Тахарка

Фараон Древнего Египта и царь Куша

Шабатака Тануатамон Тахарка XXV (Эфиопская) династия Третий переходный период

Гранитный сфинкс Тахарки. Британский музей

Тахарка на Викискладе

Тахарка (Таракос у Манефона; библ. Тиргак) — фараон XXV династии Древнего Египта (эфиопской, или нубийской династии), правил приблизительно с 690 по 664/663 до н. э..

Библейская Четвёртая книга Царств упоминает о вмешательстве Тахарки в войну Езекии Иудейского с царём Ассирии Синаххерибом. Так как он назван царём эфиопским (Ис. 37:9), Тахарка, в это время, вероятно, ещё не вступил на египетский престол, а был наследным принцем, к которому, как сыну Пианхи, должен был перейти престол после смерти Шабатаки. Иногда высказываются предположения, что Тахарка пришёл к власти путём узурпации и убийства Шабатаки.

По информации энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, завладев Египтом, Тахарка вызвал из Напаты свою мать Акалуку и сделал её «супругой бога Амона», то есть верховной жрицей Амона и фактической правительницей Фив, где он короновался, равно как и в Танисе. Своё восхождение на престол Тахарка узаконил женитьбой на вдове Шабатаки, Такахатамон, и объявлением её сына, Тануатамона, наследником престола.

Современные авторы отмечают, что во время правления Тахарки супругой бога Амона была дочь фараона Кашта, отца Пианхи, Аменирдис, которая таким образом приходилась Тахарки тётей.

Тахарка воевал в Африке и покорил ряд нубийских племён, списки которых, сходные с начертанными царями XVIII и XIX династий, найдены на одной карнакской статуе и в Мединет-Абу. Для нейтрализации угрозы со стороны Ассирии Тахарка заключил союз с Баалом, царём Тира, к которому присоединилась вся Финикия, а также Кипр. В Аскалоне Тахарка возвёл мощные укрепления. Это вызвало поход ассирийского царя Ассархаддона, который разрушил эту коалицию и вторгся в Египет. Мемфис сдался, Дельта была покорена, а её города получили ассирийские имена. Тахарка бежал в свою Кушитскую столицу Напату; на его место была восстановлена додекархия — правление автономных местных правителей. В частности, одним из лояльных к Ассирии правителей был Нехо, основатель XXVI Саисской династии, позже восстановившей независимость Египта. Кроме того, победоносный поход в Египет позволил Ассархаддону называть себя «царём Египта, Патроса и Куша» и поместить своё победное изваяние у Нар-эль-Кельба и в других важных пунктах (немецкая экспедиция нашла в Зенджирли большую плиту с надписью и со скульптурным изображением Ассархаддона, держащего на верёвке коленопреклоненных Баала Тирского и Тахарку, изображённого типичным негроидом).

Однако последовавшая вскоре смерть Ассархаддона дала Тахарке возможность вновь вернуться в Египет. Тахарка на некоторое время изгнал ассирийцев, но в 669 до н. э. последние опять явились, под начальством талантливого полководца царя Ашшурбанипала. На этот раз ассирийские войска дошли до самих Фив, и Тахарка был изгнан уже окончательно в Напату, где и умер. Политика Тахарки, большей частью наступательная, и его временные успехи в Азии дали ему некоторое право в надписях копировать великих завоевателей-фараонов и даже помещать списки покорённых им якобы азиатских стран, в числе которых фигурируют и Финикия, и Месопотамия, и Ассирия. Вероятно, этим обусловлена его слава как великого завоевателя, дошедшая до греков, которые доводили владения его до Геркулесовых столпов (в частности, в трудах Страбона), до Фракии и даже Индии (Мегасфен). Иллюзия славного царствования поддерживалась постройками: в Карнаке Тахарка воздвиг гипостильную залу, которая была больше даже построенной при фараоне XIX династии Сети I, в Напате выстроил храмы Амону и Мут, а также пещерные храмы в честь Хатхор и Беса, со своеобразными колоннами в виде этого божества-карлика.

Тахарка умер в Фивах или в Напате, ему наследовал фараон Тануатамон, сын Шабатака. Захоронение — Nuri 1, Нури.

Секст Африкан цитируя Манефона указывает, что Тахарка, названный там Таркосом, правил в течение 18 лет, но Евсевий Кесарийский (из Синкелла и Армянская версия), ссылаясь на того же Манефона, говорит — Тахарка царствовал 20 лет.

Имя

Тип имени		Иероглифическое написание		Транслитерация — Русскоязычная огласовка — Перевод
«Хорово имя» (как Хор)				qȝj-ḫˁw —
				qȝj-ḫˁw thrq —
				qȝj-ḫˁw —
«Небти имя» (как Господин двойного венца)
«Золотое имя» (как Золотой Хор)				ḫwj-tȝwj —
				идентично предыдущему
«Тронное имя» (как царь Верхнего и Нижнего Египта)				ḫwj-Nfrtm-Rˁ — хуи-Неаертум-Ра — ""
				идентично предыдущему
				идентично предыдущему
				идентично предыдущему
«Личное имя» (как сын Ра)				thr-qȝ — Тахарка
				thr-qȝ zȝ-Rˁ — Тахарка са-Ра — «Тахарка сын Ра»
				thr-qȝ mrj-Jmn — Тахарка мери Амон — «Тахарка любимый Амоном»
				thr-qȝ

Ссылки

• Тахарка // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0003.001/692?rgn=full+text;view=image Тахарка] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
• [www.livius.org/person/taharqo/ Тахарка на сайте livius.org]
• [www.antikforever.com/Egypte/rois/taharqa.htm Тахарка на сайте antikforever.com]

Источники

• Тахарка // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.egyptology.ru/annotations/Beckerath.pdf J. von Beckerath. Chronologie des pharaonischen Ägypten… (Аннотация: И. А. Ладынин, А. А. Немировский)]
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

XXV (Эфиопская) династия
Предшественник: Шабатака	фараон Египта 690 — 664 до н. э. (правил лет)	Преемник: Танутамон

Отрывок, характеризующий Тахарка

Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.