Тверское наместничество
Поделись знанием:
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
наместничество Российской империи | |||||
| |||||
Страна | |||||
---|---|---|---|---|---|
Адм. центр | |||||
Дата образования | |||||
Дата упразднения | |||||
|
Тверское наместничество — административно-территориальная единица Российской империи, существовавшая в 1775—1796 годах. Центр — город Тверь.
Одно из двух первых наместничеств (вместе со Смоленским) образованных 25.11.1775 года, в соответствии с указом Екатерины II «Учреждение для управления губерний Всероссийской империи».
В его состав вошли:
- из Новгородской губернии
- вся Тверская провинция (Тверской, Новоторжский, Старицкий, Зубцовский, Ржевский, Осташковский уезды)
- Вышневолоцкий уезд
- часть Устюжно-Железопольского уезда (с.Весиегонское)
- из Московской губернии
- Бежецкий и Кашинский уезды (Углицкая провинция).
- части Дмитровского и Угличского уездов.
Образовано 4 новых уезда: Калязинский (1775), Краснохолмский (1776), Весьегонский (1778) и Корчевской (1781).
В 1796 году наместничество было преобразовано в Тверскую губернию. При этом были упразднены Весьегонский, Калязинский, Корчевской и Краснохолмский уезды.
Содержание
Руководители наместничества
Генерал-губернаторы[1]:
- 1776—1781 — Сиверс Яков Ефимович
- 1782—1784 — Брюс Яков Александрович
- 1784—1796 — Архаров Николай Петрович
Правители наместничества
- 1776 — Кречетников Михаил Никитович
- 1777—1783 — Тутолмин Тимофей Иванович
- 1783—1784 — Лопухин Петр Васильевич
- 1784—1793 — Осипов Григорий Михайлович
- 1793—21.02.1797 — Поликарпов Александр Васильевич
Напишите отзыв о статье "Тверское наместничество"
Примечания
- ↑ [web.archive.org/web/20030721161035/hronos.km.ru/biograf/bio_g/gubern_c.html Руководители губерний]
Ссылки
- [region.tverlib.ru/main.html Электронный энциклопедический справочник «Тверская область»]
Отрывок, характеризующий Тверское наместничество
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…