Тасир Тебризи
| Тасир Тебризи | |
| азерб. Təsir Təbrizi | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: | |
| Жанр: | |
| Язык произведений: | |
Мирза Мохсун Тасир Тебризи (азерб. Mirzə Möhsün Təsir Təbrizi) — поэт XVII—XVIII веков, творивший на азербайджанском и персидском языках[1], автор масневи, газелей и рубаи[2].
Биография
Мирза Мохсун Тасир Тебризи родился в 1650 году[3] в Исфахане в семье выходца из города Тебриз (прадед Тебризи был выселен шахом Аббасом I из Тебриза в Исфахан)[3]. Благодаря свои знаниям и таланту Тебризи привлёк внимание государственных деятелей государства Сефевидов и в возрасте 20-25 лет стал визирем государства. Практически до конца своих дней Тебризи оставался визирем, за эти годы при его содействии были благоустроены города Тебриз и Исфахан[4].
Помимо государственных дел Тасир Тебризи продолжал своё творчество. За эти годы он создал значительное количество лирических стихов на азербайджанском и персидском языках, среди которых «Джахан-нума», «Даватул-ашигин», «Самаратул-хиджаб», «Хусни-иттифаг», «Мейманатнаме». В 1712 году он составил диван, который ныне хранится в библиотеке мечети Сипахсалар Тегерана[1].
Скончался Тасир Тебризи в 1717 году[1].
Напишите отзыв о статье "Тасир Тебризи"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Ҹаһани, 1979, с. 191.
- ↑ А. Дадашзаде. [feb-web.ru/feb/ivl/vl4/vl4-4172.htm Азербайджанская литература] // История всемирной литературы в девяти томах. — Наука, 1987. — Т. 4-й. — С. 420.
- ↑ 1 2 Керимов П. Təsir Təbrizinin anadilli lirikası / Под ред. А. Рамазанова. — Təsir Təbrizi. Türkcə şeirləri (Transfoneliterasiya və fotofaksimile). — Б.: Nurlan, 2011. — С. 3-19.
- ↑ Ҹаһани, 1979, с. 190.
Литература
- Ҹаһани Г. Азәрбајҹан әдәбијјатында Низами ән'әнәләри = Традиции Низами в азербайджанской литературе / Под редакцией И. Гамидова. — Б.: Элм, 1979. — 204 с. (азерб.)
Отрывок, характеризующий Тасир Тебризи
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
