Татарская архитектура

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Татарская архитектура — особенность архитектуры татар, сформировавшееся под влиянием оседлого и кочевого образа жизни в древние времена, развиваясь в эпохи Золтой Орды, Татарских ханств и под владычеством Российской империи. Архитектура была сформирована в современном виде в течение долгих столетий и зависела от культуры, эстетики и религии населения, поэтому соединяет в себе уникальное сочетание восточного, русского, золотоордынского зодчества, европейских стилей, господствующих в России в то или иное время, что особенно это чётко отражено на татарских мечетях.[1] (см.Мечеть с минаретом на крыше)





История

Раннее средневековье

Верхняя Волга

Следы памятников архитектуры оставили за собой татары юго-восточной Мещеры, мордовского, пензенского и нижегородского краёв. Памятники древнетатарского средневекового строительства и исламской архитектуры были оставлены в междуречье Волги и Оки[2]. Так как в раннею эпоху население часто мигрировало, постоянно стирались старые и появлялись новые границы, разрушались и вновь строились города, уничтожались мечети — происходила утрата большей части памятников архитектуры и письменных источников по татарской архитектуре.[2].

В X-XIII века в ранней неофеодальный период волжской Булгарии произошёл расцвет каменного монументального развития в сельских и городских поселениях, тогда возникла булгарская школа градостроительства, сформировавшееся ещё до влияния эпохи золотой орды и российского завоевания.[3] Булгарские города отличались своими внушительными размерами и редкими застройками посада[2]. В период булгарского ханства также усиливалось влияние исламской монументальной архитектуры, однако из-за сурового климата булгары разработали новый стиль строения мечетейː из дворцов в крытые отапливаемые здания с толстыми стенами, также многие особенности архитектуры были переняты у поволжских мусульман, у которых булгары переняли входной тамбур, подпол, чердачную конструкцию верхнего перекрытия, крышу с уклоном и оконные остекления.[4] Другой исключительной особенностью булгарского ханства была традиция возведения деревянных мечетей, которые обязательно должны были строится в селениях, для дальнейшего распространения ислама.[4] Так как деревянные здания не могут долго существовать, до наших дней ни одной подобной мечети не сохранилось, но есть предположение, что мечети возводились в стиле деревянного булгарского зодчества.[4] Связи к распространением ислама, булгарское зодчество начало подражать иранской, арабской и среднеазиатской архитектурам. Самая первая известная мечеть была построена в Булгаре в 737 году[2]. В период с X до начала XIII века начинают всё сильнее укрепляться исламские нормы, влияющие на зодчество, строительство мечетей, изображения живности орнаментизировались, как в арабском искусстве, а прочие изображения заменялись словоначертаниями.[4] Архитектура данного государства отличалась масштабностью и размахом и смелыми инженерными решениями, которые однако были утеряны в период монгольского владычества.[5] Известно, что в городах среди крупных зданий особенно выделялись мечети и общественные бани. Существовали архаичные юртообразные постройки. Однако не известно окончательно, как осуществлялась планировка городов[2] Мечети выделались в 3 основных типаː сельская/квартальная мечеть с глинобитными и деревянными стенами и минаретом, а также «пятничная мечеть», как правило расположенная в центральных площадях городов и столичная мечеть «джами»[2].

Древний булгарский жилой дом Х века представлял собой сруб или глиннобитное сооружение, внутри здания находилась глинобитная печь. Рядом с печью находились 2 ямы-зернохранилища. Здания имели плоскую кровлю. Было установлено, что богатые люди того же времени позволяли себе строить кирпичные здания, и пристраивать к нему новые части.[3]

Нижняя Волга

Золотая орда

В ходе западного прохода, монголами были захвачены в том числе Волжская Булгария и Половецкая степь, а так же Крым. Завоевание подорвало городскую жизнь на этих территориях. Однако Монгольская Империя фактически распалась к середине XIII века и на её территории образовывается ряд государств, среди которых была и Золотая Орда, в которую вошли территории бывших Волжской Булгарии, западной части Половецкой степи, Северный Кавказ, а так же Крым.[6]

Обретя самостоятельность при Мингу-Тимуре, в Золотой Орде началось интенсивное строительство новых городов, а так же восстановление старых.[7]

В общей сложности в период Золотой Орды, на территории формирования современного татарского этноса (Поволжье, Причерноморские степи, Северный Кавказ и Крым), насчитывалось более 120 городов.[8] В подавляющем большинстве случаев, города возникали на пустом месте, после строительства знатью крупных усадеб, повлекших строительство жилищ торговцев, ремесленников, а так же простолюдинов-клиентов [7]. В строительстве прослеживается четкая планировка городов с центром в середине и прямыми "проспектами" в стороны торговых путей, прокладкой арыков и строительством большого количества бань, мечетей, медресе и караван-сараев[7]. Для архитектуры золотоордынских городов было присуще сильное влияние малоазийских (позже Османских) архитектурных техник[7].

В архитектуре фортификационных сооружений появляется заметное влияние Генуи и Венеции на западе (крепости Аккерманская крепость, Янгишехир др.), а так же Средней Азии на востоке.

Многие города, как в Нижнем Поволжье и Причерноморских степях, были выстроены в области, не имевшей до этого городской культуры и не стесненных местными архитектурными традициями. В силу этого, города получили возможность развиваться вширь. Особенно данному обстоятельству способствовало отсутствие оборонительных стен, по причине как отсутствия внешней угрозы, так и в целях преодоления регионального или феодального сепаратизма.[7] Отличительными особенностями золотоордынских городов является большая ширина улиц, наличие оросительных каналов, канализации, подпольного отопления в постройках, а так же усадебная планировка городов.[7] К времени Золотой Орды относится исламизация населения Поволжья, Северного Кавказа и Крыма. В городах начинается активное сооружение мечетей и медресе (из сохранившихся поныне можно отметить Мечеть хана Узбека в Крыму, Постройки г. Болгара в Татарстане и др.) .[7][8] С распространением ислама, в городах начинается активное сооружение бань с подпольным отоплением в малоазийском (византийском, отоманском) стиле[7].

В период Золотой Орды начинается сложение единой татарской политической нации, объединившей воедино разные тюркоязычные и финно-угорские народы.[6]. Рост городов повлек за собой активное перемещение населения и его рост. Особенными размерами обладали центры улусов (областей).[6] Бывшее степное население активно оседает в новых и старых городах, влияние степи стремительно уменьшается. Бывшие тюркские и тюркизированные племена превращаются в аристократические роды[6]. Строительство и поощрение образования в Золотой Орде, привели к формированию старотатарского языка, на основе которого зарождается поэзия золотой Орды (поэты Сафи-Сараи, Кутб, Хисам Кятиб, Махмуд Гали и другие).

Общее культурное пространство государства позволило быстро распространяться архитектурным стилям, что привело к изменению и объединению стилей городов Золотой Орды.[7] Материал строительства варьировался от места строительства и восстановления. В областях, где имелся камень, строительство велось из камня (особенно зданий общественных учреждений), в областях с преобладанием леса- строительство велось с использованием большого количества дерева, в областях, бедных как камнем, так и деревом, строительство велось глиняными кирпичами- фундамент выполнялся из обожженного кирпича, а остальные части стен из саманного..[7] Развитие прерывается великой замятней из-за выборного характера монархии, сопряженное с появлением нескольких групп, пытавшихся увеличить своё влияние и повлиять на избрание хана (городская аристократия, степные вожди, представители боковых линий Джучидов)[6] Особенно губительным оказалась война Золотой Орды с Тамерланом, который уничтожил более трети всех городов и поселений, многие мастера были уведены в рабство для строительства Самарканда.[6] Помимо войн, особую роль в падении государства сыграла Чёрная смерть(чума), погубившая многих в 14 веке[6].

Период Золотой Орды заканчивается гражданской войной, распадом государств на татарские ханства и отпадением вассальных государств (Руси, государства Орда Эджена и других).[6][9] На территории бывшего государства образуется несколько враждующих государств, претендующих каждая на власть во всех остальных татарских ханствах. Из доселе вассального Улуса Орда Эджена начинается вторжение кочевников-ногайцев, сыгравших особую роль в гражданской войне[9].

Гражданская война привела к уничтожению огромного количества городов Золотой Орды.[6] В ходе гражданской войны, иностранного нападения и чумы, население начинает активно покидать города на Нижней Волге и перемещаться на Север и в Крым. Города приходят в запустение, постройки начинают разрушаться[7]. В появившихся татарских ханствах начинается сооружение укрепленных городов-крепостей. Масштабы гражданского строительства резко падают[7].

Касимов

В центре Мещеры русским князем Доргоруким было основано поселение ещё в XII веке, как опорный пункт юго-восточной границы. В XIII веке город был завоёван монголами, затем вошел в состав Золотой Орды, а в XV веке на его месте было образовано Касимовское ханство, по сути являющееся вассальным государством Русского цартва. До завоевания Казанского Ханства русскими, город Касимов был главным центром соприкосновения татарской и русской культур[2]. Об архитектуре города было оставлено множество записей разными путешественниками из западных стран. Город на рубеже ХV и ХVI выл застроен татарскими и русскими слободами[2]. В русских слободах преобладала деревянная застройка, в то время как в татарских — каменная с деревянной. Слобода представляла собой плотную архитектурную постройку с усадьбами придворных и ремесленниками с каменными мечетями[2]. Здания богатых татарских землевладельцев не отличались большими размерами. В слободе имелись огороженные дворы, зачастую занимающие половину площади здания или крепости. Главная площадь была покрыта известняковым мощением и по периметру застроена покоями царя, его сеитов, мурз, беков и уланов. Здание дворца было прямоугольным и огорожено деревянным тыном[2]. В 1467 году напротив дворца была построена каменная мечеть из белого известняка, представляющая собой кубическое центрическое здание с куполом и минаретом в углу. Сегодня минарет здания является старейшим сохранившемся памятником татарской архитектуры в Мещере, мечеть была разобрана и перестроена уже в другом стиле[2]. После завоевания русскими Казани, Касимов постепенно стал утрачивать уникальную этноархитектуру, в том числе и культовую. И с тер пор наблюдалось всё более сильное влияние архитектуры, планировки Казани и провинциального русского классицизма. Фасады стали украшаться кирпичным орнаментом с известняковыми тёсанными деталями, популярным стало цветное стекло. За основу каменного декора использовалась булгарская орнаментика, а в деревянных орнаментах было заметно культуры верхнего Поволжья и Нижегородского края. Характерными частями жилого касимовского здания было крыльцо, гранённые сени, веранда, мезонин и башенки[2]. До ХIX века татарская слобода застраивалась гнездовой планировкой[2].

Казанское ханство

Во время упадка монгольской империи татарские земли из-за феодальных междоусобиц приходят в хаос и упадок[5] и ХIII-ХIV векa происходит массовая миграция татар на север где впоследствии образуется новое казанское государство, в архитектуре начинается прослеживаться влияние русской и османской архитектуры.[4] Также в ХIII происходит мощное Мощная волна сельджукского влияния на архитектуру, в том числе и деревянную.[4] Из-за того, что новое государство гораздо слабее, чем булгарское, традиция возводить огромные монументальные храмы отходит на второй план.[5] Архитектура казанского ханства традиционно сочетает в себе стиль болгарского деревянного зодчества и исламской архитектуры, образовавшейся в период золотой орды,[4] также новое место занимает османская архитектура, считающейся на тот момент самой прогрессивной в исламском мире.[5] Каменные дворцы возводились по подобию татарского жилища: имели два этажа, из двух двухэтажных срубов, которые объединяли сени, на крышах дворцов красовались башенки-бельведеры,[10] а стены здания облицовывали полевными образцами.[3] В казанском ханстве была возвращена традиция возведения деревянных мечетей с высокими и узкими минаретами, выходящим из центра двускатной крыши. Возведение деревянных мечетей выходит на новый уровень во время действия закона, запрещающего возводить каменные мечети в XVIII веке.[4]

В период казанского ханства возводится монументальная архитектура с длинными балконами, опирающиеся на колонны.[11] Среди архитектуры Казани преобладали деревянные постройки, каменные дворцы и мечети в высокими минаретами, в которых хоронили казанских ханов[12], а их усыпальницы были роскошно украшены камнями и жемчугом.[13] Мечети и дворцы упоминаются в письмах также и за пределами Казани.[13] Для казанского и булгарского зодчества была свойственна контрастная ярусность и резкая ступенчатость зданий.[13] В целом осталось очень мало сведений о архитектуре ханского периода, так как почти все наземные здания были разрушены.[12] В Казани до взятия его русскими существовала восьми-минаретная мечеть, которая могла стать прообразом для московского храма Василия Блаженного на Красной площади в Москве, как символ победы христианства над исламом. А 9 центральный купол некогда был снят с той самой мечети, остальные купола также привезли на 12 подводах, однако этот вопрос с куполами и прообразом остаётся по сей день спорным.[13]

В составе российской империи

По приказу Ивана Грозного Казань существующие дворцы и храмы Казани были разрушены, а на их месте построены новые здания и церкви, был полностью заново построен Казанский кремль.[12] Разгром казанского ханства сопровождался разорением всех основных культурных центров, массовыми убийствами и депортациями, в результате привели к национальному упадку культуры татар монументального зодчества.[5] Несмотря на это многие небольшие сельские мечети продолжали действовать в поселениях, а многие городские мечети перестраивались в церкви или здания другого назначения[5]. Следующие века Татарстан в составе российской империи начинает сосуществовать с русским народом. Вплоть до конца XVIII века в Татарстане не была возведена ни одна каменная мечеть, наоборот шло систематическое и постепенное разрушение каменных мечетей, созданных в период Золотой орды и Казанского ханства. Только во время епископа казанского Луки Конашевича было разрушено 418 каменных и деревянных мечетей, среди которых были и новые на тот период.[4] Однако уничтожение затрагивали исключительно культовые памятники, в то время, как светские памятники татарского зодчества тронуты не были.[4] После всплеска антироссийских настроений среди татар, Российская Империя возвратила права на возведение мечетей, но со строгими ограничениями в размерах и количествах.[14] В частности по новому указу мечети не дозволялось строить вблизи русских поселений и «новокрещённых иноверцев»[5]. Также указ гласил, что помимо отсуствия православного населения для постройки мечети было необходимо, чтобы её приход составлял не менее 200 мужчин. На практике строительство деревянных мечетей продолжалось активно, даже там, где население крестилось. В таких случаях власть могла применять репрессии к сельским общинам[5]. Сельские мечети представляли собой в основном 2-х этажные деревянные здания в стиле татарского зодчества и прямоугольные здания на высоком цокольном этаже, с высокой вальмовой крышей и оштукатуренными стенами, а минарет воздвигался на коньке крыши, так как отдельно построенный минарет был не устойчив при ветре.[4] Стены мечети окрашивались охрой, фронтоны здания и стержень минарета выкрашивали ультрамарином, здание также украшали белыми фризами и зелеными карнизами.[4] Красиво-декорированное полукруглое фронтонное окно раскрашивалось в белый и зеленый цвета.[4] Нередко из-за того, что при строительстве очередной мечети, её лицевая сторона обращалась в сторону Мекки, здание располагалось под углом к уличной застройке.[14]

Ограничения на строительство мечетей были значительно ослаблены в XVIII веке, за счёт которых появилась возможность снова возводить каменные храмы.[14] Однако закон по прежнему запрещал возводить мечети при наличии в селе христиан. В конце ХVIII века Санкт-Петербургская строительная коммисия выпустила альбомы образцовых мечетей для массового строительства[2]. После указа 13 декабря 1817 года о «Об устройстве деревень и церковных зданий» ограничения на строительство мечетей были сняты и в более крупных городах по заказам мусульманских общин в XVIII — начале XX веков начали массово возводится монументальные мечети по разработкам русских архитекторов, они представляют собой в основном синтез татарского зодчества, господствовавших стилевых направлений российской архитектуры определённого времени, и далеки от мусульманской архитектуры.[4] Однако в маленьких поселениях продолжают возводится мечети, следуя строгим канонам булгарского зодчества, поэтому образовались 2 основные ветви татарской культовой архитектуры: прогрессирующая городская и ортодоксальная сельская.[5] Несмотря на эти особенности, архитектурное направление мечетей не могло развиваться свободно в составе государства, которое определяло христианство, как господствующую религию, поэтому большинство мечетей не отличались смелыми архитектурными решениями, ни своими размерами.[5] Во второй половине XIX века архитектура тарарского содчества начинает выделяться яркой полихромией, и всё большей популярностью пользуется полосатая раскраска обшитых тесом поверхностей, которая становится отличительной особенностью татарского зодчества в отличие от русского и финно-угорского.[4] Незадолго до революции на всей территории российской империи происходит возрождения исламской архитектуры, в том числе и в Татарстане.[5] Так, если в 1856 году в 18 губерниях, насчитывалось 3478 мечетей, то к 1912 году их были уже 6144 единиц.[14] Однако это длится лишь до событий революции 1917 года.[5]

В жилищах дореволюционного типа всю переднюю часть дома обставляли невысокими и широкими нарами — сэкэ. На них спали, работали, ели, принимали гостей итд. Во время сна сэкэ огораживались занавесью — чаршау. В каждом доме хранились сундуки, покрытые ковриками, также к боковой стене приставлялись столы, на которых однако не если, а самовар или посуду на подносе.[15] У задней стены дома располагался шкаф, который был либо закрытым, со стеклянным верхом, или открытым в виде полок, на полках из жердей хранились в изобилии запасные постельные принадлежности. В самом здании находилось мало мебели, но очень много ковров и тканевых изделий.[15]

Новейшее время

Урон, нанесённый культовым и монументальным памятникам Татарстана в период существования СССР соразмерен с худшими периодами средневековья.[5] После революции начался процесс нивелирования этнокультуры и почти полного уничтожением культовых зданий[2]. Строительство культовых сооружений оставалось в некоторых сёлах до 30-х годов. Однако в период СССР были разрушено или перестроено большинство культовых памятников Татарстана. Строительство мечетей возрождается лишь к 80-х годах и осуществляется в двух направлениях: традиционном (татарское зодчество с минаретом на крыше) и универсальным.[14] В проектах мечетей стали прослеживаться новаторские идеи и попытки возрождения архитектурного наследия казанского ханства.[14] С другой стороны строительство мечетей никто не координировал, поэтому многие здание отличаются низким качествомв[2].

До 1950 года в татарских селениях преобладали срубные четырёх-стенные дома, покрытые соломой, у входа всегда стояла хлебопекарная печь с котлом, однако не упиралась об стену. Печь и стену соединяла глухая перегородка, разделявшая дом на женскую и мужскую половину. В женской части также находилась кухня — пачмак. В домах более бедных семьей кухня делалась в перегородке, которая закрывалась занавеской при появлении посторонних в доме.[15] По мере роста экономики и уровня жизни привёл к полному обновлению жилищного фонда в деревнях, всё чаще стали строить дома из камня или кирпича, а соломенные крыши полностью заменили на шиферные или железные.[15] Избы стали строить с прирубом — «тур як», или чистой/передней половиной которая использовалась как спальная комната и гостиная. Остальное здание делилось на «тёмную половину», которая служила одновременно прихожей, кухней и столовой. Дома при возможности расширяли для создания большего количества комнат, а в крупных пятистенных домах пристраивали ещё дополнительные прирубы. В более позднее время ко многим домам стали пристраивать застеклённую террасу, служащую одновременно столовой и спальней летом.[15] В наше время среди новых построек в Татарстане преобладают кирпичные здания.[15]

Усадьба

Татарская культура на протяжении последних столетий взаимодействовала к русской, поэтому татарские традиционные усадьбы во многом схожи с русскими, но имеют ряд основательных отличий: во первых дома должны выть огорожены изгородью со стороны фасада, а сам дом располагаться как минимум 2 метра от улицы, это связано с оборонительными традициями народа, и также закрытым образом жизни татарских женщин. Сами дома были разделёны на мужскую и женскую половины.[1][16] Главную роль в украшении зданий играли не резьба по дереву, как в русских избах, а яркие и мелко-росписные изображения, состоящие в основном из желтых, белых, голубых и зеленых тонов, краски обычно не смешивались, что предавало росписям особую чёткость и яркость. Наибольшей росписи подвергались ворота здания, на домах в основном изображались: солнце, знаки геометрии, символы из мифологии, птицы, цветы и другое,[1][17] Окна зданий украшались резными наличниками, которые особенно были красивыми у чердачных маленьких окон, для таких окошек специально создавали углубления-ниши, которые огораживались резной решёткой, придавая вид декоративного балкона.[18] Традиция росписи восходит ещё к временам древней Булгарии до распространения ислама.[19] Наибольшей росписью подвергались дома в заказанье, в то время, как в самарской области дома выглядели гораздо скромнее.[15] На стене дома или над входной двери вывешивались шамаили — красиво оформленные изречения из Корана, который в наше время вставляют в рамки со стеклом.[15] Внутренний интерьер обильно украшался яркой материей, состоящей из молитвенных ковров, скатертей, салфеток и полотенцев,[1] также в доме всегда было много подушек, перин, пуховых одеял.[18] Комнаты огораживались чаршау и чыбылдыком, или же занавеской и пологом. Считается, что эта традиция восходит ещё ко временам, когда татары вели кочевой образ жизни.[1] Дом отапливался «казаном» — крупной и низкой печью с вмазанным котлом, который находился в задней части дома, на печи устраивался выступ, который иногда был настолько широким, что на нём можно было самовар и чайную посуду.[15] В общем во внутренней планировке татарского жилища наблюдается большое многообразие, вызванное постоянным стремлением создать более удобные планировки жилища.[15]

Жилища бедных семей имели лишь одну комнату, и назывались четырёхстенками, так как семья были многолюдными, при возможности избу старались строить покрупнее. Семья высшего достатка строили себе 2-х или 3-х этажные дома, первый этаж возводился из кирпича, а остальные из дерева. Здание обильно украшалось рисунком и орнаментом.[18]

Галерея

  • Булгарское городище 6.JPG

    Булгарское городище, ХII-XIV века.

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Интерьер Чёрной палаты, Булгарское городище

  • Булгары, Мечеть.JPG

    Белая мечеть Булгары, выполненная в стиле булгарской архитектуры

  • Булгарское городище башня орнамент.jpg

    Булгарское городище, орнамент башни

  • Башня Сююмбике (Казань).jpg

    Башня Сююмбике, одно из немногих зданий, сохранившихся со времён казанского ханства.

  • Азимовская мечеть 03.jpg

    Азимовская мечеть, конец ХIX века

  • Азимовская мечеть (г. Казань) - 3.JPG

    Азимовская мечеть, вход

  • Азимовская мечеть 04.jpg

    Азимовская мечеть, окно

  • Бурнаевская мечеть 01.jpg

    Бурнаевская мечеть, конец ХIX века

  • Мечеть Марджани (г. Казань) - 1.JPG

    Мечеть Марджани, конец ХVIII века

  • Султановская мечеть, Казань, Россия.JPG

    Султановская мечеть, конец ХIX века

  • Kazan-shamil-house.jpg

    Дом Шамиля, сочетание эклектики и татарского зодчества

  • Мечеть в Больших Кайбицах.JPG

    Типичная деревенская мечеть с минаретом на крыше в Больших Кайбицах, татарское зодчество

  • Инеш.jpg

    Деревянный домик из села Старые Чечкабы

  • Иске Чәчкаб авылы мәчете.jpg

    Ещё один пример деревенской традиционной мечети

  • Kremlin - Kazan - Russia 02.JPG

    Стена-башня казанского Кремля

  • Центр семьи «Казань».JPG

    Центр семьи «Казань» — пример современной монументальной архитектуры с элементами булгарского зодчества

  • Houses in Kazan.JPG

    Казанское здание — пример традиционного деревянного зодчества

  • House2 Sheremetevka.jpg

    Купеческий дом Тикунова в Шереметьевке

  • Moscow Cathedral Mosque 2015-08.jpg

    Московская соборная мечеть, сочетает в себе элементы исламской архитектуры и татарского зодчества

  • Башня чертового городища.jpg

    Башня чертового городища

  • Чёртово городище,.jpg

    Здание чертового городища

См. также

Напишите отзыв о статье "Татарская архитектура"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 [madaniat.ru/zodchestvo-i-arxitektura-tatarstana Зодчество и архитектура Татарстана]
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 [www.muslims-volga.ru/?id=466 «Тозу Исадэ» Татарская Архитектура междуречья волги и Оки]
  3. ↑ 1 2 3 Волжские булгары, Авторы: А.П. Смирнов, Рипол Классик, 2013 стр. 78
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [gov.cap.ru/hierarhy_cap.asp?page=./86/3743/4051/4056/4071 Архитектурные стили]
  5. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 [history-kazan.ru/kazan-vchera-segodnya-zavtra/peshkom-v-istoriyu/ekskursionnymi-marshrutami/11580-1377 Архитектура татарской мечети]
  6. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и её падение М.–Л.: Изд-во АН СССР, 1950. – 505 с.
  7. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Зиливинская Э.Д. Архитектура Золотой Орды. Часть I. Культовое зодчество: Монография. - Казань: Отечество, 2014. - 228 с.
  8. ↑ 1 2 Историческая география Золотой Орды в XIII - XIV вв. / В. Л. Егоров ; отв. ред. В. И. Буганов ; Министерство культуры РФ. Государственный исторический музей. -4-е изд.,науч. -М. :2013
  9. ↑ 1 2 Исхаков Д. М. Тюрко-татарские государства XV—XVI вв. — Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2004.
  10. ↑ [www.tatworld.ru/article.shtml?article=82&section=0&heading=0 Ханский дворец]
  11. ↑ [tatarkitap.ru/istoriya/iskusstvo-kazanskogo-hanstva.aspx Искусство Казанского ханства]
  12. ↑ 1 2 3 [www.spsl.nsc.ru/history/descr/kazan.htm КАЗАНСКОЕ ХАНСТВО]
  13. ↑ 1 2 3 4 [www.tataroved.ru/obrazovanie/textbooks/1/r6/ РАЗДЕЛ VI. КАЗАНСКОЕ ХАНСТВО]
  14. ↑ 1 2 3 4 5 6 [komanda-k.ru/%D0%A2%D0%B0%D1%82%D0%B0%D1%80%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD/%D0%BC%D0%B5%D1%87%D0%B5%D1%82%D0%B8-%D1%82%D0%B0%D1%82%D0%B0%D1%80%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B0 Мечети Татарстана]
  15. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.uic.ssu.samara.ru/povolzje/tatari_Jilishe.htm Традиционное жилище]
  16. ↑ [1997-2011.tatarstan.ru/index.php?DNSID=5a76b441fddf0bbbc13bda8fffa90314&node_id=971 Архитектура, татарское зодчество]
  17. ↑ [www.kazan.ws/cgi-bin/culture/print.pl?action=view_cul&id_cul=154&id_razdel=2&id_sub=30&id_sub_sub=&wh=sub Татарское деревянное зодчество]
  18. ↑ 1 2 3 [www.tatworld.ru/article.shtml?article=384&section=0&heading=0 Татарский дом]
  19. ↑ [etatar.ru/selo/40559 Татарское деревянное зодчество – резные перила и полет воображения]

Литература

  • Нияз Хаджиевич Халитов Татарская мечеть и её архитектура: учебное пособие — КГАСУ, 2011 год, с.77 — ISBN 5782902884
  • А.П. Смирнов Татарская архитектура // Волжские Булгары/А.П. Смирнов — Рипол Классик, 2013 год, стр. 78-79 — ISBN 5458556933
  • Ф.Х. Валеев, Г.Ф. Валеева-Сулейманова Древнее искусство Татарии — Рипол Классик, с. 165 — ISBN 5458443292

Отрывок, характеризующий Татарская архитектура

Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Татарская_архитектура&oldid=78000409»