол Даждьбога. 12 апреля 2016 года появилась информация об осквернении идола и уничтожении всей прилегающей территории.

См. также

• Дабог
• Хорс
• Славянское язычество

Литература

• Дажбог // Гоголь — Дебит. — М. : Советская энциклопедия, 1972. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 7).</span>
• [www.bibliotekar.ru/mif/34.htm Дажьбог] / Иванов В. В., Топоров В. Н. // Мифологический словарь / гл. ред. Е. М. Мелетинский. — М. : Советская энциклопедия, 1990. — С. 169–170. — ISBN 5-85270-032-0.</span>
• Боги / Топоров В. Н. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1995. — Т. 1: А (Август) — Г (Гусь). — С. 204–215. — ISBN 5-7133-0704-2.
• Топоров В. Н. Об иранском элементе в русской духовной культуре // Славянский и балканский фольклор / Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. — М.: Наука, 1989. — С. 23–60. — ISBN 5-02-011351-4.
• [starling.rinet.ru/cgi-bin/response.cgi?root=%2Fusr%2Flocal%2Fshare%2Fstarling%2Fmorpho&basename=morpho\vasmer\vasmer&first=1&text_word=Даж(д)ьбог&method_word=beginning&ww_word=on&ic_word=on&sort=word&encoding=utf-rus Даж(д)ьбог] // [etymolog.ruslang.ru/vasmer.php?id=482&vol=1 Этимологический словарь русского языка] = Russisches etymologisches Wörterbuch : в 4 т. / авт.-сост. М. Фасмер ; пер. с нем. и доп. чл.‑кор. АН СССР О. Н. Трубачёва, под ред. и с предисл. проф. Б. А. Ларина. — Изд. 2-е, стер. — М. : Прогресс, 1986. — Т. I : А—Д. — С. 482.</span>

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/slovenc/es/es2/es2-0791.htm Дажьбог] // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»
• Рыбаков Б. А. [paganism.msk.ru/liter/rybakov08.htm Истоки славянской мифологии. Рождение богинь и богов] // Язычество древних славян

Отрывок, характеризующий Дажьбог

– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.