Тахтарев, Константин Михайлович

Константин Михайлович Тáхтарев
Род деятельности:	социолог,политический деятель
Дата рождения:	7 июня 1871(1871-06-07)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Подданство:	Россия
Дата смерти:	19 июля 1925(1925-07-19) (54 года)
Место смерти:	Москва
Супруга:	Аполлинария Александровна Якубова

Тáхтарев, Константин Михайлович (26 мая (7 июня)1871, Санкт-Петербург — 19 июля 1925, Москва) — российский социолог, политический деятель, один из первых преподавателей социологии в России.

Биография

Константин Михайлович Тáхтарев родился в 1871 году в семье профессора практической механики Артиллерийской академии.

По окончании гимназии в 1890-м году он поступил в Императорский Санкт-Петербургский Университет, на естественное отделение, где организовал кружок по изучению работ Герберта Спенсера.

В 1892-м году оставил Университет и перевёлся в Военно-Медицинскую Академию. Там им был организован марксистский кружок среди студентов. В 1893 году являлся руководителем революционной группы рабочих завода Семенникова, участвовал летом того же года в добровольческом отряде по борьбе с холерой в Саратовской губернии. Летом 1894 года каникулы провёл за границей, где познакомился с революционными кругами русской интеллигенции. В частности отец познакомил Тахтарева с П. Л. Лавровым, который также был профессором Артиллерийской академии.

Тахтарева нередко называют одним из основных сторонников такого течения в российской социал-демократии, как «экономизм».

В 1896-м году Тахтарев со своей группой вступил в организованный В. И. Лениным петербургский Союз борьбы за освобождение рабочего класса. В мае 1896-го года подвергся аресту и просидел в тюрьме три месяца, после чего был взят отцом на поруки и освобождён.

В 1897-м году эмигрировал в Женеву в связи с угрозой второго ареста. За границей организовал школу пропагандистов и агитаторов бельгийской Рабочей партии в Брюсселе, состоял в группе «Освобождение труда» под руководством Г. В. Плеханова. В этот же период начал посещать лекции М. М. Ковалевского в Новом университете в Брюсселе и заниматься научной подготовкой, сочетая её с революционной деятельностью. В 1898 году сотрудничал в газете «Рабочая мысль».

Был женат на Аполлинарии Александровне Якубовой — близкой знакомой и соратнице В. И. Ленина и Н. К. Крупской по «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса».

В 1900 году представлял Петербургскую рабочую организацию на 5-м международном социалистическом конгрессе в Париже. Помогал налаживать выпуск газеты «Искра» в Лондоне.

С открытием Русской высшей школы общественных наук в Париже два семестра слушал в ней курс лекций, одновременно работал в Лондонском Антропологическом обществе (англ. Anthropological Society of London). М. М. Ковалевский, Е. В. Де-Роберти и П. Л. Лавров убедили молодого человека серьёзно заняться наукой.

В 1902-м году, несмотря на расхождения в политических взглядах и критику «экономизма» со стороны В. И. Ленина, Тахтарев вместе с женой помогал ему и Крупской устроиться в Лондоне.

В 1903 году участвовал в организации лондонских заседаний 2-го съезда РСДРП. Позже отошёл от активной революционной деятельности, не приняв внутренней враждебности в среде революционеров. Тахтарев и его жена не поддержали ни большевиков, ни меньшевиков. На созванном в октябре 1903 года меньшевиками 2-м съезде «Заграничной лиги русской революционной социал-демократии» только их голоса не были отданы ни тем, ни другим. Тем не менее ещё в 1905-м году Тахтарев входил в русскую социал-демократическую организацию в Лондоне и вместе с Н. А. Алексеевым вёл переговоры с английским «Комитетом представительства рабочих» («Labour Representation Committee») — будущей Лейбористской партией — о помощи участникам забастовок в России.

В 1903—1905 годах читал курс лекций по генетической социологии (социальной эмбриологии) в Русской высшей школе. Исследования в этой области, рассматривающей зарождение и развитие социальных институтов, до этого велись Ковалевским. Курс Тахтарева явился результатом работы в библиотеке Британского музея в Лондоне, где Тахтарев изучал по трудам английских исследователей (в частности Спенсера и Гиллена) этнографию австралийских аборигенов. По его итогам была написана первая серьёзная научная работа «Первобытное общество», которая печаталась в приложении к журналу «Научное обозрение».

В 1905 году при помощи учителя — Ковалевского, учёный предпринял попытку опубликовать в России книгу под названием «Основные ступени развития общества», однако московская типография И. Д. Сытина на Пятницкой, в которой она печаталась, в декабре 1905 года была сожжена правительственными войсками в ходе революционных событий.

В 1907 году Тахтарев вернулся в Петербург, где читал лекции по социологии в созданном в 1908-м году Психоневрологическом институте, где был ассистентом на кафедре социологии, и, с 1911-го года по рекомендации М. М. Ковалевского, на Высших курсах Лесгафта, куда был взят штатным преподавателем. Как пишет Н. И. Кареев, К. М. Тахтарев и П. А. Сорокин были первыми «профессиональными преподавателями социологии» в России.

В 1907-м году отдельной книгой вышел более подробный и содержательный вариант «Первобытного общества». В том же году вышла и ещё одна книга Тахтарева — «От представительства к народовластию. К изучению новейших стремлений политического развития современного общества».

В 1909—1910 Тахтарев снова работал в Британском музее. В эти годы выходят его статьи, как общественно-исторического, так и социо-исторического содержания в журналах «Современный мир» и «Русская мысль».

В 1916-м году вышла книга «Социология как наука о закономерности общественной жизни». Это фактически содержание курса, читаемого Тахтаревым студентам Психоневрологического института и Высших курсов Лесгафта. Работа над курсом продолжалась и дальше, и уже в следующем году издана его доработанная версия, а полное и подробное изложение идей Тахтарева было дано позже в 1919-м году.

24 марта 1916 года после смерти М. М. Ковалевского Тахтарев предлагает другим ученикам Максима Максимовича — П. А. Сорокину и Я. М. Магазинеру организовать Социологическое общество имени Ковалевского. Это вторая попытка организовать подобное общество — первая не увенчалась успехом. Тахтарев участвует в учредительном собрании и становится заместителем председателя общества (в первоначальном списке членов общества числится под номером 57).

Возглавлял Кафедру теоретической социологии в Петроградском Университете до 1918 года.

С 1918-го года, с момента реорганизации Психоневрологического института и превращения его в чисто исследовательское учреждение, кафедра социологии института вошла в состав Первого Петроградского Университета. Туда перешел и профессор Тахтарев — он читал лекции по генетической социологии на кафедре социологии факультета общественных наук (ФОН), которую возглавлял Питирим Сорокин.

Являлся одним из активных сотрудников созданного 11 октября 1918 при поддержке Комиссариата народного просвещения Социобиблиологического (с 1919 Социологического) Института (Инсоцбибла). С 1920-го по 1921-й год, то есть вплоть до закрытия Инсоцбибла, был его директором.

В 1919-1920 гг. входил в список профессоров Второго Петроградского Педагогического Института им. Н.А. Некрасова, где ректором был Рожков Н.А., в котором преподавал социологию. В марте 1920 года Рожков Н.А. и К. М. Тахтарев обратились в Комиссариат народного просвещения с проектом создания Российского социологического института. Однако проект не был одобрен Комиссариатом.

22 апреля 1922 года наряду с Н. И. Кареевым и И. И. Лапшиным был официальным оппонентом на защите Питиримом Сорокиным в качестве магистерской диссертации первых двух томов «Системы социологии».

В 1923 году кафедру социологии Петроградского государственного университета закрыли, и Тахтарев перешел преподавателем на вновь созданную кафедру развития общественных форм, где читал лекции по общественной истории, а вернее, по определению самого Тахтарева, по генетической социологии. В том же году снова выехал в командировку в Лондон. Вернулся в 1924 году, начал работать хранителем в Институте К. Маркса и Ф. Энгельса в Москве.

В 1924 году были запрещены лекции К. М. Тахтарева в Петроградском государственном университете, а 30 сентября 1924 года он был уволен.

Умер скоропостижно в 1925 году от брюшного тифа.

Список произведений

• К десятилетию смерти Чернышевского — 17-го октября. Петербург «Союз» 1899.

Наша действительность.//«Отдельное приложение» к газете «Рабочая мысль», сентябрь 1899 года (под псевдонимом Р. М.).

• "Очерк петербургского рабочего движения 90-х годов. По личным воспоминаниям". Лондон, типография и издательство социал-демократической организации «Жизнь» 1902 (под псевдонимом «Петербуржец»).
• "Первобытное общество (Опыт исследования развития ранних форм общественности на основании изучения быта австралийских племён)". С предисловием профессора М. М. Ковалевского. Приложение к журналу «Научное обозрение», СПб. Типография Э. Л. Пороховщиковой (под псевдонимом К. М. Тар) 1903.
• "Очерк петербургского рабочего движения 90-х годов. По личным воспоминаниям". Издание 2-е исправленное и дополненное Санкт-Петербург «Новый мир» (под псевдонимом К. М. Тар) 1906.
• "Очерки по истории первобытной культуры. К. М. Тахтарева, лектора б. Русской высшей школы общественных наук в Париже". С предисловием профессора М. М. Ковалевского. Москва, «Польза» В. Антик и Ко. 1907.
• "От представительства к народовластию. К изучению новейших стремлений политического развития современного общества". СПб. «Библиотека естествознания» 1907.
• Общественная власть и государство.//Русская мысль, 1909 год, номер 6.
• Главнейшие направления в развитии социологии.// «Современный мир», номера 8 (стр. 170—202), 10 (стр. 164—179), 12 (стр. 163—184).
• Чем должна быть социология.//Современный мир, 1911 год, номер 8(9?).
• "Очерки по истории первобытной культуры. Первобытное общество". Составитель К. М. Тахтарев. С предисловием профессора М. М. Ковалевского. Издание 2-е, Москва, «Польза» в Антик и Ко. (Народный университет. Серия Наук общественно-гуманитарных) 1912.
• Рецензия на книгу П. Нортоп «Социальная педагогика» (Санкт-Петербург, 1911 год)// «Современный мир» номер 6, 1912 год
• Основные идеи социологов: Конт и Маркс. //«Современный мир», номер 9 (стр. 1-22).
• Современное государство.//«Итоги науки в теории и практике» том 11, 1914.
• Современное государство.//«Итоги науки в теории и практике» книги 34 и 35, Москва, 1915.
• "Социология как наука о закономерности общественной жизни (Введение в общий курс социологии, чит. слушательницам и слушателям Психо-неврологического университета и Высших курсов П. Ф. Лесгафта)". Пг. «Жизнь и знание», 1916.
• "Самодержавие народа". Курган. Российская социал-демократическая рабочая партия. Курганская организация 1917.
• "Свобода и власть (Политическое размышление)". Петроград, Изд. отд. Центр. воен.-пром. ком. 1917.
• "Что такое демократическая республика и возможна ли она в России?" Петроград, «Книга», 1917.
• Основные идеи социологов, Конт и Маркс.//Современный мир, 1917 год, номер 9.
• "Значение сотрудничества в общественной жизни". Москва, типография Н. А. Сазоновой 1918.
• "Народная инициатива. Непосредственный выбор властей народом". Курган. Российская социал-демократическая рабочая партия. Курганская организация. 1918?
• "Общество и государство и закон борьбы классов". Петроград — Москва «Книга» 1918.
• "Очерк петербургского рабочего движения 90-х годов. По личным воспоминаниям". Издание 3-е, Петроград «Жизнь и знание» 1918.
• "Социология, её краткая история, научное значение, основные задачи, система и методы. Прил. Указатель литературы по главнейшим вопросам социологии". Петроград, «Кооперация», 1918.
• "Наука об общественной жизни, её явлениях, их соотношениях и закономерности. Опыт изучения общественной жизни и построения социологии". Петроград «Кооперация» 1919.
• Русское социологическое общество им. М. М. Ковалевского.// Социобиблиологический вестник, 1919 год, номера 4-5.
• "Научное общество марксистов. Ленинград. Система социологии. Программа курса К. М. Тахтарева". Петроградский университет (1920-1 акад. год) Петроград, 1920.
• "Очерк петербургского рабочего движения 90-х годов. По личным воспоминаниям". Пб. Гос. изд. 1921.
• "Общество и его механизм (К пониманию общественной жизни)". Пб., «Кооперация», 1922.
• "Очерки по истории первобытной культуры. Первобытное общество". Издание 3-е, Москва-Петроград, Гос. изд. 1922.
• "Очерки по истории первобытной культуры. Первобытное общество". С приложением гл. о тотемизме и экзогамии. Издание 4-е Ленинград Гос. изд. 1924.
• "Рабочее движение в Петербурге (1893—1901) По личным воспоминаниям и заметкам". С приложением воспоминаний о Владимире Ульянове-Ленине и партийном расколе. Ленинград, «Прибой», 1924.
• "Сравнительная история развития человеческого общества и общественных форм". Ч. 1-2, Ленинград, Гос. изд. 1924.
• В. И. Ленин и социал-демократическое движение.//Былое, 1924 год, номер 24.
• "Сравнительная история развития человеческого общества и общественных форм". Издание 2-е, ч. 1, Москва, Гос. изд. 1926.

Библиография

• К. М. Тахтарев Рабочее движение в Петербурге (1893—1901) По личным воспоминаниям и заметкам. С приложением воспоминаний о Владимире Ульянове-Ленине и партийном расколе. Ленинград, «Прибой», 1924.
• К. М. Тахтарев Социологические труды. (под. ред. А. О. Бороноева) Санкт-Петербург, Издательство Христианской гуманитарной академии, 2006
• Н. И. Кареев «Основы русской социологии» Санкт-Петербург, Издательство Ивана Лимбаха, 1996, стр. 261—271
• С. С. Новикова Социология: история, основы, институционализация в России. - М.: Московский психолого-социальный институт; Воронеж: НПО «МОДЭК», 2000.

Ссылки

[www.kovalevsky.pu.ru/ Социологическое общество имени М. М. Ковалевского]

[www.soc.pu.ru/news/artermak.shtml Социология в Санкт-Петербургском Университете в конце XIX - начале XX века. Ю.М. Ермакович (статья на странице Факультета Социологии СПбГУ)]

[www.vipstudent.ru/?q=lib&r=19&id=1198166248 Новикова С.С. Социология: история, основы, институционализация в России.]

[leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=1112:professor-opportunist-o-lenine&catid=25:memory&Itemid=2l Ульянова-Елизарова А. И. Профессор-оппортунист о Ленине.]

Отрывок, характеризующий Тахтарев, Константин Михайлович

– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!