Тарховка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 60°04′10″ с. ш. 29°58′30″ в. д. / 60.06944° с. ш. 29.97500° в. д. / 60.06944; 29.97500 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=60.06944&mlon=29.97500&zoom=14 (O)] (Я) Та́рховка (фин. Seppälänkylä, Сеппялянкюля — Деревня кузнеца) — бывший дачный посёлок в Курортном районе Санкт-Петербурга, между Приморским шоссе и озером Сестрорецкий Разлив. В настоящее время является частью города Сестрорецка.





История

В ходе археологических раскопок в Тарховке (на восточном берегу Сестрорецкого Разлива) были обнаружены стоянки первобытного человека.

После открытия в конце XIX века Приморской железной дороги местность охватил дачный бум. Некоторые старинные дачи, представляющие собой шедевры загородной архитектуры, сохранились в Тарховке и других посёлках Курортного района до сих пор.

В 1899 году в посёлке Тарховка было создано Общество содействия благоустройству, которое решало вопросы и землепользования. В отчёте за 1913 год отмечены вопросы: «О прирезке к церковному участку Тарховской церкви от соседнего парка полосы шириною в 5 погонных сажен около 290 квадратных сажен для постройки жилых помещений и служб»,… утверждена составленная Жуковым К. Д. программа занятий в детском саду на 1913 год… Члены комитета общества Бабенко И. Ф. и Суворова Б. А. выразили просьбу, о скорейшем устройстве дорожки к станции «Разлив» от выхода из 2-го парка… Федотьева М. Н. пожелала скорейше починить часть первого шоссе против дачи Авенариуса и на подъём у Патриотической школы…Комитет общества содействия в дачной местности председателем, которого был избран отставной генерал-майор Жуков К, а секретарём Лукосяк Е. заботились об организации отдыха. "Так 27 мая за № 16 в представлении СПб губернатора о воспрещении торговли крепкими напитками в пансионатах — гостиницах близ станции Тарховка в виду постоянных жалоб дачевладельцев и дачников на безобразия и скандалы, которые творят сестрорецкие обыватели, возвращаясь из этого пансионата в 2 — 3 часа ночи в пьяном виде по посёлку Тарховка и ломая по пути палисады дач, скамейки, столбы с вывесками нашего Общества и железной дороги. 27 июня за № 30 перед Сестрорецким сельским старостой о принятии со стороны Сестрорецкого сельского Общества надлежащих мер, чтобы дети рабочих не портили ограды наших общественных парков в посёлке Тарховка и не играли в парках в футбол в виду опасности для гуляющих в них детей дачевладельце и дачников. 15 сентября за № 57 перед начальником Выборгского отделения СПб Жандармского Управления Финляндских железных дорог, полковника Старова о назначении на станцию Разлив Приморской железной дороги одного постоянного жандарма для наблюдения за порядком в виду того, что молодёжь рабочего посёлка Разлив постоянно учиняет на станции шум, драки, пристают к присутствующим, сквернословят. Почётными членами общества были: Тайный Советник Кульбицкий А. Ф., Действительный Статский Советник Федотов Николай Тихонович. Всего в совете было 48 человек.[1]

Во многих дачах в советские годы были обустроены летние детские сады и пионерские лагеря.

Вокзал станции (закрытый в XXI веке) представляет собой перенесённую из Лисьего Носа церковь Александра Невского[2].

См. также

Напишите отзыв о статье "Тарховка"

Примечания

  1. Иванова Н. Л. История малой Родины — Сестрорецк. СПб., 2011, с.69-40, со ссылкой на ЦГИА СПб ф. 253, оп. 3, д. 4203
  2. Лисий Нос. Исторический очерк. СПб., 2001, с.37 ISBN 5-89576-003-1

Ссылки


Отрывок, характеризующий Тарховка

Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.