Монгольская империя

Великое Монгольское Государство Yeke Mongγol ulus
ᠶᠡᠺᠡ ᠮᠣᠨᠭᠣᠯ ᠤᠯᠤᠰ
Империя
1206 — 1368 →   →   →   →
Флаг Монгольской империи
Столица	Каракорум, Ханбалык
Язык(и)	Монгольские языки, Тюркские языки
Площадь	ок. 38 000 000 км кв. (1279)
Население	более 160 000 000 чел.(1279)
Преемственность
← Половецкая степь ← Государство Хорезмшахов ← Древнерусское государство ← Волжская Булгария ← Империя Сун ← Каракитайское ханство Золотая Орда → Государство Ильханов → Чагатайский улус → Империя Юань →

К:Появились в 1206 годуК:Исчезли в 1368 году

Монгольская империя (монг. Монголын эзэнт гүрэн;Yeke Mongγol ulus — Великое Монгольское государство, монг. Их Монгол улус) — государство, сложившееся в XIII веке в результате завоеваний Чингисхана и его преемников и включавшее в себя самую большую в мировой истории смежную территорию от Дуная до Японского моря и от Новгорода до Юго-Восточной Азии (площадь ок. 38 000 000 квадратных километров). Столицей государства стал Каракорум.

В период расцвета включало обширные территории Центральной Азии, Южной Сибири, Восточной Европы, Ближнего Востока, Китая и Тибета. Во второй половине XIII века начался распад империи на улусы, во главе которых стояли чингизиды. Крупнейшими осколками Великой Монголии стали империя Юань, Улус Джучи (Золотая Орда), государство Хулагуидов и Чагатайский улус. Великий хан Хубилай, принявший (1271) титул императора Юань и перенёсший столицу в Ханбалык, претендовал на главенство над всеми улусами. К началу XIV века было восстановлено формальное единство империи в виде федерации фактически независимых государств.

В последней четверти XIV века Монгольская империя перестала существовать.

Становление государства

История Монголии
Культура · История · География
Древняя история Культура плиточных могил Хуннское государство 209 до.н.э–93 н.э Сяньбийское государство 93-234 Жужаньский каганат 330-555 Восточно-тюркский каганат 603-746 Уйгурский каганат 744-840 Киданьский каганат 907-1125
Средневековье Монгольская империя 1206-1368 Юаньская империя 1271-1368 Монгольский каганат 1368-1691 Ойратское ханство 1399-1634 Джунгарское ханство 1634-1758 В Цинской империи 1691-1911
Новая история Национальная революция 1911 Богдо-ханская Монголия 1911-1924 Народная революция 1921 Народная республика 1924–1992
Новейшая история Демократическая революция 1990 Современная Монголия 1992-
Портал «Монголия»

Одержав победы над татарами и кереитами, Темучин занялся упорядочиванием своего народа-войска. Зимой 1203—1204 годов был подготовлен ряд реформ, заложивших основу Монгольского государства.

• Важнейшая реформа касалась реорганизации армии, которая была разделена на тысячи, сотни и десятки. Таким образом совершенствовались управляемость и дисциплина, а главное — искоренялся родовой принцип организации войск. Теперь продвижение по службе определялось личными способностями и преданностью хану, а не близостью к родовой аристократии.
• Темучин также извлёк уроки из недавней войны, когда ему удалось практически беспрепятственно захватить неохраняемую ставку Ван-хана. Был создан специальный корпус кешиктенов, своего рода личной гвардии хана, который делился на две части: тургаудов — дневную стражу, и кебтеулов — ночную (соответственно 70 и 80 человек).
• Кроме того было организовано элитное подразделение из тысячи багатуров — лучших воинов, которые получали это почётное звание за боевые заслуги.

Разгром найманов и меркитов и казнь Джамухи осенью 1205 года подвели черту под долгой степной войной. У Темучина не осталось соперников в восточной части Великой степи, монголы были готовы появиться на арене мировой истории.

В марте 1206 года недалеко от истоков реки Онон собрался курултай, где Темучин был избран великим ханом с титулом Чингиз-хан. Провозглашалось создание Великого монгольского государства. Принцип деления распространялся не только на армию, но и на весь народ. Тысячей, сотней и десятком называлось теперь такое количество населения, которое должно было выставить соответствующее число воинов. «Пусть записывают в Синюю роспись „Коко Дефтер-Бичик“, связывая затем в книги, росписи по разверстанию на части всеязычных подданных» . Всё устройство государства подчинялось главной цели — войне.

Что касается новшеств непосредственно в армии, то здесь выделялась ещё более крупная войсковая единица — тумен (десять тысяч). Личная гвардия хана увеличивалась до размеров тумена, в неё включалась тысяча багатуров. Рядовой кешиктен по рангу был выше любого командира обычного войскового подразделения, включая тысячника.

Война с Цзинь

Главной внешнеполитической задачей Монгольского государства являлась война с империей Цзинь. Эта война рассматривалась монголами как священная. С точки зрения монгольского общества война была необходима как акт кровной мести за гибель многих их соплеменников, а особенно за позорную смерть Амбагай-хана. Нужно учитывать и желание Чингисхана отомстить союзникам татар, виновных в смерти его отца Есугей-багатура. Кроме того, великий хан Монгольского государства тяготился положением данника и вассала (пусть номинального) чжурчженей. Конфликту с Цзинь предшествовала серьёзная военная и дипломатическая подготовка. Были предприняты походы с целью устранения вмешательства в конфликт потенциальных союзников цзиньцев.

В 1207 году на северную границу были направлены два тумена под командованием старшего сына Чингисхана Джучи и Субэдэя. Ойраты, кочевавшие на границе леса и степи, добровольно подчинились монголам и даже дали им проводников. Вслед за этим выразили покорность многие лесные племена, в том числе буряты и баргуты. Енисейские кыргызы, обитавшие в районе Минусинской котловины, также не осмелились противостоять монголам. «Они выразили покорность и били государю челом белыми кречетами-шинхот, белыми же меринами да белыми же соболями». Многие сибирские племена, бывшие данниками кыргызов, таким образом тоже подчинялись великому хану. Без борьбы покорив многие народы и обезопасив северную границу государства, Джучи возвратился в ставку отца. «Чингис-хан соизволил сказать: „Ты старший из моих сыновей. Не успели выйти из дому, как в добром здравии благополучно возвратился, покорив без потерь людьми и лошадьми Лесные народы. Жалую их тебе в подданство“».

Сразу после покорения лесных народов Субэдэя направили на западную границу государства, где собирались с силами остатки меркитов во главе с сыновьями Тохтоа-беки и найманы под предводительством Кучлука. В начале 1208 года произошла битва в долине Иртыша при впадении в него Бухтармы, в которой монголы разгромили своих противников. Меркитские царевичи бежали на запад к кыпчакам, а Кучлук — на юг, в Семиречье, где нашёл приют у гурхана кара-киданей Джулху.

На юге Монгольское государство граничило с царством тангутов Западное Ся (Си Ся). Первый поход в тангутское царство был совершён в 1205 году под командой Елюй Ахая. В 1207 году крупная монгольская армия совершила новый поход на тангутов. Было захвачено много скота, в том числе верблюдов, очень ценимых монголами; однако, главная цель похода — приведение южных соседей к покорности — не была достигнута. Монголам не удалось занять ни одной крепости. В связи с этим через два года был организован новый поход, к которому Чингисхан подготовился намного лучше. Осадные орудия, видимо, впервые применённые монголами, позволили им захватить город Урахай и блокировать крепость Имэнь. Дважды разбив тангутов в полевых сражениях, монголы осадили столицу Чжунсин. Вскоре им пришлось снять осаду и отступить, так как воды реки затопили окрестности города. Однако, правитель Си Ся запросил мира и в знак доброй воли выдал за Чингисхана свою дочь. Итоги похода: сильно ослаблен потенциальный противник, захвачена большая добыча; монгольские войска приобрели опыт взятия крепостей и действий против армии китайского образца.

В 1209 году уйгурский идикут (правитель) Баурчук заявил о покорности монгольскому хану. Уйгурия, располагавшаяся на территории Западного края (Синьцзян), до этого на правах автономии подчинялась хану кара-киданей, которые при этом не вмешивались во внутренние дела уйгурских княжеств, выбравших путь самоизоляции . В столице Уйгурии был убит кара-киданьский наместник Шукем, а к монголам направлено посольство с выражением желания перейти в вассальную зависимость к монгольскому хану. Чингисхан был доволен таким ходом событий; он провозгласил Баурчука своим пятым сыном и выдал за него свою дочь.

В 1210 году Арслан, хан карлуков, обитавших в Семиречье, добровольно признал над собой владычество Чингисхана. Тридцатитысячное конное войско карлуков включилось в состав монгольской армии. Вскоре примеру Арслана последовал Бузар, правитель Алмалыка.

Монгольское правительство успешно решило все задачи, связанные с подготовкой к войне с империей Цзинь. Были устранены возможные противники и приобретены союзники, получены материальные средства для оснащения армии, которая к тому же приобрела бесценный опыт борьбы с крупным оседлым государством . В то же время международная обстановка складывалась крайне неудачно для цзиньцев, которым приходилось вести войну на три фронта: на юге — с империей Сун, на западе — с тангутами, а внутри страны — с народным движением «краснокафтанников».

В это время умер император Цзинь, новым государем был провозглашён Ваньян Юнцзи. Чингисхан, всё ещё формально остававшийся вассалом цзиньцев, отказался кланяться при получении известия о восшествии на престол нового императора, сказав: «Я считаю императором в Срединной равнине того, кто отмечен Небом. Но ведь этот же является заурядным и робким, как такому кланяться!» Новый цзиньский император вначале хотел объявить монголам войну, однако не решился это сделать. То же самое хотел сделать и Чингисхан, но пришёл к выводу о необходимости сначала лучше подготовить войска — как написано в «Юань-ши»: «Цзиньский посол, вернувшись, всё рассказал. Юнь-цзи рассвирепел, но пожелал выждать, когда государь опять явится с подношениями и тут-то придёт момент его погубить. Государь узнал об этом и потому порвал с Цзинь, увеличил строгости [дисциплины] в войсках, чтобы быть готовыми». С весны 1211 года военные действия в окрестностях заставы У-ша-пу вёл отряд под командованием Джэбэ. Осенью подтянулись основные силы Чингисхана. Взяв несколько крупных городов, монголы получили контроль над цзиньскими владениями к северу от Великой стены и блокировали Западную столицу империи — Сицзин (в современной провинции Шаньси). Корпус Джэбэ, после погрома Восточной столицы Цзинь, присоединился к основной армии. Монгольское войско преодолело Великую стену и возле горного хребта Ехулин разбило крупную чжурчженьскую армию. Затем через Чабчияльский перевал направился авангард под командованием Джэбэ и занял важную крепость Цзюйюнгуань. Теперь путь к Срединной столице империи Чжунду (на территории современного Пекина) был открыт. Монголы разграбили окрестности города. Однако, понимая, что взять хорошо укреплённую столицу он пока не сможет, Чингисхан приказал армии временно отойти в степь. На обратном пути кидани Елюй Ахая и Елюй Тухуа захватили императорские табуны, чем нанесли серьёзный урон коннице цзиньцев.

Новым фактором, способствовавшим успехам монголов, был переход на их сторону киданьских военачальников с многочисленными отрядами. Особо следует отметить Елюй Люгэ, который в начале 1212 года объявил о восстановлении киданьского государства на отвоёванных землях северо-запада и заключил договор с Чингисханом.

В 1212 году монголы вновь повели наступление на Цзинь: их отряды угрожали Западной и Срединной столицам. Цзиньская армия под командованием Цзюцзиня попыталась прорвать блокаду столиц, но потерпела сокрушительное поражение у местечка Хуанэрцзуй (Цюан-элль-цзуй). Осенью Чингисхан осадил Сицзин и разгромил ещё одну цзиньскую армию, шедшую на выручку столице. Монголы попытались взять город штурмом, однако, случайное ранение стрелой вынудило хана снять осаду и отойти.

К осени 1213 года монголы практически полностью захватили провинции Хэбэй и Шаньдун, а также Ляодунский полуостров на востоке; важнейшая крепость Цзюйюнгуань, переходившая из рук в руки, была сдана киданьским гарнизоном Джэбэ-нойону. Поражения окончательно деморализовали имперское правительство: два чжурчженьских военачальника вместе с армиями перешли на сторону противника, а военачальник Хушаху убил императора и захватил власть, но вскоре погиб и сам. Тем временем, Мухали дошёл до устья Хуанхэ; все территории к северу от Жёлтой реки оказались в руках монголов. Держались только десяток крепостей и Срединная столица.

Весной 1214 года, после многомесячной осады Чжунду, монгольские полководцы предложили Чингисхану начать штурм, однако хан решил заключить с чжурчженями мир. Видимо, его решение было обосновано усталостью армии, изнурённой боями и эпидемией моровой язвы. К тому же, до него дошли известия, что на западе активизировался Кучлук, захвативший власть в Кара-киданьском ханстве. Новый император Цзинь последовал совету своего министра: «Всего лучше отправить посланника для заключения мира, и когда войска их обратно уйдут, то придумать новые меры.» По условиям мирного договора Чингисхан получил в жёны цзиньскую царевну; чжурчжени выплатили огромную дань людьми, лошадьми, золотом и шёлком. Монгольская армия, нагруженная добычей, отошла на север. Летом того же года император бежал из Чжунду в Южную столицу Кайфын. Вслед за тем против цзиньцев восстали войска дю, состоящие из народов степного приграничья Цзинь (онгуты, кидани и другие), которые получили приказ об уходе от Чжунду. Этот приказ цзиньского двора об их разоружении и переброске на границу и привёл к восстанию, в которое не преминули вмешаться и монголы. Срединная столица оказалась блокирована войсками дю и примкнувшими к ним частями некоторых китайских феодалов. Чингисхан прислал для контроля над ситуацией корпус под командованием Самухи. Наследнику цзиньского престола удалось бежать из Чжунду на юг, а оборону уже обречённого города возглавил Ваньянь Фусин. К лету следующего года голод в столице достиг таких размеров, что жители вынуждены заниматься каннибализмом.

26 июня 1215 года Ваньянь Фусин покончил жизнь самоубийством, войска союзников беспрепятственно вступили в Чжунду.

Завоевание Средней Азии

После покорения основной части империи Цзинь монголы начали войну против Кара-киданьского ханства, победив которое установили границу с Хорезмшахом Мухаммадом ибн Текешем. Хорезмшах Ургенча правил огромным мусульманским Хорезмским государством, простиравшимся от Северной Индии до Каспийского и Аральского морей, а также от современного Ирана до Кашгара. Ещё воюя с империей Цзинь, Чингисхан посылал к хорезмшаху послов с предложением союза, однако последний решил не церемониться с монгольскими представителями и приказал их казнить.

• 1219 — начало завоевания Средней Азии. Пройдя Семиречье, монгольская армия обрушилась на цветущие города Средней Азии. Под ударами войск Чингисхана пали города Отрар и Сыгнак на Сыр-Дарье, Ходжент и Коканд в Ферганской долине, Дженд и Ургенч на Аму-Дарье и наконец Самарканд и Бухара. Государство Хорезм рухнуло, хорезмшах Мухаммед бежал, за ним была организована погоня под руководством Джэбэ и Субэдэя.

Рейд Джэбэ и Субэдэя

После смерти Мухаммеда Джэбэ и Субэдэю была поставлена новая задача. Они разорили Закавказье, затем монголам удалось победить аланов, подкупив их союзника — половецкого хана Котяна, которому самому пришлось вскоре просить помощи против монголов у русских князей.

Русские князья Киева, Чернигова и Галича объединили свои усилия для совместного отражения агрессии. 31 мая 1223 года на реке Калка Субэдэй разгромил русско-половецкие войска из-за несогласованности действий русских дружин. Великий князь Киевский Мстислав Романович Старый и князь Черниговский Мстислав Святославич погибли, а Галицкий князь Мстислав Удатный, славившийся своими победами, вернулся домой ни с чем. Во время возвращения на восток монгольское войско потерпело поражение от волжских булгар в районе Самарской Луки (1223 или 1224 год). После четырёхлетнего похода войска Субедея вернулись, чтобы присоединиться к главным монгольским войскам.

Завоевания и реформы при Угэдэе (1229—1241)

В 1229 году, после двухгодичного траура по Чингис-хану, был созван курултай для избрания нового хана Монгольского государства. Несмотря на явно выраженное основателем государства незадолго до смерти желание видеть своим наследником Угэдэя, многие нойоны готовы были провозгласить ханом его младшего брата Толуя, регента. Толуй пользовался огромной популярностью в армии и обладал несомненными талантами правителя и полководца. Однако, в итоге ханом был провозглашён именно Угэдэй, в избрании которого, согласно «Юань ши», сыграл немалую роль авторитет Елюй Чуцая, убедившего Толуя в несвоевременности его воцарения.

Великий курултай 1235 года

Весной 1235 года в местности Талан-даба был созван великий курултай для подведения итогов тяжёлых войн с империей Цзинь и Хорезмом. Было принято решение вести дальнейшее наступление по четырём направлениям. Направления: на запад — против половцев, булгар и русских и на восток — против Корё (см. Монгольские вторжения в Корею). Кроме того, было запланировано наступление на южнокитайскую империю Сун, а действовавшему на Ближнем Востоке нойону Чормагану направлены значительные подкрепления.

Западный поход

Земли, которые должны были быть завоёваны на западе, предполагалось включить в Улус Джучи, поэтому во главе похода встал Бату, сын Джучи. В помощь Бату был придан опытнейший Субэдэй, знаток восточноевропейских условий. В дополнение к войскам, полученным Джучиевым улусом по завещанию Чингисхана, Бату получил полномочия формировать новые подразделения из покорённых среднеазиатских тюрок под командованием монгольских офицеров. Кроме того под верховное командование Бату поступали воинские контингенты от всех монгольских улусов: Байдар и Бури, сын и внук Чагатая, командовали войском Чагатайского улуса, сыновья великого хана Гуюк и Кадан — войском улуса Угэдэя; сын Толуя Мункэ — войском улуса Толуя (коренного юрта). Таким образом, западный поход стал общеимперским мероприятием.

Летом 1236 года монгольская армия подошла к Волге. Субэдэй подверг разгрому Волжскую Булгарию, Бату в течение года вёл войну против половцев, буртасов, мордвы и черкесов. В декабре 1237 года монголы вторглись в пределы Рязанского княжества. 21 декабря была взята Рязань, после битвы с владимирскими войсками — Коломна, затем — Москва. 8 февраля 1238 года был взят Владимир, 4 марта в битве на реке Сить разгромлены войска великого князя Юрия Всеволодовича, погибшего в бою. Затем были взяты Торжок и Тверь, началась семинедельная осада Козельска. В 1239 году основная часть монгольской армии находилась в степи, в районе нижнего Дона. Малые военные действия вёл Мункэ против аланов и черкесов, Бату — против половцев. Около сорока тысяч половцев во главе с ханом Котяном спаслись от монголов бегством в Венгрию. Были подавлены восстания в Мордовской земле, взят Муром, Переяславль и Чернигов. В 1240 году началось наступление монгольской армии на юг Киевской Руси. Были взяты Киев, Галич и Владимир-Волынский. Военный совет решил вести наступление на Венгрию, давшую приют половцам Котяна. Произошла ссора Бату с Гуюком и Бури, те вернулись в Монголию.

В 1241 году корпус Байдара действовал в Силезии и Моравии. Был взят Краков, польско-немецкая армия разгромлена при Легнице (9 апреля). Байдар двинулся через Чехию на соединение с основными силами. В то же время, Бату произвёл разорение Венгрии. Хорватско-венгерская армия короля Белы IV потерпела поражение на р. Шайо. Король бежал в Далмацию, отряд Кадана направлен для его преследования. В 1242 году — Монголы захватили Загреб, достигли берегов Адриатического моря у Сплита. В то же время, монгольский разведывательный отряд дошёл почти до Вены. Весной Бату получил из Монголии известие о смерти великого хана Угэдэя (11 декабря 1241 г.) и принял решение отходить назад в степи через Северную Сербию и Болгарию.

Период междуцарствий (1242—1251)

Несмотря на то, что Угэдэй перед смертью назначил своим наследником внука Ширамуна, вдова хана Дорегене и её сыновья решили посадить на трон Гуюка. Он к этому времени ещё не вернулся из западного похода, и Тэмугэ-отчигин, младший брат Чингиса, предпринял неудачную попытку захватить власть. После возвращения Гуюка долгое время не удавалось собрать на курултай всех князей-чингизидов. Бату, старший среди потомков Чингис-хана, не спешил явиться в Монголию для возведения на престол своего недруга Гуюка.

Дорегене удерживала власть в качестве регента свыше четырёх лет, бывших периодом глубокого политического кризиса в Монгольском государстве. Преданность князей и нойонов хатун покупала богатыми подарками. Пользуясь слабостью центральной власти, улусные правители и наместники самовольно выдавали пайцзы и выписывали бераты на получение денег.

У Дорегене была приближенная по имени Фатима, захваченная в Мешхеде во время завоевания Хорасана. Она являлась доверенным лицом своей госпожи и многие устраивали дела с её помощью. По совету Фатимы Дорегене приказала арестовать Чинкая и Махмуда Ялавача, высших чиновников государства, однако они смогли найти убежище у сына Угэдэя Годана, наместника Тангута. На место Ялавача был назначен откупщик Абд ар-Рахман. Отстранили от дел и Елюй Чуцая. Сын Махмуда Ялавача Масуд-бек, наместник Туркестана и Мавераннахра, предпочёл искать защиты у Бату.

В августе 1246 года близ Каракорума Дорегене удалось собрать курултай, на котором Гуюк был возведён на престол. Он отменил все распоряжения эпохи регентства, казнил Абд ар-Рахмана и Фатиму. Были восстановлены в должностях Чинкай и Махмуд Ялавач. Хан должен был разобраться со своим главным противником — Бату, и в начале 1248 года армия во главе с Гуюком двинулась к Улусу Джучи. Бату, предупреждённый вдовой Толуя Сорхахтани, выступил с войском навстречу. Однако первая междоусобная война Чингизидов не состоялась. Гуюк неожиданно умер, добравшись лишь до Мавераннахра. Вдова хана Огул-Гаймыш стала после его смерти регентом государства.

Летом 1251 года в Каракоруме джучиды и толуиды собрали курултай, чтобы провозгласить великим ханом Мункэ. Для его поддержки Бату прислал своих братьев Берке и Тука-Тимура с войсками. На сторону Мункэ склонились и некоторые из чагатаидов и угэдэидов: внук Чагатая Хара-Хулагу, обиженный в своё время Гуюком, и сын Угэдэя Кадан, участник западного похода. Кроме того, Мункэ поддержали сыновья Чингисовых братьев Джочи-Хасара и Хачиуна, а также Урянхатай, сын Субэдэя, обладавшего огромным авторитетом в армии.

Попытка противодействия со стороны Ширамуна провалилась. Мункэ, каан, и Бату, ака (старший в роде), смогли подавить нарождавшуюся династическую смуту. Сразу после победы Мункэ провёл следствие и суд, после которого приказал казнить семьдесят семь человек из числа своих противников — некоторых князей родов Угэдэя и Чагатая и их нойонов, в первую очередь темников и тысячников из их войск. По решению другого суда, была казнена и Огул-Гаймыш вместе с рядом её сторонников. Конфискованные у них владения были разделены между Мункэ и Бату, а также другими чингизидами, признавшими их власть.

Продолжение экспансии (1252—1260)

Ближневосточный поход

• 1256 — начало завоевательного похода Хулагу на Ближний Восток.
• 1258 — взятие монголами Багдада; крушение династии Аббасидов.
• 1260 — Битва при Айн-Джалуте, поражение Кит-Бука-нойона египетскими мамлюками.

Параллельно с ближневосточным походом началось завоевание Южного Китая, однако, смерть Мункэ (1259) отсрочила падение государства Сун.

Распад (1260—1269)

Монголы в эпоху империи столкнулись со многими административными проблемами. Это была самая крупная империя, включавшая в себя самую большую в мировой истории смежную территорию. Она простиралась от современных Польши на западе до Кореи на востоке, и от Сибири на севере до Оманского залива и Вьетнама на юге, охватывающих около 33 млн км<math>^2</math>, (22 % от общей площади Земли) и 1/3 населения Земли (160 миллионов человек, при том, что всего в мире на тот момент жило около 480 миллионов человек). Обстановка в империи в начале 1260-х отличалась большой напряжённостью. После смерти великого хана Мункэ (1259) развернулась борьба за верховную власть между его братьями Хубилаем и Ариг-Бугой. В 1260 году Хубилай был провозглашён великим ханом на курултае в Кайпине, Ариг-Буга — в Каракоруме. Согласно одной точке зрения, курултай в Шанду был нелегитимным, так как в империи уже был избран великий хан Ариг-Буга согласно монгольскому обычаю минората. Согласно другой точке зрения, оба курултая были нелегитимными, так как на каждом присутствовала только часть чингизидов, причём не было таких крупных фигур как Берке и Хулагу.

Хулагу, воевавший на Ближнем Востоке, заявил о поддержке Хубилая; правитель Улуса Джучи Берке поддержал Ариг-Бугу. В Булгаре чеканились монеты с именем Ариг-Буги, однако практической помощи Берке ему не оказывал. Одновременно усилился, воспользовавшись смутой, чагатаид Алгу, в 1262 году разбивший войска Ариг-Буги. Он подчинил себе Хорезм, изгнав из всех городов наместников и чиновников Берке. Уничтожение в Бухаре джучидского отряда численностью в 5000 человек также связывается с действиями Алгу. Военные силы Берке были заняты на юге и западе, поэтому он ничего не мог противопоставить Алгу, захватившему и разрушившему важнейший торговый город Отрар.

Уцелевший после казней угэдэидов начала 1250-х Хайду также принял сторону Ариг-Буги, надеясь, что потомки Толуя в раздорах сами приведут свой род к гибели. Когда Ариг-Буга покорился Хубилаю, Хайду не последовал его примеру и решился собственными силами защищать свои права на ханскую власть, которая, как он считал, должна принадлежать дому Угэдэя. Он воспользовался войной между Алгу и Берке. С помощью Джучидов Хайду овладел долиной Эмиля, Тарбагатаем и бассейном Чёрного Иртыша, восстановив часть Угэдэйского улуса . Алгу отправил против Хайду одного из своих военачальников, который был побеждён и убит. Затем Алгу послал одного из царевичей с большим войском, которому удалось победить Хайду. Однако смерть Алгу (1266) помогла ему утвердиться на захваченной территории.

Межулусные войны

Экспансия Юань

К концу 13 века монголы захватили Среднюю Азию, значительную часть Восточной Европы, Персию, Ирак, Камбоджу, Бирму, Корею и часть Вьетнама. Хубилай-хан к 1279 году сумел включить весь Китай в свою империю Юань. Провозглашая эпоху правления Юань на китайский манер, Хубилай не обозначал границ её применения. Поэтому формально это название относилось ко всей Великой монгольской империи, хотя позже его стали использовать только для удела Хубилая. Хубилай также установил специфические отношения «наставник-покровитель» между монгольским двором и верховным ламой школы Сакья в Тибете.

В 1281 была предпринята неудачная попытка монгольского вторжения в Японию. Тайфун, названный японцами «камикадзе», то есть «божественный ветер», дважды разбросал монгольско-китайский флот (см. Монгольские вторжения в Японию).

В 1292 году монгольские войска вторглись на Яву, чтобы отомстить за послов Хубилая, которых обидел Джаякатванг, правитель Сингасари. Против них выступил Виджая (выходец из бывшей правящей династии Сингасари), он помог защитить Джаякатванга от монголов, а после этого выступил против них и прогнал с острова. Со смертью Хубилая в 1294 г. закончилась эпоха монгольских завоеваний и победоносный марш монгольских армий прекратился.

«Вторая империя»

В 1301 году Хайду, три десятилетия боровшийся с империей Юань, предпринял решающую попытку завладеть Каракорумом, но был разбит войсками каана Тэмура и вскоре умер. В 1303 году сын Хайду Чапар и чагатаид Дува признали верховную власть Тэмура и договорились разрешать разногласия не военными действиями, а переговорами. В 1304 году послы Тэмура прибыли в Иран, чтобы утвердить нового ильхана Олджейту и сообщить ему об установлении мира между чингизидами. Тогда же ильхана посетили и посольства Дувы и Хайду. Хан Улуса Джучи (Золотой Орды) Тохта также поддержал соглашение. В 1304 году на специально созванном съезде в Переяславле великий князь Андрей Городецкий, Михаил Тверской, Юрий Московский и другие были извещены посланниками Тохты о новой политической реальности. Монгольская империя была воссоздана в новом качестве — как федерация независимых государств при номинальном главенстве великого хана — императора Юань.

Падение

В 1368 году в результате Восстания красных повязок на территории Китая развалилась монгольская империя Юань. В 1380 году произошла Куликовская битва, ослабившая влияние Золотой орды на территории Московского княжества. Стояние на реке Угре в 1480 году привело к снятию Монголо-татарского ига. Период феодальной раздробленности и междоусобные войны в Средней Азии привели к падению Чагатайского улуса к началу XVI века.

Лев Гумилёв написал что, хотя хунны, тюрки и монголы весьма разнились между собой, все они оказались в своё время барьером, удерживавшим натиск Китая на границе степей.

«Примечательно общее для всех народов Центральной Азии неприятие китайской культуры. Так, тюрки имели собственную идеологическую систему, которую они отчетливо противопоставляли китайской. После падения Уйгурского каганата уйгуры приняли манихейство, карлуки — ислам, басмалы и онгуты — несторианство, тибетцы — буддизм в его индийской форме, китайская же идеология так и не перешагнула через Великую стену»…"Возвращаясь к более ранней эпохе и подводя некоторые итоги вышесказанному, отметим, что, хотя хунны, тюрки и монголы весьма разнились между собой, все они оказались в своё время барьером, удерживавшим натиск Китая на границе степей"

Устройство и управление

Армия

Монгольская армия представляла собой реформированную Чингис-ханом вооружённую организацию степных кочевников, сформировавшуюся под влиянием их повседневного быта, а также военных традиций кочевых и оседлых народов центральноазиатского региона, в частности киданей и чжурчжэней. В первый период существования империи армия служила не только инструментом экспансии, но и важнейшим механизмом управления государством.

Общественное устройство

Государственное управление в Монгольской империи было тесно связано с военными потребностями и опиралось на традиционную иерархию кочевого общества. В её основу были положены принципы родоплеменного быта — вожди возглавляли род, несколько родов объединялись в племя, племена — в племенные союзы, и т. д. В результате вся система управления носила авторитарный аристократический характер и была неотделима от военной иерархии, строившейся на основе десятичной системы. Роды и племена в зависимости от их численности в случае войн, которые велись практически непрерывно, выставляли конные десятки, сотни, тысячи и т. д. Военно-территориальные начальники — ханы, царевичи, беки, нойоны, багатуры. Армия делилась на десятки, сотни и тысячи, а также на тьму — десять тысяч воинов во главе темника. За каждую провинность каралось всё подразделение.

Денежная система

См. также: Балыш и Чау

Религия

Монголы придерживались шаманизма. Во времена империи Юань официальной религии был тибетский буддизм традиции Сакья. После распада империи Юань наряду с буддизмом вновь большое значение приобрел шаманизм. К концу XVI столетия шаманизм был в Монголии вытеснен тибетским буддизмом традиции Гэлуг. В северных таёжных районах Монголии шаманизм сохраняется и поныне, в сочетании с буддизмом. Внук Чингисхана Берке принял ислам благодаря усилиям хорезмского дервиша Сайфуддина Дервиша и стал одним из первых монгольских правителей, принявших ислам. Другие монгольские ханы принимали ислам под влиянием жен-мусульманок. Позднее мамлюкский правитель Бейбарс укрепил связи с Золотой Орды и пригласил знатных монголов в Египет. Поездка в Египет значительно увеличило количество принявших ислам монголов. К 1330-м годам три четверти верхушки Монгольской империи были мусульманами. Знатная верхушка племени кераитов ещё в начале XI в. приняла христианство несторианского толка. Среди найманов (один из племенных союзов) были распространены также буддизм и христианство. Обе эти религии распространялись в Монголии через уйгуров.

Джувейни сообщает, что «поскольку Чингис не принадлежал какой-либо религии и не следовал какой-либо вере, он избегал фанатизма и не предпочитал одну веру другой или не превозносил одних над другими. Напротив, он поддерживал престиж любимых и уважаемых мудрецов и отшельников любого племени, рассматривая это как акт любви к богу». В изложении Ясы от Макризи отмечается, что «Чингисхан приказал уважать все религии и не выказывать предпочтения какой-либо из них».

Первые монгольские правители, многие из которых женились на княжнах из среднеазиатских племен, вроде кераитов, принявших христианство несторианского толка, благоволили к своим христианским подданным и даже заигрывали с Западной Европой и крестоносцами. Не прошло и ста лет, как правители династии Хулагуидов обратились в ислам.

Наследие

Монгольская империя, будучи в самом расцвете самой большой империей в истории, существенно повлияла на объединение крупных регионов, некоторые из которых (например, восточная и западная части России и западные районы Китая) остаются едины и по сей день, хотя и в других формах правлений. Монголы, кроме основной популяции, скорее всего, после падения империи были ассимилированы местным населением и некоторые из этих потомков приняли местные религии, например, жители восточных ханств в значительной степени приняли буддизм, а жители трех западных ханств приняли ислам, в основном суфийского течения.

По некоторым данным, завоевания Чингисхана вызвали сильные разрушения в беспрецедентных масштабах в подконтрольных географических регионах, и, следовательно, привели к некоторым изменениям в демографической ситуации в Азии, таких как массовая миграция иранских племен Центральной Азии в современном Иране. Исламский мир также явился предметом массовых изменений в результате нашествия монголов. Население Иранского нагорья страдало от широко распространившихся заболеваний и голода, в результате которого погибли до трёх четвертей населения в диапазоне от 10 до 15 миллионов человек. Историк Стивен Уорд считает, что население Ирана не смогло восстановить домонгольский уровень до середины XX века

Невоенные заслуги Монгольской империи включают в себя ввод в системы письменности монгольского алфавита на основе уйгурских символов, который до сих пор используется во Внутренней Монголии.

Некоторые из других долгосрочных последствий Монгольской империи:

• Москве во время татаро-монгольского ига на Руси был предоставлен статус налогового коллектора для монголов. Таким образом русские жители собирали дань и налоги для монголов, в то время как сами монголы в русских землях бывали редко. Русские в конце концов получили военную мощь, а Великий князь Иван III полностью сверг монголов под началом Московского княжества.
• Некоторые исследования показывают, что чума, которая опустошила Европу в конце 1340-х годов, возможно, путешествовала из Китая в Европу по торговым маршрутам Монгольской империи. В 1347 году, Генуэзская республика обладающая портом Каффа (тек. Феодосия), торгового центра на Крымском полуострове, попал под осаду армии монгольских воинов под командованием Джанибека. Во время длительной осады, во время которого монгольское войско, как сообщается, страдало от чумы, они решили использовать зараженные трупы как биологическое оружие. Трупы были катапультированы на городские стены, заражая жителей. Генуэзские купцы бежали, перенося чуму на своих кораблях на юг Европы, откуда она быстро распространялась. Общее число смертей по всему миру от пандемии оценивается в 75 миллионов человек, по оценкам, 20 миллионов смертей в одной только Европе.
• До монгольского нашествия население территории китайских династий по сообщениям составляло около 120 миллионов жителей; после завоевания в 1279 году, перепись 1300 года сообщала о 60 миллионах человек. Хотя объяснить это значительное снижение исключительно монгольской свирепостью заманчиво, но ученые придерживаются разного мнения относительно этого вопроса. Учёные, такие как Фредерик У. Моте, утверждают, что широкое падение численности населения отражает административное неисполнение обязательства по регистрации людей, а не снижение де-факто. Другие историки, такие как Уильям Макнил и Дэвид Морган, утверждают, что бубонная чума была основным фактором демографического спада в течение этого периода.
• Дэвид Николь в книге The Mongol Warlords, сообщил о «терроре и массовом истреблении тех, кто был против них, это была хорошо проверенная монгольская тактика». Около половины населения России могло умереть во время вторжения. Тем не менее, Колин МакЭведи ( Атлас всемирной истории народонаселения, 1978 ) оценивает снижение населения России с 7,5 млн, до вторжения, до 7 млн впоследствии. Историки считают, что до половины двухмиллионного населения Венгрии были жертвами монголо-татарского нашествия. Историк Андреа Пето приводит показания очевидца, сообщающего, что монголы убивали всех независимо от пола или возраста, и что они находили особое удовольствие в унижении женщин.
• Одной из наиболее успешных тактик, используемых монголами, было уничтожение населения городов, которые отказались сдаться. В монгольском нашествии на Русь почти все крупные города были разрушены. Также, для примера, город Хамадан в современном Иране был разрушен, а каждый мужчина, женщина и ребёнок был убит, если не подходил для военных нужд. Через несколько дней после первоначального сноса города Субадай послал войско обратно на горящие руины и место резни для того, чтобы убить жителей города, которые отсутствовали на момент первоначальных убийств и вернулись к тому времени. Монгольские войска использовали местные народы и солдат, часто включая их в свои войска. Военнопленным иногда был предоставлен выбор между смертью и подчинением монгольскому войску, чтобы помочь в будущих завоеваниях. В дополнение к тактике запугивания, с расширением империя способствовала прививанию военной выносливости (особенно в морозную зиму), военного искусства, меритократии и дисциплины.

См. также

• История Монголии
• Список правителей Монгольской империи

Библиография

Источники

• Карпини, Гийом де Рубрук, [runivers.ru/lib/detail.php?ID=140714 История Монголов / Путешествие в восточные страны, СПб.: 1911.]
• Армянские источники о монголах (Извлечения из рукописей XIII—XIV вв.). — М., 1962.
• Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История Завоевателя Мира = Genghis Khan: the history of the world conqueror / Перевод с текста Мирзы Мухаммеда Казвини на английский язык Дж. Э. Бойла, с предисловием и библиографией Д. О. Моргана. Перевод текста с английского на русский язык Е. Е. Харитоновой. — М.: «Издательский Дом МАГИСТР-ПРЕСС», 2004. — 690 с. — 2000 экз. — ISBN 5-89317-201-9.
• Иакинф (Бичурин Н. Я.) История первых четырёх ханов из дома Чингисова // История монголов. — М.: АСТ: Транзиткнига, 2005. — С. 7-234. — ISBN 5-17-031003-X.
• [www.vostlit.info/Texts/rus3/Juweini/frametext.htm Из «Истории завоевателя мира» Джувейни] // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / Пер. В. Г. Тизенгаузена. — М.: Издательство АН СССР, 1941. — Т. 2. — С. 20—24.
• [www.vostlit.info/Texts/rus4/Juzdjani/frametext.htm Из «Насировых разрядов» Джузджани] // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / Пер. В. Г. Тизенгаузена. — М.: Издательство АН СССР, 1941. — Т. 2. — С. 13—19.
• Джиованни дель Плано Карпини. [www.hist.msu.ru/ER/Etext/carpini.htm История монгалов, именуемых нами татарами] // Джиованни дель Плано Карпини. История Монгалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в Восточные страны / Перевод А. И. Малеина. — М.: Государственное издательство географической литературы, 1957.
• Киракос Гандзакеци. [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/G.phtml?id=2044 История Армении] / Перевод с древнеармянского, предисловие и комментарий Л. А. Ханларян. — М.: Наука, 1976.
• Китайская династийная история «Юань ши (Официальная история [династии] Юань)» // Золотая Орда в источниках / Переводы с китайского, составление и примечания Р. П. Храпачевского. — М.: ЦИВОИ, 2009. — Т. 3: Китайские и монгольские источники.
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XIII/1220-1240/Pen_Da_ja_Suj_Tin/frametext.htm «Краткие сведения о черных татарах» Пэн Да-я и Сюй Тина] // Проблемы востоковедения / пер. Линь Кюн-и и Н. Ц. Мункуева. — 1960. — № 5.
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/mongol.html Монгольский обыденный изборник] // Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. ЮАНЬ ЧАО БИ ШИ / Перевод С. А. Козина. — М.-Л.: Издательство АН СССР, 1941. — Т. I.
• [kitap.net.ru/archive/21-text.php Мэн-да бэй-лу («Полное описание монголо-татар»)] / Пер. Н. Ц. Мункуева. — М.: Наука, 1975.
• Переводы из «Юань ши» (фрагменты) // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. — М.: АСТ: ЛЮКС, 2005. — С. 432—525. — ISBN 5-17-027916-7.
• Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/R.phtml?id=2057 Сборник летописей] / Перевод с персидского Л. А. Хетагурова, редакция и примечания профессора А. А. Семенова. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1952. — Т. 1, кн. 1.
• Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Перевод с персидского О. И. Смирновой, редакция профессора А. А. Семенова. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1952. — Т. 1, кн. 2.
• Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Перевод с персидского Ю. П. Верховского, редакция профессора И. П. Петрушевского. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1960. — Т. 2.
• Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Перевод А. К. Арендса. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1946. — Т. 3.
• Гильом де Рубрук. [www.hist.msu.ru/ER/Etext/rubruk.htm Путешествие в Восточные страны] // Джиованни дель Плано Карпини. История Монгалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в Восточные страны / Перевод А. И. Малеина. — М.: Государственное издательство географической литературы, 1957.

Литература

• Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Бартольд В. В. Сочинения. — М.: Издательство восточной литературы, 1963. — Т. I.
• Вернадский Г. В. [gumilevica.kulichki.net/VGV/vgv3.htm Монголы и Русь] = The Mongols and Russia / Пер с англ. Е. П. Беренштейна, Б. Л. Губмана, О. В. Строгановой. — Тверь, М.: ЛЕАН, АГРАФ, 1997. — 480 с. — 7000 экз. — ISBN 5-85929-004-6.
• Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. [www.krotov.info/lib_sec/04_g/gre/grekov_01.htm Золотая Орда и её падение]. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1950.
• Гумилёв Л. Н. [gumilevica.kulichki.net/SIK/index.html Поиски вымышленного царства (Легенда о «государстве пресвитера Иоанна»)]. — М.: Айрис-пресс, 2002. — 432 с. — (Библиотека истории и культуры). — ISBN 5-8112-0021-8.
• Далай Ч. Монголия в XIII—XIV веках / Отв. редактор Б. П. Гуревич. — М.: Наука, 1983.
• Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом (XIII—XIV вв.). — М.: Наука, 1966. — 160 с.
• Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. [www.vostlit.ru/KartNotSerial/kart153.htm Империя Чингис-хана]. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2006. — 558 с. — 1200 экз. — ISBN 5-02-018521-3. (в пер.)
• Кычанов Е. И. Монголо-тангутские войны и гибель государства Си-Ся // Татаро-монголы в Азии и Европе : Сборник статей. — М.: Наука, 1977. — С. 46—61.
• Пашуто В. Т. Монгольский поход вглубь Европы // Татаро-монголы в Азии и Европе : Сборник статей. — М.: Наука, 1977. — С. 210—227.
• Почекаев Р. Ю. [pr-page.narod.ru/036.mht Вторая империя монголов: притязания и действительность] // Монгол – Оросын тYYх бичлэг дэх Монголын эзэнт гYрэн (Эрднэм шинжилгээний хурлын материал) (= Монгольская и российская историография Великой Монгольской империи) : Сборник научных статей конференции. — Улаанбаатар, 2009. — С. 106—112. [web.archive.org/20111102214118/pr-page.narod.ru/036.mht Архивировано] из первоисточника 2 ноября 2011.
• Рерих Ю. Н. Монголо-тибетские отношения в XIII и XIV вв // Рерих Ю. Н. Тибет и Центральная Азия: Статьи, лекции, переводы. — Самара: Издательский дом «Агни», 1999. — С. 140-152. — ISBN 5-89850-012-X.
• Свистунова Н. П. Гибель Южносунского государства // Татаро-монголы в Азии и Европе : Сборник статей. — М.: Наука, 1977. — С. 282—305.
• Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. — М.: АСТ: ЛЮКС, 2005. — 557, [3] с. — (Военно-историческая библиотека). — 5000 экз. — ISBN 5-17-027916-7.
• Штайндорф Л. [www.drevnyaya.ru/vyp/2008_4/conf-2.pdf Чужая война: военные походы монголов в 1237—1242 г. в хронике Фомы архидиакона Сплитского] // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2008. — № 4 (34). — С. 18—29.
• Жан-Поль Ру. История империи монголов = History of Mongol Empire / Пер с фр. З. З. Сажиновой. науч. ред. П. Б. Коновалов, С.Ш. Чагдуров. — Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госуниверситета, 2006. — 672 с. — 500 экз. — ISBN 5-85213-906-8.

Ссылки

• [www.wirade.ru/history/history_atlas_mong_imperii.html Атлас Монгольской империи онлайн]. — Удел Могултая. Проверено 16 апреля 2010. [www.webcitation.org/61FwuNvX3 Архивировано из первоисточника 27 августа 2011].
• Монгольская феодальная империя // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Монгольские завоевания // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.lib.csu.ru/vch/177/028.pdf Сундуева E. B. Архаическая лексика в языке ССМ]
• [www.legendtour.ru/rus/mongolia/text/weatherford_genghis_khan.pdf Д.Уэзерфорд — Чингисхан и рождение современного мира]
• [www.litmir.net/br/?b=160749&p= Д.Уэзерфорд Чингисхан и рождение современного мира]
• [www.tomovl.ru/century13.html Завоевание Руси татаро-монголами. Интерактивная карта]

Отрывок, характеризующий Монгольская империя

– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.