Татищев, Михаил Игнатьевич

Михаил Игнатьевич Татищев (ум. 1609) — русский государственный и военный деятель, ясельничий, думный дворянин, окольничий, дипломат, сын царского казначея Игнатия Петровича Татищева (ум. 1604)

Служба при Фёдоре Иоанновиче и Борисе Годунове

Михаил Игнатьевич Татищев впервые упоминается в разрядах в 1596 году, когда он получил чин ясельничего. В 1598 году М. И. Татищев был отправлен в Речь Посполитую для официального объявления об избрании на царский престол Бориса Фёдоровича Годунова. В следующем 1599 году по царскому поручению Михаил Игнатьевич Татищев встречал шведского принца Густава, приехавшего в Россию и желавшего жениться на царевне Ксении Борисовне Годуновой.

В декабре 1600 года М. И. Татищев принимал деятельное участие в переговорах с польско-литовским посольством под руководством Льва Сапеги, прибывшим в Москву для заключения «вечного мира» между Русским царством и Речью Посполитой. Во время сложных переговоров Михаил Татищев часто проявлял несдержанность. Во время одного из совещаний он назвал Льва Сапегу лжецом, а последний обозвал его сыном конюха. В результате литовский дипломат покинул совещание, бил на Татищева челом, и ему «в ответах ходить не велено».

Дипломатическая миссия в Грузии

В мае 1604 года по поручению царя Бориса Годунова Михаил Игнатьевич Татищев во главе русского посольства отправился в Грузию. Его сопровождал иверийский архимандрит Кирилл. Дипломатическая миссия Татищева в Грузии имела двойное значение. С одной стороны он должен был добиться от царя Кахетии Александра II (1574—1605) официального, утвержденного присягой, перехода в московское подданство, а с другой — найти в Грузии жениха и невесту для дочери и сына Бориса Годунова.

В августе М. И. Татищев приехал в Кахетию, но не застал там царя Александра, который с большим войском находился у персидского шаха. Татищев был принят в Дзегами царевичем Георгием (младшим сыном Александра), который был сторонником прорусской ориентации. На переговорах Георгий много жаловался на бедственное положение Грузии, которой с двух сторон угрожали Османская империя и Сефевидский Иран. Только строительство крепостей в Грузии и отправка туда значительного войска могли удержать, по мнению царевича Георгия, Грузию в русском подданстве. Вскоре поступила информация о том, что турецкое войско вторглось в Кахетию. Царевич Георгий обратился к русскому послу М. И. Татищеву с просьбой дать ему для отражения вражеского нападения стрельцов, сопровождавших московское посольство. После долгих колебаний Михаил Игнатьевич Татищев, опасаясь царского гнева, передал сорок стрельцов в распоряжению кахетинского царевича. 7 октября 1604 года 6-тысячное грузинское войско при поддержке русских стрельцов вступило в бой с турками. Турки-османы, увидев среди грузин московских стрельцов, вооруженных пищалями, поспешно отступили. На следующий день царевич Георгий при помощи тех же стрельцов разгромил отряды кумыков, освершавших набеги на кахетинские земли. После побед влияние русского посла Михаила Татищева в Грузии быстро усилилось. В январе 1605 года царевич Георгий и все кахетинское население принесло присягу на верность Русскому государству. Однако в марте из Персии вернулся кахетинский царь Александр со старшим сыном Константином, который принял ислам и был активным приверженцем шаха. По приказу шаха царевич Константин стал собирать кахетинское ополчение для похода на Шемаху. Русский дипломат Михаил Татищев резко выступил против этого похода и неоднократно предостерегал царя Александра против его старшего сына.

12 марта 1605 года в Дзегами царевич Константин совершил переворот, умертвил своего отца Александра и младшего брата Георгия, объявив себя новым царем Кахетии. Дворцовый переворот еще более усилил зависимость Кахетинского царства от Сефевидского Ирана. Новый царь Константин лицемерно объявил русскому посланцу, что его отец Александр был убит случайно, а младший брат Георгий — как враг России, притворявший её другом, что переворот нисколько не повлияет на отношения Грузии к России, а сам, Константин, «готов во всем усердствовать царю христианскому» Борису Фёдоровичу. Отказавшись от даров, от предложенных ему Константином, Михаил Игнатьевич Татищев в прямой и категорической форме поставил вопрос о подданстве Грузии Русскому государству. Кахетинский царь Константин, ярый приверженец и ставленник Ирана, дал уклончивый ответ, уверяя, что он пока останется мусульманином и иранским вассалом, но на деле будет «другом России и защитником христианства». Такой ответ не понравился Михаилу Татищеву, который уехал из Дзегами, объявив Константину, что царь Борис не уступит Грузию шаху, который своим содействием в убийстве Александра и Георгия нарушил добрые отношения с Русским царством.

Из Кахетии русский дипломат Михаил Татищев отправился в Картлийское царство, куда прибыл 15 апреля 1605 год. По поручению царя Михаил Татищев должен был увидеть царевича Теймураза, племянника Георгия, который предназначался в женихи дочери русского царя, и царскую дочь Елену, которую, по совету архимандрита Кирилла, Борис Годунов проил в жены своему сыну Фёдору. Однако царевич Теймураз был отправлен в заложники к шахскому двору. Картлийский царь предложил в жены дочери царя своего другого родственника, князя Хоздроя. Московский посол Михаил Татищев, принятый картлийским царем с большими почестями, предложил Георгию вступить в русское подданство и отпустить в Москву царевну Елену и князя Хоздроя, «если они имеют достоинства, нужные для чести вступить в семейство Борисово». «А сия честь велика, — говорил Tатищев: — император и короли шведский, датский и французский искали её ревностно».

Царь Картли Георгий (1600—1606), получивший обещание в военной помощи в войне против Персии, признал подданство Русского государства и представил Татищеву жениха и невесту. В донесении царю Михаил Татищев написал о них: «Хоздрою 23 года от рождения; он высок и строен; лицо у него красиво и чисто, но смугло; глаза светлые карие, нос с горбинкой, волосы темно-русые, ус тонкий… в разговорах умен и речист…; одним словом хорош, но не отличен; вероятно, что полюбится, но не верно.. Елена прелестна, но не чрезвычайно: бела и еще несколько белится; глаза черные, нос небольшой, волосы крашеные; станом пряма, не слишком тонка; в лице не довольно полна». М. И. Татищев планировал взять в Москву и жениха и невесту, говоря, что последняя будет жить при царице, учить язык и обычаи. Однако картлийский царь согласился опустить в Москву только князя Хоздроя. По пути в Россию Михаил Татищев узнал о разгроме турками русских в Дагестане, оставил князя Хоздроя, а сам поспешил в Москву.

Служба при Лжедмитрии I

5 ноября 1605 года Михаил Игнатьевич Татищев приехал в русскую столицу, где уже царствовал Лжедмитрий I. В своих донесениях о поездке в Грузию Татищев составил подробное и весьма ценное описание страны. Михаил Татищев, обладавший тонким умом и гибким характером, умел быстро приспосабливаться к сложившимся обстоятельствам. Пользовавшийся ранее доверием Бориса, он вскоре смог добиться расположения Лжедмитрия, став одним из постоянных участников пиров и увеселений в царских покоях. Вскоре Михаил Игнатьевич Татищев перешел на сторону князей Шуйских, готовивших заговор против самозванца. На одном из царских пиров князь Василий Иванович Шуйский, увидев на столе блюдо из телятины, заметил, что русские не едят в пост мясо. Лжедмитрий вступил в спор с Шуйским, которого поддержал Татищев. По царскому указу его вывели из-за стола, посадили в темницу и хотели сослать в Вятку. Через две недели Петр Фёдорович Басманов, фаворит самозванца, добился у Лжедмитрия прощения для Татищева.

Служба при Василии Шуйском

В мае 1606 года Михаил Игнатьевич Татищев принял активное участие в заговоре и свержении Лжедмитрия. 17 мая М. И. Татищев во главе восставших ворвался в царский дворец и лично умертвил царского любимца Петра Фёдоровича Басманова. В следующие дни Михаил Татищев вместе с другими боярами вел переговоры с польскими послами Олесницким и Гонсевским, задержанными в Москве в качестве заложников.

В 1607 году Михаил Игнатьевич Татищев был пожалован царем Василием Шуйским в окольничие и стал членом Боярской думы. В следующем 1608 году М. И. Татищев был назначен воеводой в Великий Новгород. Вскоре в Новгород был прислан князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, который должен был собирать ратных людей на севере и вести переговоры со Швецией об оказании военной помощи. Михаил Татищев стал одним из сподвижников Михаила Скопина-Шуйского. Когда новгородцы стали оказывать Михаилу Скопину «расположение подозрительное», он решил покинуть Новгород. Михаил Скопин-Шуйский и Михаил Татищев с небольшой дружиной выехали из города. Жители Ивангорода и Орешка отказались их принять. Вскоре новгородцы отправили посольство к Михаилу Скопину-Шуйскому и пригласили его вернуть обратно. Вместе с ним вернулся в Новгород и Михаил Татищев, пользовавшийся полным доверием князя и бывший его правой рукой.

В начале 1609 года новгородцы получили известие о том, что большой польско-литовский отряд под командованием ротмистра Яна Кернозицкого выступил с юга к Новгороду. Чтобы помешать переправе противника через р. Мсту, Михаил Скопин-Шуйский решил отправить в Бронницы сильный отряд под командованием Михаила Татищева. В это время несколько новгородцев донесли М. В. Скопину, что Михаил Татищев намерен изменить и перейти на сторону Кернозицкого, чтобы помочь ему захватить Новгород. Князь Михаил Скопин-Шуйский призвал воеводу Михаила Татищева, собрал всех ратных людей и объявил им о полученном доносе. Новгородцы набросились на Татищева и убили его, не дав ему сказать ни слова в своё оправдание. Михаил Игнатьевич Татищев был похоронен в новгородском монастыре св. Антония.

Н. М. Карамзин считал Татищева «едва ли виновным» в измене, а С. М. Соловьев говорил по этому поводу: «Трудно представить себе, чтобы этот человек, так сильно стоявший за старину, убийца Басманова, один из самых ревностных заговорщиков против первого Лжедимитрия, хотел передаться второму. Гораздо вероятнее, что Татищева не любили за его характер, не хотели быть под его начальством… и, быть может, доносчики сами не хотели своим доносом сделать большого вреда ему».

Ссылки

• Татищев, Михаил Игнатьевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Татищев, Михаил Игнатьевич

Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.