Тауэр, Джон

Джон Тауэр John Tower
Сенатор США от Техаса
15 июня 1961 — 3 января 1985
Предшественник:	Уильям Блэкли
Преемник:	Филип Грэмм
Вероисповедание:	методизм
Рождение:	29 сентября 1929(1929-09-29) Хьюстон (Техас)
Смерть:	5 апреля 1991(1991-04-05) (61 год) Брансуик (Джорджия)
Супруга:	Лу Беллингтон (1952–1976) Лилла Бёрт Куммингс (1977–1987)
Партия:	Республиканская партия
Образование:	Юго-Западный университет (степень бакалавр) Государственный университет Среднего Запада (степень магистр)
Учёная степень:	, консультант

Джон Тауэр (англ. John Tower; 1925, Хьюстон — 1991, Брансуик) — республиканский сенатор США от штата Техас (1961—1985), 1-й со времени Реконструкции Юга. После своей отставки он был председателем (назначен Рейганом) Комиссии Тауэра по расследованию политического скандала Иран-контрас.

Ранняя биография

Родился в семье методистов. Учился в разных школах Восточного Техаса, в 1942 года окончил учёбу в Бомонте. Бросив колледж летом 1943 года, отправился на Тихоокеанский театр военных действий Второй мировой войны. В 1946 году после окончания войны он вернулся в Техас. Будучи демобилизованным матросом 1-го класса, он вступил в Юго-Западный университет (Southwestern University), и в 1948 году окончил учёбу со степенью бакалавр искусств (направление политология). В 1949 году переехал в Даллас и поступил в Южный методистский университет, также подрабатывал страховым агентом. В 1951 году он бросает ЮМУ и поступает в качестве доцента в Университет Среднего Запада (сейчас Государственный университет Среднего Запада, Midwestern State University) в Уичито-Фолс. В 1953 году получил степень магистра искусств (гуманитарных наук) в УшСЗ. Во время своей преподавательской деятельности он здесь встретил свою будущую 1-ю жену (Лу Беллингтон).

Приход в Сенат

Тауэр начал быстро подниматься по политической карьерной лестнице. Он был кандидатом в представители от 81-го округа в законодательный орган Техаса в 1954 году, но проиграл. В 1956 году был делегатом на Национальном съезде Республиканской партии, а также на президентских выборах (1956) он был руководителем кампании Эйзенхауэра в 23-м избирательном округе. Он был избран на съезде штата в Мак-Аллене (округ Идальго) в качестве республиканского кандидата в Сенат США, победив Линдона Джонсона. 1-я кампания закончилась поражением Тауэра: он получил 927 653 голоса (41,1 %), а Л. Джонсон — 1 306 605 (58 %). Во 2-й кампании Сената Тауэр получил 327 308 голосов (30,9 %) в сравнении со своим соперником Блекли — 191 818 (18,1 %). Другие противники получили голоса: Джим Райт (демократ и конгрессмен из города Форт-Уэрт; будущий спикер Палаты представителей) — 171 328 (16,2 %), Уилл Уилсон (министр юстиции 1957—1963 гг.) — 121 961 (11,5 %), Мэури Меверик (бывший член палаты представителей и либеральный юрист из Сан-Антонио) — 104 922 (9,9 %), и Генри Гонсалез (сенатор штата Техас и будущий конгрессмен США из Сан-Антонио) — 97 659 (9,2 %).

Работа в Сенате

В течение своего первого срока он был единственным сенатором-республиканцем от Юга до перехода в 1964 году в Республиканскую партию Строма Тэрмонда от Южной Каролины. В течение этого времени он голосовал против Civil Rights Act of 1964 и Voting Rights Act of 1965. В Сенате Тауэр был членом комитета по труду и социальной защите населения (the Labor and Public Welfare Committee) (вышел из него в 1964) и комитета по банковскому делу, жилищному строительству и городскому хозяйству (the Committee on Banking, Housing, and Urban Affairs). В 1965 году стал членом ещё одного комитета по вооружёным силам (the Armed Services Committee). Он также входил в состав Объединённого комитета по производству вооружения (1963—1977) и Сенатского республиканского комитета (1962, 1969—1984). Он был убеждённым сторонником модернизации армии, будучи сначала членом, а в 1981–1984 и председателем Комитета вооружённых сил (Armed Services Committee).

После Сената

Тауэр ушёл из Сената в 1985 году. После он участвовал в качестве консультанта в предвыборных кампаниях Р. Рейгана и Дж. Буша, ст. В ноябре 1986 года по просьбе Рейгана был назначен председателем специального наблюдательного совета (известного как Комиссия Тауэра) по расследованию политического скандала Иран-контрас. В опубликованном 26 февраля 1987 года докладе резко критиковались администрация Рейгана и сделки Совета национальной безопасности с Ираном и Никарагуанским Контрас. В 1989 году Дж. Буш предложил Джона Тауэра на должность министра обороны, но Сенат отверг его предложение. Одной из причин отказа могли быть вредные привычки, связи с военными подрядчиками или его прочойсинговые взгляды. За его кандидатуру проголосовало 47, против — 53.

Смерть

5 апреля 1991 года, вместе со своей дочерью Мариан и ещё 21-м человеком, погиб во время крушения самолёта компании Atlantic Southeast Airlines Рейса 2311 во время посадки в Брансуике (Джорджия). Он и его дочь похоронены на своём участке Sparkman-Hillcrest Memorial Park Cemetery в Далласе. Его личная и политическая жизнь отображены в автобиографии Consequences: A Personal and Political Memoir, изданной спустя месяц после смерти.

Источники

• [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/ftoss Handbook of Texas article on John Tower]
• [www.lbjlib.utexas.edu/johnson/archives.hom/oralhistory.hom/Tower/Tower.asp Oral History Interviews with John Tower, from the Lyndon Baines Johnson Library]
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=8812 Тауэр, Джон] (англ.) на сайте Find a Grave
• Southwestern University and SMU's [digitalcollections.smu.edu/all/cul/tow John G. Tower Digital Media Collection] contains [digitalcollections.smu.edu/cdm4/browse.php?CISOROOT=/tow videos and audios] by John Tower throughout his career.

Отрывок, характеризующий Тауэр, Джон

Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.