Татой

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Татой
загородный дворец

Расположен Греция
Назначение будущий музей
Публичный доступ нет
Статус поврежден
Построен в период 1872 — 1880
Под юрисдикцией Греция Греция
Построено по заказу короля Георга I
Проектирование Савва Букис

Татой (греч. Τατόι) — бывший загородный дворец греческих королей и место погребения членов королевской семьи, находящийся на лесистом склоне горы Парнита в Аттике, в 27 км от центра Афин (15 км от границы города).





Дворец

В 1832 году усадьба была приобретена Александром Кантакузеном, а после его кончины, в 1841 году перешла в качестве наследства его дочери Элпиде (Надежде), бывшей в браке за Скарлатосом Суцосом. В 1872 году поместье было продано королю Георгу I по указанию которого архитектором Саввой Букисом началось возведение дворцовых построек в подражание комплексу Петергофа (супруга Георга, Ольга Константиновна, была племянницей российского императора Александра II). В комплексе резиденции были две церкви (Пророка Илии, 1873, и Воскресения Христова, 1899), здания придворных служб, телеграф, винный и молочный заводы, три конюшни. В парке находится статуя «Царский сокольничий» работы Евгения Лансере.

В 1916 году, через три года после гибели основателя Татоя короля Георга I, пожаром было уничтожено значительное количество построек, в дальнейшем эпоха политической нестабильности не способствовала восстановлению дворца. В 1930-е годы была проведена реконструкция комплекса (архитекторы Анастасиос Метаксас и Константинос Сакеллариос).

В Татое родился король Георг II и умерли два короля: Александр I (погиб от укуса комнатной обезьяны и заражения крови) и Павел I. Во дворце бывали с визитами Николай II, императрица Австрии Елизавета, Эдуард VII, Елизавета II, Жаклин Кеннеди. В Татое проводился ряд важных правительственных совещаний во время обеих мировых войн. Здесь были приведены к присяге правительства Элефтериоса Венизелоса, Димитриоса Раллиса и Георгиоса Папандреу-старшего.

После переворота чёрных полковников и изгнания королевской семьи в 1960-е годы Татой пришёл в запустение и стал разрушаться. Бывший король Константин II судился с греческим правительством в Суде Европейских сообществ, пытаясь вернуть конфискованный после отмены монархии дворец, однако получил лишь небольшую компенсацию.

В 2007 году греческое правительство объявило о планах создать в заброшенном дворце музей.

Королевское кладбище

Королевское кладбище
Эмблема
Страна Греция
Координаты 38°09′45″ с. ш. 23°47′37″ в. д. / 38.1627306° с. ш. 23.7936889° в. д. / 38.1627306; 23.7936889 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.1627306&mlon=23.7936889&zoom=12 (O)] (Я)Координаты: 38°09′45″ с. ш. 23°47′37″ в. д. / 38.1627306° с. ш. 23.7936889° в. д. / 38.1627306; 23.7936889 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.1627306&mlon=23.7936889&zoom=12 (O)] (Я)
Дата основания 1880
Первое захоронение 1880
Официальный язык греческий
К:Некрополи, основанные в 1880 году

В 1880 году в парке Татоя появилось первое захоронение — малолетней дочери Георга I Ольги. Позднее и другие дети Георга I нашли своё упокоение в имении — Николай Георгиевич, Андрей Греческий, Христофор Греческий и Мария Георгиевна.

Среди погребённых на королевском кладбище — все греческие короли из династии Глюксбургов: Георг I, Константин I, Александр I, Георг II и Павел I.

На кладбище покоятся также ряд членов русской императорской семьи — королева Ольга Константиновна, великая княжна Елена Владимировна, великая княгиня Александра Георгиевна (её прах был перенесён в 1939 году в Грецию из СССР.

Погребения на кладбище продолжаются и после отмены монархии в Греции. В 1981 году там похоронена королева Фредерика Ганноверская, вдова Павла I, а в 1990-е и 2000-е — две греческие принцессы — Екатерина, дочь Константина I, а также Александра, дочь Александра I.

См. также

Напишите отзыв о статье "Татой"

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Дворец Татой
  • [www.royalhouseofgreece.gr/PALACE.pdf На сайте королевского дома Греции]  (греч.)
  • [alexbogd.livejournal.com/314594.html Фотографии из Татоя]

Отрывок, характеризующий Татой

– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.