Та Тху Тхау

Та Тху Тхау
вьетн. Tạ Thu Thâu
Дата рождения:	6 мая 1906(1906-05-06)
Место рождения:	д. Тан Бинь; Лонгсюен; Французский Индокитай
Дата смерти:	1945(1945)
Место смерти:	Куангнгай; Французский Индокитай
Партия:	«Независимый Вьетнам»; Рабочая революционная партия
Основные идеи:	троцкизм
Род деятельности:	политик

Та Тху Тхау (вьетн. Tạ Thu Thâu; 5 мая 1906, д. Тан Бинь; Лонгсюен — сентябрь 1945, Куангнгай) — деятель вьетнамского троцкистского движения. Участник движения за национальное освобождение Вьетнама от французского владычества.

Биография

Родился в центре рисоводческого района дельты реки Меконг. Третий ребёнок в бедной семье сельского плотника Та Ван Шока. Получив начальное образование, был вынужден работать (прислуживать в доме деревенского старосты и обучать его сына), чтобы продолжить учёбу. Блестяще учился, получил бакалаврский диплом в 1925 году.

Участник вьетнамского студенческого движения второй половины 1920-х годов. С марта 1926 года один из лидеров «Партии молодежи». В декабре 1926 года вместе с будущим коммунистическим функционером Нгуен Кхань Тоаном издал один номер франкоязычной газеты «Някуе» (вьетн. «Nhà Quê», «Крестьянин»).

Учёба во Франции

В ноябре 1927 года зачислен на факультет естественных наук и математики Парижского университета. Вдохновляясь примерами старших деятелей национально-освободительного движения Вьетнама и других азиатских стран, начал изучать и коммунистическую литературу («Азбуку коммунизма» Н. И. Бухарина и Е. А. Преображенского и «Историю РКП (б)» Г. Е. Зиновьева). Как и многие молодые люди его поколения, от вьетнамского революционного национализма перешёл к марксизму.

С 1928 года один из руководителей партии «Независимый Вьетнам», поначалу поддерживавшей связи с Французской коммунистической партией. Та Тху Тхау даже предлагали отправиться на учебу в Коммунистический университет трудящихся Востока в Москву, но он отказывался. В начале 1929 года партия «Независимый Вьетнам», оказавшаяся в политической изоляции, была запрещена.

В троцкистском движении

С 1929 года — троцкист. Вначале познакомился с супругами Морисом и Магдаленой Паз из троцкистской группы «Контр ле куран» (фр. «Contre le Courant», «Против течения»), затем попал в официальный орган Левой оппозиции во Франции — журнал «Веритэ» («La Vérité», «Правда»). Её первый редактор Альфред Росмер пишет Л. Д. Троцкому о Та Тху Тхау и его товарищах:

Сейчас неожиданно мы обнаружили не одного товарища, а целую группу, и первоклассную группу… Эти индокитайские товарищи, интеллектуалы и рабочие, были в оппозиции достаточно долгое время…, но мы ничего не знали о них… Если сравнивать их с нашими новыми членами, то они находятся намного выше среднего уровня.

20 — 31 июля 1929 года участвовал во Франкфуртском конгрессе Антиимпериалистической лиги, после которого вошёл в её Генеральный Совет. Участвовал в создании издания «Группы вьетнамских эмигрантов» (преемницы «Независимого Вьетнама») «Тиенкуан» («Tiền Quân», «Авангард»). Состоял в переписке с деятелями международного троцкистского движения, включая голландца Хенка Сневлита, предоставившего для «Тиенкуан» амстердамский адрес. В мае 1930 года выслан из Франции за участие в митинге перед Елисейским дворцом в Париже с перекрытием улицы, направленном против смертных приговоров участникам солдатского восстания во вьетнамском Йенбае.

Лидер вьетнамского троцкизма

Один из организаторов индокитайской левой оппозиции. Поскольку в 1932 году французская колониальная администрация подвергла преследованиям всех левых — и троцкистов из ИЛО, и сталинистов из КПИК, — они объединились в единый фронт, уникальный случай в мировом коммунистическом движении того времени. В 1933 года Та Тху Тхау участвовал в создании газеты «Ля Лютт» («Борьба»), выступавшей как орган этого союза. Кроме того, он также сотрудничал с литературным обозрением «Донгнай» («Đồng Nai»). Неоднократно подвергался арестам; когда в 1937 году его в числе других товарищей арестовали и приговорили к двум годам тюремного заключения и пяти годам ссылки в отдаленные районы, из тюрьмы в 1939 году он вышел инвалидом (часть тела была парализована). Вместе с тем, репрессии против троцкистов приводили к росту их авторитета среди местного населения.

С 1935 года Та Тху Тхау — депутат Муниципального совета Сайгона (из 6 мест в совете по 2 депутата представляли троцкистов и сталинистов). В 1936 году выступил с критикой французского Народного фронта за неоказание правительством Леона Блюма испанским республиканцам во время гражданской войны и продолжение колониальной политики, в связи с чем с ним вёл полемику его товарищ Нгуен Ан Нинем. В 1939 году избран в Колониальный совет Кохинхины (на выборах в Сайгонский муниципалитет троцкисты получили 80 % голосов и половину мест). В октябре 1939 года арестован английскими властями в Сингапуре и выслан в Сайгон. С 1940 по 1944 год находился в тюрьме на о-ве Пуло Кондор.

Возглавлял секцию Четвёртого интернационала во Вьетнаме. В 1945 году один из основателей троцкистской Рабочей революционной партии. В апреле 1945 года отправился на Север Вьетнама для переговоров с Хо Ши Мином, надеясь восстановить единый фронт. Вместо этого он после Августовской революции был арестован властями Вьетминя в провинции Куангнгай и предан показательному суду, на котором держался стойко. В конце сентября 1945 года расстрелян; поскольку бойцы милиции Вьетминя отказались приводить приговор в исполнение, сделал это сам осудивший его прокурор.

Ссылки

• [www.marxists.org/history/etol/revhist/backiss/vol3/no2/thau.html Ta Thu Thau: Vietnamese Trotskyist Leader] (англ.). Marxists Internet Archive. Проверено 9 февраля 2013.
• Усов И. В. [sites.google.com/site/humanitext/vetnamskij-trockizm Возникновение вьетнамского троцкизма: поиски путей политического и социального освобождения родины] // Проблемы Дальнего Востока, № 2, 2009, C. 131-145.

Отрывок, характеризующий Та Тху Тхау

– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.