Тварь на крыше

Тварь на крыше
The Thing on the Roof
Жанр:	хоррор
Автор:	Роберт Говард
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	декабрь 1930
Дата первой публикации:	Weird Tales (февраль 1932)
Текст произведения в Викитеке

«Тварь на кры́ше» (англ. «The Thing on the Roof») — рассказ ужасов Роберта Говарда, приписываемый к мистическому литературному сериалу «Конрад и Кирован». Написан в декабре 1930 года. Опубликован в 1932 году в февральском выпуске журнала фантастики Weird Tales. Входит в большую межавторскую антологию «Мифы Ктулху».

Персонажи и упоминаемые лица

• Неизвестный рассказчик — неназванный учёный-археолог, исследователь оккультизма, коллекционер.
• Тассмэн — английский частный исследователь, коллекционер, кладоискатель.
• Слуга Тасмэнна
• Джастин Джеффри — вымышленный американский поэт, автор поэмы «Люди монолита».
• Фридрих Вильгельм фон Юнтц — вымышленный немецкий оккультный исследователь, автор книги «Сокровенные культы».
• Брайдуолл — вымышленный лондонский книгоиздатель. Выпустил первое английское издание «Unaussprechlichen Kulten» в 1845 году.
• Golden Goblin Press — вымышленное нью-йоркское книжное издательство, выпустившее второе английское издание «Unaussprechlichen Kulten» в 1909 году.
• Диего Васкес — вымышленный художник-иллюстратор, автор иллюстраций для издания «Unaussprechlichen Kulten» 1909 года.
• Джеймс Клемент — вымышленный американский университетский профессор из Ричмонда.
• Хуан Гонзалес — вымышленный испанский путешественник XVIII века.

Упоминаемые книги

• Из древней страны — поэма Джастина Джеффри.
• Свидетельство присутствия культуры Нахуа на Юкатане — научная работа по археологии неупоминаемого автора.
• Безымянные культы — оккультная книга фон Юнцта.
• Некрономикон — оккультная книга Абдула Альхазреда.
• The Scientific News — вымышленный научный журнал.

Географические объекты

• Англия — историческая область в составе Великобритании с центром в Лондоне.
• Монголия — государство и историческая область в Центральной Азии.
• Юкатан — полуостров в Южной Америке.
• Британский Гондурас — британская колония на полуострове Юкатан, ныне государство Белиз.
• Гватемала — государство в Центральной Америке.
• Храм Жабы — древнее культовое сооружение в джунглях Юкатана.
• Суссекс — графство Юго-Восточной Англии, здесь расположено поместье Тассмэна.

Сюжет

Эпиграф к рассказу

Звучит в ночи раскатом грома их тяжкий шаг.
Объятый страхом незнакомым, я слаб и наг.
На ложе корчусь. А на гребнях высоких крыш
Удар могучих крыльев древних колеблет тишь.
И высекают их копыта набатный звон
Из глыб гранитных мегалитов, покрытых мхом.

Джастин Джеффри «Из древней страны»

Место и время действия — Великобритания, 1930-е годы. Повествование ведётся от имени неизвестного рассказчика.

Чёрная книга

В кабинет неназываемого английского учёного-археолога и коллекционера наведывается с визитом его давний оппонент, некто Тассмэн — кладоискатель и наёмник. Тассмэн, который занялся некими околонаучными изысканиями, предлагает учёному помочь ему с поиском одной редкой книги — немецкого первоиздания «Безымянных культов» фон Юнцта. Учёный соглашается, поясняя, что книга содержит оккультную информацию и пользуется в научном мире неоднозначной репутацией. Автор этой книги погиб в 1840 году при загадочных обстоятельствах, вскоре после возвращения из экспедиции в Монголию.

Спустя три месяца, после продолжительных поисков, учёному удалось разыскать необходимую книгу, для чего ему пришлось задействовать связи с американским профессором Джеймсом Клементом. Учёный дал знать об этом Тассмэну и тот незамедлительно явился, так как ожидал как можно скорее получить нужную ему информацию из этой книги. Находясь в кабинете, Тассмэн бегло пролистывает главы «Безымянных культов», касающиеся древнего храма неизвестной цивилизации, расположенного в Центральной Америке и, видимо, находит искомую информацию. Он зачитывает учёному отрывок из книги о древнем святилище неизвестного племени, вымершего ещё до прихода испанцев на Американскиий континент. В книге описывается мумия жреца, найденная фон Юнцтом в скале неподалёку от храма. На шее мумии был амулет из драгоценного камня, вырезанный в виде жабы, являющийся ключом к сокровищам храма, хранящимся в подземном склепе под алтарём. Далее Тассмэн рассказывает, что ему удалось разыскать этот храм, но проникнуть в хранилище он не смог, так как не знал о существовании ключа. Теперь же, владея необходимой информацией, он вновь собирается наведаться на Юкатан и извлечь сокровище древнего племени. После этого кладоискатель оставляет книгу учёному и в спешке отбывает. Между тем учёный, внимательно перечитав отрывок из книги, приходит к мысли, что Тассмэн не вник в истинный смысл слов фон Юнцта и что эта невнимательность может ему дорого стоить. Учёный пытается связаться с кладоискателем, но выясняется, что тот уже отплыл в Центральную Америку.

Поместье Тассмэна

Спустя несколько месяцев учёный получает письмо от Тассмэна, в котором он приглашает посетить его загородную резиденцию в графстве Суссекс. Также, он просит захватить с собой книгу фон Юнцта. Учёный принимает приглашение и вскоре прибывает в поместье Тассмэна. Идя по алее к дому, учёный замечает в высоких зарослях сада, сильно запущенного и заросшего сорняками во время долгого отсутствия хозяина, пребывание какого-то массивного животного, по всей видимости лошади, или буйвола. Животное с шумом пробиралось через кусты; учёный также отчётливо слышал стук копыт о камни.

Пройдя в дом, учёный встречает здесь Тассмэна, который заявляет, что его путешествие в Центральную Америку окончилось ничем. Ему не удалось найти золото, или драгоценных украшений в подземном хранилище Храма Жабы. Единственной ценной находкой был амулет жреца, которую кладоискатель снял с шеи мумии, описанной в книге «Безымянные культы». Тассмэн предъявил камень учёному.

Он достал что-то из кармана и подал мне. Я с интересом вгляделся. То был большой камень, чистый и прозрачный, как кристалл, но имеющий зловещий пурпурный оттенок. В полном соответствии с текстом фон Юнцта он был отшлифован в форме жабы. Я невольно вздрогнул — изображение было необычайно отталкивающим. Мое внимание привлекла тяжелая медная цепь, к которой крепился камень. На цепи была странная гравировка.

— Роберт Говард «Тварь на крыше»

Обсуждая странные иероглифы, изображённые на цепи, Тассмэн поясняет, что уже видел похожие письмена на некоем чёрном монолите, расположенном в венгерских горах. Далее кладоискатель описывает свои приключения на Юкатане. По его словам, Храм Жабы «построен вблизи скалистого утеса, в пустынной долине, неизвестной исследователям и не нанесенной на карты». Кладоискатель отмечает, что храм сложен из прочных базальтовых блоков и, по-видимому, имеет очень большой возраст, определяемый им в несколько тысяч лет. В атриуме святилища расположен алтарь в виде круглого блока, покрытого неизвестными письменами. За алтарём, в тайном склепе Тассмэн обнаружил мумию жреца, на шее которого висел амулет. Кладоискатель упомянул, что, судя по всему, жрец относился к кавказской расе. С помощью ключа он открыл вход в подземное хранилище. Суеверные спутники Тассмэна отказались сопровождать его в подземном хранилище, поэтому ему пришлось проникнуть туда в одиночестве. Экипировавшись револьвером и электрическим фонариком, Тассмэн спускался по каменным ступеням витой лестницы всё глубже и глубже, отмечая при этом, что прямо перед ним постоянно скакала подземная жаба, держась вне пределов освещения фонаря. Спустившись и пройдя по подземным туннелям, Тассмэн достиг запертой комнаты, двери которой были украшены причудливой резьбой. Отворив двери с помощью амулета жреца, он вошёл в это помещение, надеясь обнаружить здесь сокровища храма. Однако никаких сокровищ там не оказалось. Тассмэн не стал пояснять, что именно находилось в подземелье, но судя по всему, ему пришлось быстро покинуть хранилище. Также, он отмечает, что мумия жреца в склепе у алтаря исчезла, объясняя это тем, что его перепуганные спутники могли выбросить её в какое-нибудь ущелье.

Рассказав эту историю, Тассмэн вновь перечитал главу из книги фон Юнцта о Храме Жабы и, досадуя, что в прошлый раз слишком рано прервал чтение, процитировал отрывок, где предупреждалось о том, чтобы люди не пытались будить тех, кто спит. В волнении он упоминает, что уходя не закрыл вход в подземелье и опасается, что оттуда могло что-то проникнуть в наш мир. В этот момент Тассмэн и учёный слышат какой-то странный звук, донёсшийся откуда-то сверху. Вызвав слугу, кладоискатель осведомляется у того, что там происходит. Слуга не может ответить более обстоятельно, но предполагает, что звуки доносятся с крыши. По его мнению, загадочные звуки напоминают шум, который могла бы производить лошадь, как если бы она попала на крышу дома. Тассмэн, находясь в состоянии сильного эмоционального переживания, заявляет, что никому не отдаст драгоценный камень, вывезенный им из поездки к Храму Жабы. Он устремляется в верхнюю комнату и запирается там на ключ. Учёный предполагает, что Тассмэн сошёл с ума, либо подвергается преследованию со стороны неизвестных сил. Обдумывая эти мысли, он перечитывает главу из книги фон Юнцта, которая интересовала Тассмэна и находит строки, где говорится, что сокровищем храма является его божество.

В этот момент раздаётся жуткий вопль Тассмэна, доносящийся из верхней комнаты. Бросившись наверх, учёный пытается взломать двери и слышит из комнаты загадочные хлюпающие звуки и пронзительное ржание. Перед тем как ученому удаётся высадить дверь, таинственное существо выбирается из оконного проёма, а затем слышатся звуки хлопающих гигантских крыльев. Вбежав в комнату, он видит труп Тассмэна с размозженным черепом, на обезображенном лице которого запечатлелся отпечаток огромного копыта. Оконная рама была покрыта отвратительной слизью, драгоценный амулет, вырезанный в форме жабы, бесследно исчез.

Роберт Говард в мифологии Ктулху

«Тварь на крыше» — третий рассказ, где Говард использует элементы мифологии Ктулху.

Интересные факты

• За рассказ «Тварь на крыше» Роберт Ирвин Говард получил от издательства журнала Weird Tales сорок долларов США в виде авторского гонорара.

См. также

• Сокровенные культы
• Фридрих Вильгельм фон Юнтц
• Дети ночи
• Чёрный камень

Ссылки

• [www.fantlab.ru/work19587 Информация о произведении «Тварь на крыше»] на сайте «Лаборатория Фантастики»
• [gutenberg.net.au/ebooks06/0608011h.html Оригинальный английский текст на Project Gutenberg Australia]

Отрывок, характеризующий Тварь на крыше

– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,