Ташкент (большой противолодочный корабль)
Ташкент — большой противолодочный корабль проекта 1134Б. Назван в честь лидера эскадренных миноносцев Ташкент Черноморского флота (1939-1942). Состоял в Тихоокеанском флоте СССР.
Содержание
Строительство
5 июля 1974 года зачислен в списки кораблей ВМФ СССР. 22 ноября 1974 года заложен на судостроительном заводе имени 61 коммунара в Николаеве (заводской номер — 2006).
Служба
Вступление корабля в строй состоялось 31 декабря 1977 года.
17 февраля 1978 года приказом Главного Командования ВМФ включен в состав Краснознамённого Тихоокеанского флота, до этого был временно подчинён командованию Черноморского флота. 24 февраля 1979 года начал переход из Севастополя во Владивосток, завершившийся 3 июля того же года.
20 декабря 1988 года был поставлен в Николаеве на капитальный ремонт, но после распада СССР 3 июля 1992 года был исключён из состава ВМФ СССР. 29 октября того же года расформирован, 10 августа 1994 года отправлен в Индию для последующей разделки на металлолом.
Напишите отзыв о статье "Ташкент (большой противолодочный корабль)"
Примечания
- ↑ Первоначально противолодочное вооружение БПК состояло из ПЛРК «Метель», заменённые на ПЛРК «Раструб-Б» в процессе модернизации
В начале 90-х планировалась модернизация БПК "Ташкент" по проекту 11347, планировалось размещение 32 ракет комплекса "Калибр" (взамен кормового УЗРК "Шторм") и РЛК "Монумент" (комбинацию "Минерала" и "Банкнота"), планировалось модернизировать и состав зенитного вооружения один ЗРК «Шторм-Н», два ЗРК «Оса-МА-2» с новой системой управления, благодаря чему эффективность ПВО — ПРО увеличивалась более чем в два раза. Аналогично проекту 11342 (БПК "Николаев") планировалась замена устаревшего РЛК "Флаг" (с АП "Фрегат-М" и АП модифициррованного "Восхода") на РЛК "Форум" (АП "Фрегат-МА" + АП "Подберезовик" с единой обработкой в в СОИ МРО-550 "Пойма-М"). Система «Байкал-С4» заменялась на систему «Пойма», устанавливались и новые средства радиоэлектронной борьбы и связи. Вертолёт Ка-25ПЛ заменялся на Ка-27ПЛ, устанавливался УРК «Раструб» с восемью ракето-торпедами 85РУ или 85РУС, состав гидроакустического комплекса заменялся на более совершенный ГАК «Звезда-М1». Корабль разобрали как и БПК "Николаев" и начались переделки кормовой части. На весну 1992 г. планировалась поставка новой пусковой 3С14 для "Калибра-Бирюзы-Ответа" (4 модуля), но после распада СССР все остановилось.
Ссылки
- [www.nashflot.ru/page/sssr/tashkent/4 Большой противолодочный корабль пр. 1134-Б «Ташкент»]
|
Отрывок, характеризующий Ташкент (большой противолодочный корабль)
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.