Таттимбет

Таттимбет
Полное имя	Таттимбет Казангап-улы
Дата рождения	1815(1815)
Место рождения	аул Мыржык, Улытауский велаят, Казахское ханство
Дата смерти	1862(1862)
Место смерти	аул Мыржык, Каркаралинский внешний округ, Семипалатинская область, Российская империя
Страна	Казахское ханство Российская империя Российская империя
Профессии	композитор, домбрист, кюйши, общественный деятель
Инструменты	домбра
Жанры	кюй

Таттимбе́т Казанга́п-улы́ (каз. Тәттімбет Қазанғапұлы, 1815, аул Мыржык, ныне Каркаралинский район, Карагандинская область, Казахстан — 1862, там же) — казахский волостной правитель и дипломат, народный композитор-кюйши, домбрист, один из основателей центрально-казахстанской школы исполнения кюев в стиле шертпе.

Таттимбет принадлежал к родовой знати, к старинной благородной и состоятельной семье из рода шаншар и увлечение музыкой сочеталось в его жизни с административной деятельностью. Среди его предков — знаменитый бий Каздаусты Казыбек би. Отец Казангап имел высокий воинский чин в царской армии. И сам Таттимбет был офицером российской армии. Таттимбет не знал нужды, которая была спутницей почти всех народных композиторов. Он был известен как серэ́, то есть артист, одевался богато и нарядно, и водил в нарядном уборе своих дорогих коней. Сохранилось предание, что у Таттимбета был конь Бозжорга́, которого он научил танцевать под звуки домбры. Когда он играл свой кюй «Кара жорга» («Вороной иноходец»), Бозжорга ходил в ритме кюя — то шагом, то иноходью, то убыстряя движения.

Творчество

Таттимбет — яркий представитель домбрового стиля «шертпе» — особый, «шелковистый» и трепетный звук извлекается не ударом по струнам всей кистью (энергичная западно-казахстанская школа «токпе» — Курмангазы, Даулеткерей, Махамбет), а путём шертпе — щипковым приемом, изящным перебором пальцев [www.kazakhistory.ru/post39.php].

Дебютный кюй «Сылкылдак» («Хохотушка») о внезапно умершей девушке-кюйши Сакау из рода найманов про-славил юного кюйши на всю степь. Таттимбет является автором свыше сорока разнообразных по своей тематике и направленности кюев. В кюе «Сары жайляу» («Пожелтевшая летовка») отчетливо выражены философские настроения о природе и жизни, «Жазғы қайғы» (Летнее горе) — о вечных спорах за землю и водопои, кюй «Бес торе» (Пять чингизидов) посвящён совету старейшин Сары-Арки, «Аксак кулан» («Хромой кулан») — легенда про кюйши из рода ногай Кет-Буге и хане Джучи, «Былкылдак» («Грациозная») — кюй, которым Таттимбет выиграл состязание с девушкой, играя ногой, названия других говорят сами за себя — «Боз айгыр» («Белый жеребец»), «Бозторгай» («Жаворонок»), «Сары өзен» («Желтая река»), «Балбырауын» («Нежность»), «Жетiм кыз» («Сиротка») и др. Его произведения отличаются тонким лиризмом, глубоким психологизмом, исключительной образной силой.

Вершиной творчества Таттимбета является кюй «Көкейкестi» (Сокровенное), созданный в последние годы жизни композитора. В нём уже больной кюйши выразил свои неосуществлённые мечты [dombra-music.kz/music/kokeikesti.html].

Таттимбет оставил после себя также 62 кюя цикла «Косбасар» (Две струны), состоящего из шести подциклов. Первые пять включают в себя по десять кюев, а шестой — двенадцать кюев. Название первого подцикла «Табалдырық Қосбасар» («Вступительный Косбасар), затем следуют „Зар Қосбасар“ („Горюющий Косбасар“), „Жайсары Қосбасар“ („Печальный Косбасар“), „Сейiл Қосбасар“ („Рассеивающий печаль Косбасар“), „Сырнайлы Қосбасар“ (Дудочный Косбасар) и последний „Қырмызы Қосбасар“. „Қырмызы“ — это оранжевый цвет и название степного цветка одуванчика, который живет всего несколько дней. Когда у Таттимбета спросили смысл этого названия кюя, он сказал: „Жизнь так коротка, что нет и смысла ещё сокращать её“. Музыковед Александр Затаевич, записавший этот кюй в своей книге „500 казахских песен и кюев“, написал: „Косбасар“ представляет собой пьесу, как это ни странно, до известной степени напоминающую одно из сочинений Рахманинова…» [ug.zanmedia.kz/index.php?option=com_content&view=article&id=655:2009-12-23-04-08-26&catid=201:1&Itemid=13].

Многие кюи Таттимбета использованы в современных оперных, симфонических, камерно-инструментальных произведениях: кюи «Былкылдак», «Косбасар» — в операх «Кыз-Жибек» Брусиловского и «Абай» Жубанова и Хамиди, кюй «Сары жайляу» — в фильме «Джамбул», кюй «Сылкылдак» стал основой пьесы Сагатова для трубы с оркестром.

Общественная деятельность

Родители хотели, чтобы Таттимбет стал бием, поэтому определили его учеником к знаменитому судье. Учение юноше давалось легко, он быстро освоил свод степных законов, познакомился с основами ораторского искусства. Вскоре Таттимбет, несмотря на свой юный возраст, начинает самостоятельную судебную практику. Он разбирает различные жалобы, решает споры, вершит суд. Благодаря своей находчивости, остроумию, справедливости молодой судья становится известен по всей округе.

Таттимбет всю жизнь боролся за благополучие своего народа, против его колониальной зависимости. Всю свою энергию и авторитет он направил в интересах развития промышленности в казахской степи, развития национальной буржуазии. Вместе с сибирским купцом Варнавой Ботовым Таттимбет основал Кояндинскую ярмарку, представлявшую своего рода товарную биржу. Благодаря этой ярмарке казахи смогли продавать свой скот по хорошей цене и избавились от необходимости гнать самим скот в далёкую Россию. В 1913 году оборот ярмарки приблизился к пяти миллионам рублей, а количество юрт доходило до тысячи.

Таттимбет стоял у истоков золото-добывающей отрасли Казахстана. В горах Мыржык около родника Маныбай сохранились шахты Шайыргалы, где волостной правитель первым из казахов добывал золото.

Сохранилась редкая фотография, снятая незадолго до смерти Таттимбета. На фото «Знать Турана» кроме Таттимбета можно отметить других известных общественных деятелей Сары-Арки: стоит первый слева — Халиулла Оскенбай-улы (дядя Абая), сидят: второй слева — ага-султан Кокшетауского округа Шынгыс Уали-улы (отец Чокана Валиханова), сидит в центре — ага-султан Баянаульского внешнего округа Муса Шорман-улы (дядя Чокана Валиханова со стороны матери Зейнеп).

Дипломатическая деятельность

Таттимбет был доверенным лицом старшего султана из рода тобыкты Кунанбая Оскенбай-улы — отца Абая. Он был племянником его второй жены Улжан, матери Абая. Кунанбай использовал огромный духовный авторитет Таттимбета для выполнения сложных поручений. По поручению Кунанбая, ещё молодым, Таттимбет ездил к казахам Восточного Туркестана, чтобы уговорить их принять российское подданство. Кунанбай предвидел тот момент, когда граница Российской и Китайской империй закроется для кочевников, и тогда единый народ окажется расколотым на две части. Таттимбет специально для этой миссии сочинил два кюя с соответствующими по смыслу легендами: «Алшагыр-Шаган» и «Корамжан».

В 1855 году Таттимбет в составе казахской делегации участвовал в церемонии коронования императора Александра II в Петербурге. Он так впечатлил столицу искусной игрой на домбре, что был удостоен серебряной медали, а за свою административную деятельность получил чин сотника российской армии.

Еще одна миссия Таттимбета — его поездка к мятежному Кенесары-хану. Царская колониальная администрация предложила последнему казахскому хану прекратить сопротивление и сдаться, но Таттимбет тайно предложил Кенесары уйти в Китай через Киргизию. Однако Кенесары попал в ловушку, устроенную киргизскими манапами. Таттимбет был душою с восставшими. Подтверждением тому кюй «Азына» (Плач), посвященный трагической смерти Кенесары-хана.

Память

• Кюи Таттимбета широко представлены в репертуарах Государственного имени Курмангазы и Карагандинского имени Таттимбета академических оркестров казахских народных инструментов, к ним обращаются многие домбристы и музыковеды.
• На могиле Таттимбета недалеко от села Актасты возведён мавзолей (1962).
• В селе Егиндыбулак в 1984 году установлен 9-метровый поясной памятник кюйши на фоне головы рвущегося в степь скакуна и взлетающего ввысь сокола [www.kazpravda.kz/c/1285281970].
• В честь Таттимбета названы музыкальное училище (ныне колледж искусств) в Караганде и Карагандинский академический оркестр казахских народных инструментов (1990).

Дискография

• В 1990 году на ВФГЗ «Мелодия» вышел виниловый альбом «Таттимбет (1815—1862). Кюи» (представлено 17 кюев в исполнении 6 домбристов).
• CD «Инструментальная традиция шертпе» (13 кюев Таттимбета из 28 представленных), «Асыл Мура», 2000.
• В 2010 году к 150-летию со дня смерти кюйши во Франции в серии «Музыка мира» издан СD-альбом «Dombra du Kazakhstan: L`heritage de Tattimbet» («Казахская домбра — наследие Таттимбета») (Buda Musique) [www.express-k.kz/show_article.php?art_id=44239], [www.ktk.kz/ru/news/video/2010/10/7/10071].

Литература

• Жубанов А. К. «Струны столетий» (глава «Таттимбет»), Алма-Ата, 1958.
• Янушкевич, Адольф. «Дневники и письма из путешествия по казахским степям», Алма-Ата, «Казахстан», 1966.
• Алимкулов Такен. «Сары жайляу» (рассказ о Таттимбете), 1974.
• Попов Юрий. «Свидание с Сары-Аркой» (глава «Золотая домбра Таттимбета»), Алма-Ата, «Казахстан», 1980.
• Лямбеков Сапаргали. «Тәттімбет Хикаят» (роман о кюйши-композиторе Таттимбете Казангапове), Алматы, «Өнер», 1993.
• Гамарник М. Я., «Жизнь и творчество Таттимбета», диссер., Алма-Ата, 1996.
• «Таттимбет және арка күйлерi», Алматы, «Білім», 2005.
• Асемкулов Таласбек. «Смирение» (рассказ о Таттимбете), 2007 [otuken.kz/index.php/newsmenu/168?task=view].

Фильмы

• Телефильм «Струны столетий» (о жизни и творчестве композитора Таттимбета), Карагандинская студия телевидения, 1968.

Отрывок, характеризующий Таттимбет

– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.