Тверское сражение

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тверское сражение
Основной конфликт: Русско-польская война 1605—1618
Дата

11 (21) - 13 (23) июля 1609 года

Место

Около Твери

Итог

победа русских

Противники
Русское царство,
Швеция,
немецкие и французские наёмники
Речь Посполитая
Командующие
Михаил Скопин-Шуйский, Яков Делагарди Александр Зборовский
Силы сторон
до 18000 человек около 9000
Потери
неизвестно тяжёлые
 
Битвы Смутного времени
Лжедмитрий I: Новгород-Северский – Добрыничи – Кромы
Восстание Болотникова: Кромы – Елец – Калуга (1606) – Москва (1606) – Калуга (1607) – Восьма – Тула
Лжедмитрий II: Брянск – Зарайск – Болхов – Ходынка – Медвежий брод – Троицкая осада – Торопец – Торжок – Тверь – Калязин – Каринское поле – Дмитров
Русско-польская и русско-шведская войны: Смоленск (1609—1611) – Царёво-Займище – Клушино – Новгород – Первое ополчение — Второе ополчение – Москва (1612) – Волоколамск – Тихвин – Смоленск (1613—1617) – Бронница – Гдов – Псков – Рейд Лисовского (1615) – Поход Владислава (Можайск – Москва (1618))

Тверское сражение произошло в два этапа — 11 (21) - 13 (23) июля 1609 года в ходе Русско-польской войны между русским войском и польско-литовским войском.





Предпосылки

После битвы под Торжком, произошедшей 17 (27) июня, пан Зборовский отступил в Тверь, а ему на помощь было послано крупное подкрепление. К началу июля в Торжке собралось русское войско, а также шведы, немецкие и французские наёмники. Скопин-Шуйский настаивал на скорейших действиях, пока к противнику не успело подойти подкрепление. Поэтому сразу же были сформированы полки, которые отправились в Тверь. Наёмники были распределены по полкам. Русское войско выглядело следующим образом:

Польско-литовские войска, находящиеся под Тверью, составляли 12 полков, а их основной силой было 5000 конных копейщиков Збровского.

Ход битвы

7 (17) - 8 (18) июля русское войско выступило из Торжка, а 11 (21) июля подошло к Твери и встало лагерем в 10 верстах от неё. Войско интервентов заняло укреплённые позиции. Поэтому Скопин-Шуйский начал действовать небольшими конными отрядами, чтобы выманить противника, однако схватки передовых отрядов ни к чему не привели. Тогда он повёл всё войско, построенное следующим образом: в центре стояла шведская и немецкая пехота, на левом фланге — французская и немецкая конница, а на правом — русская. Планировалось ударами с левого фланга отвлечь вражеское войско, после чего мощным ударом с правого фланга отсечь его от города и прижать к Волге.

Однако польская конница атаковала первой, сконцентрировав удар на левом фланге. Французская и немецкая конница не выдержала польской атаки и вскоре обратилась в паническое бегство, понеся тяжёлые потери. Однако пехота в центре выдержала натиск и смогла его отразить, несмотря на то, что шёл сильный дождь (что не давало ей использовать огнестрельное оружие). Выдержала атаку и русская конница. К 19 часам бой закончился и интервенты вернулись за укрепления. Вскоре вернулись и остатки французско-немецкой конницы.

13 (23) июля ранним утром русские и шведские отряды ворвались за польские укрепления и началось ожесточённое сражение. Затем Скопин-Шуйский нанёс неожиданный удар, который привёл к победе. Вот что об этой атаке сообщалось в «Повести о победах Московского государства»:

Ратные же его люди многою силою вооружишася, начаша за полскими людми ганятиа. И Божиею Милостию, и премудрым промыслом, и храбростию боярина и воеводы князя Михаила Василевича Скопина полских и литовских людей побили, и таборы их взяли, и Тверь осадили. И под Тверью русские и немецкие люди многа богатества у полских людей побрали.[1]

С польской стороны об этом упоминал пастор Бер:

Скопин же и Делагарди, одержав победу, двинулись вперед, перешли Волгу и заняли Тверь; тут встретились они с 5000 конных копейщиков, высланных Дмитрием под начальством пана Зборовского, сразились с ними и, разбитые наголову, бежали за Волгу; но вскоре ободрились: на другой день опять начали битву и с таким мужеством ударили на Поляков, что Зборовский не мог устоять; покрытый стыдом, потеряв многих воинов, он удалился в Тушинский лагерь. Эта неудача еще более озлобила Димитрия против Немцев.[2]

А шведы приписывали все заслуги себе:

В то время, когда Димитрий так веселился, пировал и ликовал в стане под Москвою, шведский полководец, граф Яков Де ла Гарди, с русским вождем, Михаилом Скопиным, подошел к городу Твери; у них было большое сражение с поляками, и победа опять осталась за шведами, которые одолели и обратили поляков в бегство. По окончании битвы русский полководец Скопин бросился на шею к графу Де ла Гарди со слезами на глазах благодарил и сказал, что дядя его, великий князь, и все русское государство никогда не будут в силах достойно отблагодарить его и королевское войско, а тем менее заплатить за эту важную услугу.[3]

Последствия

Польско-литовское войско понесло тяжёлые потери, пан Зборовский с его остатками бежал в лагерь, преследуемый 40 вёрст. Однако в Твери оставался гарнизон пана Красовского. Скопин-Шуйский начал наступать на Москву, а Делагарди предпринял попытки штурмовать Тверь, но — безуспешно. Французские и немецкие наёмники понесли очень тяжёлые потери и вскоре дезертировали. Вскоре большинство наёмников ушло — осталась только часть шведских войск во главе с Делагарди. Скопин-Шуйский учёл опыт битвы, поэтому начал формировать из крестьян войско, которое обучал Христиер Зомме.

Напишите отзыв о статье "Тверское сражение"

Примечания

  1. [www.krotov.info/acts/17/1/pobedy0.htm Повесть о победах Московского государства]
  2. Мартин Бер. Летопись Московская, с 1584 года по 1612. [vostlit.narod.ru/Texts/rus10/Ber/text3.htm]
  3. Петрей, [www.vostlit.info/Texts/rus9/Petrej2/text25.phtml История о Великом Княжестве Московском]

Источники

  • В. В. Каргалов. «Русские воеводы XVI—XVII вв.», 2005. ISBN 5-9533-0813-2

См. также

Отрывок, характеризующий Тверское сражение

– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.