Тауфик-паша

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тауфик-паша
араб. توفيق‎, тур. Tevfik Paşa<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Хедив Египта и Судана
26 июня 1879 года — 7 января 1892 года
Предшественник: Исмаил-паша
Преемник: Аббас II Хильми
 
Вероисповедание: Ислам, суннитского толка
Рождение: 15 ноября 1852(1852-11-15)
Каир
Смерть: 7 января 1892(1892-01-07) (39 лет)
Хелуан, Египет
Место погребения: Аль-Кусаир, перезахоронен в Каире
Род: Династия Мухаммада Али
Отец: Исмаил
Мать: Шафик-Нур
Супруга: Эмине Наджибе Ханым Эфенди[en]
Дети: сыновья: Аббас II Хильми и Мухаммед Али Паша

дочери: Назлы Ханум, Фахруниса Хадиджа Ханум и Ниматуллах Ханум

 
Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Тауфик-паша (араб. توفيق‎, тур. Tevfik Paşa; 15 ноября 1852 — 7 января 1892) — 2-й хедив Египта в 18791892 годах. Старший сын и преемник 1-го египетского хедива Исмаила.





Биография

Его полное имя: Тауфик-паша ибн Исмаил ибн Ибрахим ибн Мухаммед Али. Он был старшим сыном хедива Исмаила-Паши и принцессы Шафик-Нур. Тауфик-паша родился 15 ноября 1852 года. В отличие от своих младших братьев его не послали учиться в Европу. В 1867 году Исмаил-паша изменил название титула правителя и порядок его наследования.

В 1878 году после увольнения Нубар-паши, Тауфик был назначен премьер-министром Египта и занимал эту должность в течение нескольких месяцев.

В июне 1879 года европейские державы вынудили хедива Исмаила отказаться от престола в пользу своего старшего сына Тауфика и покинуть страну. Тауфик стал хедивом в критическое для Египта время — после государственного банкротства 1876 года страна находилась под финансовым контролем держав-кредиторов (прежде всего Англии)[1].

Тауфик, унаследовав отцовский престол, оказался почти в безвыходном положении: он должен был либо принять требования кредиторов, либо начать с ними войну[1]. Он выбрал первое и стал послушно выполнять все указания европейских держав[1]. Под их давлением египетская армия была сокращена до 18 тысяч человек, а права египетского правительства были значительно ограничены[1]. Подлинными хозяевами страны стали иностранные контролёры и члены «комиссии хедивского долга» По их настоянию в 1880 году увеличился поземельный налог и была введена соляная монополия[1]. 60 % государственных доходов оказались изъяты из ведения египетского правительства и шли на уплату долгов и процентов по ним[1].

Эти непопулярные меры привели к росту оппозиционного движения во всех классах египетского общества. Повсюду создавались кружки и тайные общества[1]. Оплотом националистов стала египетская армия, где сформировалось движение «ватанистов» (то есть патриотов) под руководством полковника Ахмада Ораби[1]. Именно египетские офицеры впервые выдвинули лозунг «Египет для египтян». Тауфик знал о росте недовольства среди военных и в сентябре 1881 года отдал приказ о перемещении трёх полков столичного гарнизона в провинцию[1].

Командир одного из опальных полков Ахмад Ораби отказался выполнять приказ и вывел своих солдат к Абдинскому дворцу[1]. Под дулами ружей хедив Тауфик был вынужден отменить своё распоряжение. Эта акция принесла Ораби огромную популярность[1]. В феврале 1882 года он вошёл в состав правительства Сами аль-Баруди и занял в нём пост военного министра[1]. Под давлением оппозиции Представительская палата отменила внешний контроль над финансами Египта и приступила к разработке демократических законопроектов[1]. Выдвигались даже требования низложения хедива и провозглашения республики. Армия была охвачена возбуждением. Фактически ни один приказ хедива не исполнялся, если только он не был подтверждён Ораби[2]. Осознав, что власть уходит из его рук, в июне 1882 года хедив Тауфик бежал из Каира в Александрию под защиту английской эскадры. После этого власть в столице полностью перешла к А. Ораби и его солдатам[2].

Араби-паша не смог установить контроль над вторым по важности городов Египта — Александрией. Местный гарнизон, объявивший о поддержке Ораби, был выбит из города огнём английских пушек[2]. 18 июня 1882 года Александрию заняли английские войска. Несмотря на протест Тауфика, поддерживавшего действия англичан, военный министр Ахмад Ораби заявил, что Египет и Англия находятся в состоянии войны[2]. Этим заявлением он развязал руки англичанам — они получили повод для оккупации страны[2]. В августе 1882 года подразделения английской армии высадились в Суэце и Порт-Саиде. 13 сентября они перешли в наступление и разбили египтян у Телль аль-Кебира, а 14 сентября вступили в столицу. Ахмад Ораби сдался в плен. Сопротивление восставших прекратилось[2]. 24 сентября хедив Тауфик вернулся в Каир. Национальная египетская армия была распущена — её заменили английские оккупационные войска. Верховная власть сосредоточилась в руках английского генерального резидента[2].

В январе 1892 года 39-летний хедив Тауфик скончался. Ему наследовал старший сын Аббас II Хильми (1892—1914).

Семья и дети

В январе 1873 года Тауфик женился принцессе Эмине Ибрахим Ханимсултан (1858—1931), дочери Илхами Ибрагима-паши Бейэфенди (1836—1860). Их дети:

Напишите отзыв о статье "Тауфик-паша"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский восток XV—XX вв. Москва, «Вече», 2004 ISBN 5-9533-0384-X, ст. 438
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский восток XV—XX вв. Москва, «Вече», 2004 ISBN 5-9533-0384-X, ст. 439

Источники

  • Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский восток XV—XX вв. Москва, «Вече», 2004 ISBN 5-9533-0384-X

Ссылки

Отрывок, характеризующий Тауфик-паша



В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.