Тауекель-хан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тауекель Мухаммед бахадур хан
каз. Тәуекел Мұхаммед баһадүр хан
10-й хан Казахского ханства
1582 — 1598
Предшественник: Шигай хан
Преемник: Есим хан
 
Вероисповедание: ислам суннитского толка
Рождение: 1562(1562)
Сыгнак, Казахское Ханство
Смерть: 1598(1598)
Бухара, Бухарское ханство
Род: Чингизиды Торе
Отец: Шигай хан
Мать: Яхшим-бигим Ханым
Супруга: Акторгын Ханым

Настума Ханым

Дети: ханзаде Хусейн, ханзаде Мурат, ханзаде Сайжал.

Тауекель-хан (каз. Тәуекел хан, до вступления на ханский престол Тауекель -султан) — казахский хан, глава Казахского ханства в 15821598 годах, сын Шигай хана и Яхшим-бигим Ханым[1].





Упоминание

В разных источниках упоминается также как Таввакул, Тевкел(ь), Тауекель Мухаммед бахадур и т.д. с приставкой звания султана или хана.

Биография

Тауекель хан сын Шигай хана и Яхшим-бигим Ханым.Тауекель в совершенстве владел персидским языком, на котором писал стихи в стиле Маснави. Тауекель хан, как и все казахские ханы XVI - XVIII веков, вел борьбу с ойратами под лозунгом священной борьбы с неверными. Мусульманское самосознание подчеркивается Тауекель ханом в его письме к ташкентскому правителю Барак хану Шибаниду: "Мы оба потомки Чингис хана, связаны узами родства. Кроме того, оба мы мусульмане, единоверцы. Окажи мне поддержку, и мы вместе отомстим кафирам". Во многих южноказахстанских и среднеазиатских городах, которые подчинились его власти, хан тесно общался с духовенством, строил мечети и медресе. Тауекель хан был членом суфийского ордена "Накшбандийя". Как и многие казахские ханы Касым хан,Есим хан,Тауке-хан он был мюридом (учеником) у известных шейхов. О религиозности казахского государя сохранились сведения в "Зийа ал-кулуб" Мухаммад Аваза. Оно представляет собой жизнеописание шейха ордена "Накшбандийя" - Ходжи Исхака (Хазрат-и ишана). Имя Тауекеля часто упоминается в письменых источниках, описывающих время правления его отца — Шигай-хана. Так, в июле 1581 года Шигай-хан со своими сыновьями Тауекел-султаном (Таваккул-султаном) и другими прибыл в лагерь Абдаллаха II и встретился с ним. Абдаллах II оказал Шигаю исключительный почёт, отдал в качестве икта земли Ходжента и устроил пир. Переход Шигая и его сторонников на сторону Шейбанида Абдаллаха II стал заметным политическим событием Казахского ханства второй половины XVI века, так как казахские ханы были давними и непримиримыми врагами Шейбанидов в борьбе за власть в Дешт-и-Кипчаке.[2]

Хафиз Таныш в «Шараф-наме-йи шахи» пишет, что когда хан Абдаллах II прибыл в Джизак, то с казахскими воинами к его победоносному войску здесь присоединился Шигай-хан, пользовавшийся его особенным расположением. Абдаллах-хан назначил в авангард войска одного из казахских султанов Шигай-хана и его сына Тауекель-султана (Таваккул-султана), «который по храбрости, смелости и мужеству является единственным во [всём] мире (буквально — в горизонтах) и славится в Дешт-и Кипчаке».[3]

В начале 1582 года Абдаллах II предпринял очередной Улуг-Тагский поход против Баба-султана и его сторонников, увенчавшийся успехом. В этом походе приняли участие и Шигай-хан с сыном Тауекелем, для Шигай-хана этот поход оказался последним.[3] После его смерти ханская власть перешла к Тауекелю. От преследования Шигая и Тауекеля Баба-султан бежал к ногаям, где он подготовил заговор, чтобы убить ногайских мурз и захватить их земли, который был раскрыт, и он направился в сторону Туркестана с целью возобновить борьбу за обладание Ташкентом. Об этом случайно узнал Тауекель — его воины поймали двух калмаков, тайно посланных Баба-султаном в Туркестан, они и рассказали о возвращении Баба-султана. Тауекель быстро собрал войска и в происшедшем сражении убил Бабу и доставил его голову Абдаллаху II, взяв в плен Латиф-султана (сын Баба-султана) и некоторых эмиров. В награду за это он помимо богатых подарков получил в удел Африкентский вилайет.[3]

Во время правления Тауекель-хана и его союзных отношений с чагатаидами Могулистана у него было большое влияние на ход политических дел в Могулистане. Так, Шах Махмуд чорас упоминает о его участии в делах Могулии, в частности в Чалыше и Турфане, где «позиция Таваккул-хана была определяющей в решении вопроса, кому быть на троне этого владения».[4]

Несмотря на то, что вассальная зависимость от Абдаллаха II сохранялась, уже в начале 1583 года Тауекель во время возвращения из похода на Андижан и Фергану заподозрил его в недоброжелательности и покинул его. Источники не объясняют причин этого ухода, однако имеется ряд версий. Так как Абдаллах II стал ханом не на «законном» основании, а благодаря дипломатии и войнам, он не только устранил соперников, но и истребил их. Значительную часть претендентов он уничтожил руками Тауекеля. Поэтому положение Тауекеля было также небезопасным, ведь он был джучид и также мог претендовать на власть в Средней Азии. Кроме того, возможно, что Тауекель не получил того, что ему было обещано. Известно, что Абдаллах II обещал казахам четыре города в Туркестане, но не выполнил обещания после устранения соперников.[5]

Тауекель начал войну за присырдарьинские города, в 1586 году он предпринял попытку овладеть Ташкентом. Узнав, что войска Абдаллаха II сосредоточены на юге, Тауекель напал на северные районы Мавераннахра, его нападение подставило под угрозу такие центры, как город Туркестан, Ташкент и даже Самарканд. Он смог разгромить ополчение Ташкента, однако когда против него выступил из Самарканда брат Абдаллаха II — Убайдаллах, Тауекель не стал принимать сражения и отступил. Первая попытка Тауекеля овладеть Ташкентом окончилась неудачно.[5]

Взаимоотношение Казахского ханства с другими государствами

Тауекель хан поддерживал дипломатические отношения с империей Великих Моголов в Индии, Ногайской Ордой, Сибирским ханством, Государством Сефевидов, Московским государством.Из русских архивным документов известно, что в 1594 году Кул-Мухаммед, посол Тауекель-хана в Московском государстве, получил известие о прибытии в Москву послов Сефевида шаха Аббаса I. Казахский посол предпринял активные попытки установить контакт с сефевидскими послами. Свою цель Кул-Мухаммед объяснял довольно ясно: «нам с кизылбаским сослатца и стоять бы с кизылбаским на бухарсково». Ему удалось встретиться с послами шаха Аббаса I. Встреча была выгодна и для Сефевидских послов. Заключив в 1590 году очень тяжелый для государства мирный договор с Османской империей, Аббас-шах I искал себе союзников в предстоящей войне. В результате этого в Казахское ханство вместе с Кул-Мухаммедом и русскими послами отправился «шахов человек Дервиш-Магмет». Также и Кул-Мухаммед послал своего доверенного человека к сефевидскому шаху.Результаты этих переговоров не попали на страницы исторических документов, и мы не знаем, чем они завершились. Известно, что Дервиш-Мухаммед встретился с Тауекель-ханом. Сефевидский посол планировал вернуться на родину через территорию Казахского ханства, однако не получил на это разрешения казахского хана. В конце концов, он вынужден был возвращаться в Москву.В связи с этим, нужно отметить немаловажный, на наш взгляд, факт.  Военные походы правителей Казахского ханства и правителей Сефевидского государства против Шибанидов совпадали по времени. В тот самый момент, когда Тауекель-хан предпринял поход и попытался установить свою власть в Мавераннахре, аналогичную кампанию против Шибанидов развернул в Хорасане Аббас-шах І. В 1598-1599 годы, когда казахские правители включили в состав Казахского ханства города Туркестана, а также Ташкент и Фергану, Сефевиды установили свою власть почти над всеми городами Хорасана – Нишапуром, Мешхедом, Гератом и Мервом. Возможно, их действия были между собой согласованы. Тауекель-хана поддерживал отношения с русским царем Фёдор I в конце XVI века.В 1594 году Тауекель отправил посольство с Кул-Мухаммедом к царю Фёдору с целью вызволить из русского плена племянника Тауекеля — Ураз-Мухаммеда, который был захвачен в 1580 году во время войны с Кучумом. Казахские послы передали русскому царю ряд интересных сведений о состоянии Казахского ханства под управлением Тауекель-хана:

А с бухарским царем теперь в миру на время, а и с ногаи со шти браты в миру, и с Тинехматовыми детьми да с урусовыми – ни так ни сяк.[6]

В деле с этим посольством Тауекель-хан также назван «царем казацким и калмыцким», из чего можно сделать вывод, что ему подчинились некоторые джунгарские роды. В 1595 году Кул-Мухаммед в Москве при встрече с Ураз-Мухаммедом говорил ему:

… дядя твой Тевкель царевич царь учинился на Казацкой орде, а брата своего Шах-Магметя царевича посадил на калмаках, а кочуют все поблиску и все в соединеньи.

Таким образом, в то время казахскому хану Тауекелю удалось поставить своего брата над небольшой частью калмаков, кочевавших тогда в непосредственной близости от казахов и обитавших в районах Центрального и Северного Казахстана.[6]

Поход на Бухару

В 1598 году Тауекель предпринял новый набег на государство Шейбанидов, достаточно подробно описанный в труде Искандара мунши «Тарих-и аламара-йи Аббаси». Поводом для выступления стала ссора Абдаллаха II со своим сыном Абдалмумин-ханом. Абдаллах II не счёл Тауекел-хана достойным противником и выслал против него войска султанов, эмиров пограничных областей и часть своих войск. Сражение, в котором войску Абдаллаха II было нанесено жестокое поражение, произошло в местности между Ташкентом и Самаркандом. Абдаллах II мобилизовал новое войско и сам выступил в его главе; подготовившись к выступлению он послал в Герат за эмиром Кульбабой-кукельташем. Узнав о том, что войско Абдаллаха II приближается, Тауекель-хан решил уйти в степь и выждать там некоторое время.

Однако после того, как явился Кульбаба и Абдаллах II выступил в направлении Самарканда, чтобы покончить с войском Тауекеля, здоровье Абдаллаха II пошатнулось и вскоре он умер. Власть перешла к его сыну Абд ал-Мумину, но он вскоре был убит мятежниками, с ним прекратилась, как считают многие исследователи, династия Шейбанидов. Узнав о гибели Абд ал-Мумина, Тауекель-хан в августе 1598 года развернул активные действия, крупные военные силы он сосредоточил в горах Алатау. Согласно данным, приводимым Искандаром мунши, численность войска братьев Тауекеля и Есим-султана (Ишим-султана) составила сто тысяч людей. Согласно труда Мухаммада Аваза «Зийа ал-Кулуб» численность их войск также составляла сто тысяч, при этом добавлялось, что при Тауекеле находилось 120 его сыновей-султанов.

Тауекель-хан, овладев вилайетами Туркестана и Мавераннахра,прежде всего Ахси, Андижаном, Ташкентом и Самаркандом вплоть до Мийанкала, оставил своего брата Есим-султана с двадцатью тысячами воинов в Самарканде, а сам с войском в 70-80 тысяч человек направился к Бухаре. В Бухаре в то время было не более 10-15 тысяч воинов, и её правитель Пирмухаммед-хан и эмиры города предпочли не выходить из города и не встречаться в открытом бою, а укрепили башни и стены и приготовились к осаде. Битва длилась одиннадцать дней, на двенадцатый бухарское войско вышло из города и нанесло казахам поражение. Есим-султан, разгневанный этим обстоятельством, послал к Тауекелю гонца. В послании сообщалось, что великий позор, что великое войско терпит поражение от бухарского, и если хан вернётся с бегством в Самарканд, то может встретить противодействие. Поэтому лучшим выходом он предложил вернуться к Бухаре, а сам Есим-султан присоединился к нему с войском, находящимся при нём.

После бегства Тауекель-хана Пирмухаммед-хан II выступил из Бухары с целью преследовать его и отбить завоёванные Тауекелем земли. Битва произошла в Узун-Сакале (Мийанкал). В это время к Пир-Мухаммаду присоединился Баки-султан. На протяжении около месяца длились различные бои, и в большей части сражений люди Тауекеля терпели поражение. Тауекель-хан истощил силы в боях и предпринял большую ночную атаку на войско Пирмухаммед-хан II. Во время атаки были убиты Саид-Мухаммад-султан (родственник Пир-Мухаммад-хана) и Мухаммад Баки аталык-диванбеги. Однако Тауекель также был ранен, он отступил в Ташкент и вскоре скончался. Тауекель-хан остался в памяти народа не только как батыр, полководец и государственный деятель, но и как образованный аристократ, поэт и мусульманин - богоискатель.

Напишите отзыв о статье "Тауекель-хан"

Примечания

  1. [vlast.kz/?art=655 Царь Салтан]
  2. Абусеитова М. Х., 1985, с. 72−73.
  3. 1 2 3 Абусеитова М. Х., 1985, с. 75.
  4. Абусеитова М. Х., 1985, с. 51.
  5. 1 2 Абусеитова М. Х., 1985, с. 76.
  6. 1 2 Абусеитова М. Х., 1985, с. 81−82.

Литература

  • Абусеитова М. Х. Казахское ханство во второй половине XVI века. — Алма-Ата: Наука, 1985. — 104 с.

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Предшественник:
Шигай-хан
Хан Казахского ханства
15821598
Преемник:
Есим хан


Ссылки

  • [everything.kz/article/172975-tauekel-khan-i-islam/ Тауекель хан и ислам.]
  • [edu.e-history.kz/ru/publications/view/293/ КАЗАХСКОЕ ХАНСТВО В СИСТЕМЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ЕВРАЗИИ]

Отрывок, характеризующий Тауекель-хан

«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.