Тахаа

ТахааТахаа

</tt>

Тахаа фр. Tahaa
16°37′ ю. ш. 151°30′ з. д.16.617° ю. ш. 151.500° з. д. / -16.617; -151.500
Акватория	Тихий океан
Страна	Французская Полинезия Французская Полинезия
Регион	Подветренные острова
Район	Коммуна Тахаа
Тахаа
Площадь	88 км²
Наивысшая точка	590 м
Население (2007 год)	5003 чел.
Плотность населения	56,852 чел./км²

Тахаа (фр. Tahaa) — один из Подветренных островов архипелага Острова Общества (Французская Полинезия). Расположен в 230 км к западу от Таити.

География

Вместе с островом Раиатеа образует единую лагуну. Имеет округлую форму. Высшая точка — гора Охири (Ohiri). Остров имеет вулканическое происхождение.

История

В 1925 и 1960 годах на Тахаа велись археологические раскопки, в результате которых на восточном берегу острова было найдено большое количество древних сооружений, построенных полинезийцами.

В XVIII и XIX веках на Тахаа велись кровопролитные войны между королями Бора-Бора и Раиатеа. В 1770 году остров был завоёван королём Тапоа I с острова Бора-Бора, однако в 1818 году он был отвоёван королём Таматоа III с острова Раиатеа. Первые протестантские миссионеры появились на Тахаа в 1822 году. В 1847 году между Британией и Францией было подписано соглашение, по которому Подветренным островам предоставлялась независимость. В скором времени после восстания жителей Тахаа против тирании Таматоа V остров приобрел автономию. Однако в 1888 году Тахаа был аннексирован Францией.

Административное деление

В административном отношении Тахаа представляет собой коммуну (муниципалитет) административной единицы Подветренные Острова. Административный центр коммуны — поселение Патио.

Население

Число жителей на 2007 год составляло 5003 человек.

Экономика

Основным занятием местных жителей является сельское хозяйство (производство копры, выращивание ванили) и рыболовство.

См. также

• Список островов Французской Полинезии

Ссылки

• [www.presidence.pf/index.php?852 Информация об острове]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Тахаа

– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.