Ходорович, Татьяна Сергеевна

Татьяна Сергеевна Ходорович
Род деятельности:	филолог, участница правозащитного движения в СССР, автор Хроники текущих событий
Дата рождения:	23 августа 1921(1921-08-23)
Гражданство:	СССР СССР
Дата смерти:	12 июня 2015(2015-06-12) (93 года)

Татья́на Серге́евна Ходоро́вич (23 августа 1921 — 12 июня 2015) — лингвист-диалектолог, участница правозащитного движения в СССР, член Инициативной группы по защите прав человека в СССР, автор «самиздата», участник самиздатского журнала Хроника текущих событий, распорядитель Русского общественного Фонда помощи преследуемым и их семьям. Внучатая племянница художника М. А. Врубеля и внучка адмирала А. В. Немитца.

Биография

СССР

Получила филологическое образование, 18 лет работала в Институте русского языка. Писала правозащитные статьи, распространявшиеся в самиздате, участвовала в работе Инициативной группы по защите прав человека в СССР. В 1971 году была уволена с работы за правозащитную деятельность.

По свидетельству современника, Л. Терновского, будучи христианкой, «помощь преследуемым Татьяна Сергеевна ощуща[ла] своим нравственным долгом». Помощь Ходорович распространялась на представителей самых разных взглядов: «и правозащитника А. Твердохлебова, и марксиста Л. Плюща, и почвенника и русского „государственника“ В. Осипова. <…> …Русских, евреев, украинцев, татар. Верующих и атеистов. И даже осужденных по уголовным делам».

Боролась за освобождение из психиатрической лечебницы Л. Плюща, в 1973 году подписала открытое письмо в его защиту. В ответ последовали угрозы новых арестов, в том числе и непричастных друзей, в случае распространения новых «неугодных» писем.

В январе 1974 года Т. Великанова, С. Ковалёв и Т. Ходорович написали открытое письмо:

«Мы поставлены перед невыносимо трудным выбором, — вымогательство рассчитано точно и жестоко (…) нельзя осудить никого, кто пошел бы на эту сделку, — такой шаг диктуется жалостью и любовью. Но пожертвовать своим духом — это самоубийство, чужим — убийство. Духовное… А тем, кто ставит нас в такое положение, мы можем сказать только одно: нет.
Ваши дела, ваша совесть, ваш грех — ваш ответ.
Хотите использовать заложничество? Мы вам не помощники».

Следом, в приложении к Хронике, Великанова, Ковалёв и Ходорович распространили очень короткое заявление:

Не считая, вопреки неоднократным утверждениям органов КГБ и судебных инстанций СССР, «Хронику текущих событий» нелегальным или клеветническим изданием, мы сочли своим долгом способствовать как можно более широкому её распространению.

Мы убеждены в необходимости того, чтобы правдивая информация о нарушениях основных прав человека в Советском Союзе была доступна всем, кто ею интересуется. (Т. Великанова, С. Ковалёв, Т. Ходорович).

В марте 1975 года Т. С. Ходорович держала 9-ти дневную голодовку в знак солидарности с сосланным А. Марченко.

После ареста А. Гинзбурга, в феврале 1977-го, Т. С. Ходорович заменяет его на посту распорядителя Общественного фонда помощи политзаключённым (совместно с М. Ланда и К. Любарским). Ходорович трижды вызывали на допросы, проводили у неё обыски. Принятие «брежневской» конституции было последней каплей:

Я не могу и не хочу соблюдать Конституцию, которая декретирует идеологию, то есть покушается на свободу Духа.

Эмиграция

6 ноября 1977 года Т. С. Ходорович с младшими дочерьми и сыном уехала из СССР во Францию. Работала в Библиотеке современной документации (фр. Bibliothèque de documentation internationale; BDIC) в Нантере. Участвовала в жизни Русского студенческого христианского движения, выступала на его собраниях с докладами. В 1979 году принимала участие в православном русском семинаре по проблемам духовного возрождения в Гренобле. В том же году в Брюсселе награждена международной премией Dominique Pire (за взаимопонимание, солидарность и взаимное уважение).

Скончалась на 94-м году жизни во Франции.

Отрывок, характеризующий Ходорович, Татьяна Сергеевна

Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.