Татищев, Ростислав Евграфович
Ростислав Евграфович Татищев (1742—1820, Москва, похоронен в Донском монастыре) — крупный землевладелец Московской и Симбирской губерний, статский советник, устроитель усадьбы Воробьёво. Внук историка В. Н. Татищева, двоюродный брат князя Н. Б. Юсупова, сводный брат графа А. А. Мусина-Пушкина.
Содержание
Биография
Родился в семье полковника Евграфа Васильевича Татищева (1717-81) и его первой жены Прасковьи Михайловны Зиновьевой, которая умерла вскоре после рождения сына. В честь деда при крещении получил имя «Михаил». В детстве жил в подмосковном имении другого деда, селе Болдино[1]. Будучи неравнодушен к звучным старославянским именам, старик Татищев переименовал его в Ростислава (имя, прежде московской знатью не употреблявшееся).
В 1758 г. поступил в Измайловский полк капралом, затем служил в том же полку прапорщиком. В 1777 г. состоял прокурором Тверского наместничества, затем до 1779 г. — членом Петербургской монетной экспедиции. Перевёлся в экспедицию о государственных доходах камериром, затем экзекутором. В 1783 г. числился членом той же экспедиции «по горной части» и прокурором в Берг-коллегии[2]. В сентябре 1788 г. пожалован орденом св. Владимира низшей степени.
Вскоре после того вышел в отставку статским советником, так и не достигнув высот на государевой службе, и занялся обустройством воробьёвского имения. Он унаследовал от отца Тетюшскую волость в Симбирском наместничестве, а от матери — земли в Подольском уезде Московской губернии. Активно скупал угодья соседних помещиков, сосредоточив в своих руках территорию от современного Климовска до западных окраин Домодедова, на которой проживало в 1795 г. 2161 душ крестьян[2].
В Москве на Петровском бульваре Татищев выстроил в 1786 г. большую городскую усадьбу (ныне дом № 8). Помимо живописи, одна из комнат дома была убрана зеркалами, что по тем временам было ещё в диковинку[1]. В некоторых публикациях Р. Е. Татищева ошибочно называют графом или вельможей. Воспоминания о быте этого дома, проданного в 1860-е гг. купцу Катуару и им перестроенного, оставила артистка А. И. Шуберт, чей отец служил дворецким у зятя Р. Е. Татищева, князя Вяземского[3].
Семья
Ростислав Татищев, как и отец, был женат трижды. Первая жена, Евдокия Ивановна Бакунина, умерла в 1774 году. От этого брака дочь[1]:
- Александра, наследница имения Константиново, жена Фёдора Ивановича Похвиснева.
Вторая жена — Авдотья Ивановна Грязново (1752—1805), внучка и одна из наследниц графа А. А. Матвеева. В этом браке родилась ещё одна дочь:
- Елизавета (1786—1860), наследница имения Воробьёво, основательница города Климовска, жена князя Сергея Сергеевича Вяземского (1777—1847); у них дочь Варвара.
После смерти второй жены богатый старик Татищев нашёл себе совсем юную невесту, чей отец был на 10 лет моложе его самого. Это была княжна Александра Ивановна Гагарина, сестра князей Сергея и Григория Ивановичей. Рано овдовев, она вышла замуж за учителя своих падчериц, сына священника. Родные, будучи фраппированы этой партией, отвернулись от неё, а ревнивый муж не выпускал из своего крохотного домика в Георгиевском переулке[2].
Напишите отзыв о статье "Татищев, Ростислав Евграфович"
Примечания
Ссылки
- [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVIII/1780-1800/Tatisev_E_V/duchovnaja_26_02_1781.htm Духовная Евграфа Васильевича Татищева]
Отрывок, характеризующий Татищев, Ростислав Евграфович
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.
Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
