Летучая мышь (театр-кабаре, 1908)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Театр-кабаре «Летучая Мышь»»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Летучая мышь (значения).
театр-кабаре «Летучая мышь»
Основан

1908

Здание театра
Местоположение

Россия, Москва

Координаты

55°45′48″ с. ш. 37°36′19″ в. д. / 55.7633889° с. ш. 37.6055444° в. д. / 55.7633889; 37.6055444 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.7633889&mlon=37.6055444&zoom=14 (O)] (Я)

Руководство
Директор

Николай Тарасов

Художественный руководитель

Никита Балиев

К:Театры, основанные в 1908 году

«Лету́чая мышь» — дореволюционный театр миниатюр, один из самых первых и лучших камерных театров России[1], возникший из пародийно-шуточных представлений актёров Московского Художественного театра[1] под руководством Никиты Балиева[2].

«Летучая мышь» задумывалась, как интимный артистический кружок артистов МХТ[1] и их друзей, — содружество актёров Московского Художественного театра.





История создания

Закрытый клуб

Театральные антрепризы должны ориентироваться на зрительскую аудиторию и продавать билеты, иначе они прогорят. Но актёрам МХАТа хотелось укрыться от посторонних глаз в уютном месте, куда можно прийти после спектакля и расслабиться от академических театральных традиций и внешнего мира. Создание такого клуба было необходимым для актёрского уединения, где в узком кругу можно было бы разобрать спектакли и с нежной иронией сочинить пару скетчей о своём любимом театре.

Изящный дух людей, воспитанных на подлинном искусстве и театральной школе». — Н. Е. Эфрос[3]

Идея создания актёрского клуба была рассчитана не на публику, а на её полное отсутствие. Собственно, публика и не должна видеть своих театральных героев в будничной обстановке.

В «закрытый» клуб входили актёры Художественного театра: Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, Василий Иванович Качалов, Иван Михайлович Москвин, Георгий Сергеевич Бурджалов и Алиса Коонен[~ 1].

Устав кружка «Летучая мышь» был представлен на регистрацию в городское присутствие, о чём позднее сообщала газета «Русское слово»[4][5].

Устав подписали Никита Балиев, Николай Тарасов и Василий Качалов. Соучредителями стали 25 актёров, и ещё 15 членов клуба предлагалось избрать путём голосования[3]. Но этот план «потерпел неудачу». Как раз закрытость и привлекала внимание, как только Балиев сообщил, что «это будет клуб Художественного театра, недоступный для других, и стать его членом будет безумно трудно», в скором времени «хлынули совсем постороннiе элементы»[3] и «предполагаемая» интимность театра была разрушена. Подвал наполнился богемными музыкантами, художниками, писателями и завсегдатаями московских театров.

Театр в доме Перцова

29 февраля 1908 года[~ 2] Балиев и Тарасов спустились в слабо освещённый подвал дома Перцова (напротив Храма Христа Спасителя). Навстречу им выпорхнула летучая мышь. Так родилось название театра, а летучая мышь стала его эмблемой, эпатируя мхатовскую чайку на занавесе.[3]

«Когда выяснилась нужда в особом зале для молодёжи, было присоединено подвальное помещение, в котором одно время помещался кружок артистов Московского художественного театра под названием „Летучая мышь“, устраивавший свои закрытые интимные собрания по ночам по окончании спектаклей. Душой этих собраний был Н. Ф. Балиев, организовавший позднее свою труппу для публичных спектаклей „Летучей мыши“, ставшую вскоре столь популярной в Москве. Для устройства танцевального зала помещение было мною углублено на аршин и по асфальтовой подготовке положен дубовый паркет».- вспоминал позднее хозяин дома[6]

Таким образом, в рождении театрального клуба была нужда, а перспектива его развития раскрылась позднее. О ней создатели театра и не задумывались.

В театре миниатюр время действия исчисляется минутами, а не часами, и в его десятилетней биографии Николай Ефимович Эфрос донёс до наших дней историю эволюции камерного театра «Летучая мышь» с момента возникновения идеи создания актёрского клуба в 1908 году, до его расцвета, когда он стал художественно-театральной достопримечательностью оказавшегося в революционном хаосе городе.

«Художественный театръ — серьёзнейший театръ, съ героическимъ напряжѣниемъ, въ бурленiи творческихъ силъ разрешающiй самыя сложныя сценическiя проблемы. Но у актеровъ этого театра - и большая любовь къ юмору, большой вкусъ къ шуткѣ. Они всегда любили смех. Выход этому должна дать "Летучая мышь", вот настроенья, мысли и цѣли, съ которыми Н. Ф. Балiев и Н. Л. Тарасовъ, сгруппировав вокруг себя товарищей по театру, арендовали подвал и подвесили къ его серому сводчатому потолку летучую мышь. Место отдыха людей - царство привольной, но красивой шутки, и подальше от посторонней публики»

— писал Н. Е. Эфрос в биографии театра, изданной к его десятилетнему юбилею, 1918.[3]

Тарасов

Эстетскому вкусу Тарасова были особенно близки сжатые эклектичные формы «маленького искусства»[3]. Блестяще образованный совладелец нефтяных промыслов и ватной фабрики в Армавире по духу был аристократом[7][8], а в душе поэтом. В ярко освещённых залах выбирал себе тёмный угол. Любил войну острот, но сам был скуп на слова. Этот молодой человек одновременно сочетал в себе сарказм, нежность и грусть, пикантность и недосказанность. Но, он не смог познать радость жизни и оценить щедрость всех этих даров. Тарасов мог легко набросать куплеты и сложить «песенку на злобу дня» или острую эпиграмму. Он сочинил меткую пародию на постановку «Марии Стюарт» в Малом театре и был автором буффонады о великом Наполеоне и его пропавшем шофёре[3]. Шуточная миниатюра, в которой публику ловко дурачили, называлась «Скандал с Наполеоном, или неизвестный эпизод, происшедший с Наполеоном в Москве». Наполеону было холодно, он хотел уехать и спрашивал: — Где мой шофёр?[~ 3] Из зала кричали: — При Наполеоне не было автомобилей!

Балиев

Никита Балиев[~ 4] был пайщиком Художественного театра и секретарем Вл. И. Немировича-Данченко. В театральных постановках он создал несколько сочных образов: Бык и Хлеб в «Синей птице» М.Метерлинка, Розен в «Борисе Годунове» А.Пушкина, Гость Человека в спектакле «Жизнь Человека» Л.Андреева. Он был очень артистичным, но для его актёрского типажа ролей в репертуаре академического театра было не много.

Воплотив свою мечту о собственном театре, Балиев превратил актёрское кабаре, интимный клуб актёров МХАТа, в общедоступный коммерческий театр, сохранивший атмосферу пристанища художественной богемы. Спектакли посещал Константин Сергеевич Станиславский.

Актёры театра

Ведущими актёрами театра были В. А. Подгорный и Б. С. Борисов (Гурович), а также Я. М. Волков, К. И. Кареев, А. Н. Салама, Г. С. Бурджалов, В. Я. Хенкин, Доронин (1911/14), К. Э. Гибшман (1913/14)

Актрисами театра были Н. А. Хоткевич, А. К. Фехтнер, Е. А. Хованская, В. В. Барсова, Е. А. Туманова, Резлер, Е. А. Маршева (Карпова), Т. Х. Дейкарханова, Н. В. Месхиева-Кареева (Алексеева), Гейнц, Василенко[3]

Послепотопный период

Через полтора месяца, в апреле 1908 года, уровень воды в Москве-реке поднялся, вода выступила из берегов. В некоторых наиболее низких местах в центре города все подвалы были затоплены водой.[~ 5] [~ 6]

«Два-три тёплых дня кряду и несколько дождей сразу настолько дружно продвинули таяние снегов и разрыхлили лёд, что быстрый и многоводный разлив реки Москвы был уже вне сомнения»

— Русское слово, 23 апреля 1908 года[4][11]

После потопа уютный подвал дома Перцова был восстановлен, и труппа Балиева возобновила свои представления.

«Летучая мышь продержалась полтора коротких театральных сезона в своём первоначальном помещении, испытав весной опустошение от разбушевавшихся вод Москвы-реки»[3]

Полуоткрытый театр

На второй сезон театр начинал свои представления в 21 час 30 минут вечера.

Официальное открытие «подвала» состоялось 18 октября 1908 года пародией на премьерный (13 октября 1908[~ 7]) спектакль МХАТа «Синяя птица», в котором эту птицу разыскивали Константин Сергеевич Станиславский и Немирович-Данченко. Театр был готов принять 60 гостей, о чём анонсировала газета «Русское слово»:

«Интимный „кабачок“ друзей художественного театра открывается в воскресенье». — «Русское слово»[4]

Спектакль Художественного театра имел огромный успех. На протяжении целого века легендарный спектакль не покидал сцену и был показан не менее четырёх с половиной тысяч раз. Право первого использования сказки автор предоставил именно Станиславскому; в оформлении спектакля была сложная световая партитура. [~ 8][13][~ 9][14]

В апреле 1909 года мхатовскую «Синюю птицу» Метерлинка увидела петербургская публика на сцене Михайловского театра.

«Театр имел праздничный вид. Каждая картина метерлинковской сказки сопровождалась аплодисментами. „Страна воспоминаний“ и „царство будущего“ превзошли всякие ожидания и самыми строгими театралами признаны верхом сценического мастерства и искусства» — «Московскiя вѣсти» [~ 10]

14 января 1909 года в театре состоялось чествование учредителя «мыши» Никиты Балиева. В шуточно-пародийной программе пели г-жа Ян-Рубан и г-н Камионский, танцевала г-жа Балашова, рассказывал сценки г-н Лебедев[4].

Свой юбилей в один год «Летучая мышь» отметила 19 марта 1909 года одновременно с 20-летним сценическим юбилеем Александра Леонидовича Вишневского. Никита Балиев разделил историю театра на «допотопный» и «послепотопный» периоды. Среди гостей были В. А. Серов, Н. А. Андреев и А. В. Собинов, которого на следующий день провожали в Буенос-Айрес.[~ 11].

Одна из «ёлок», устроенных в кабаре «Летучая мышь» 23 декабря 1909 года, надолго запомнилась гостям. В программе вечера был «Ревизор», исполненный труппой марионеток; подарки раздавали три часа, и праздник завершился к семи утра.[4]

Открытый театр

Театр в Милютинском переулке

Вначале «Летучая мышь» жила без рекламы и публикаций, которые заменяла московская молва. Все мечтали попасть в театр и увидеть своими глазами, что же там происходит за его закрытыми дверьми. И театр становился всё более открытым, теряя свою интимность.

Никита Балиев вёл программы и давал вместе со своей труппой представления в доме № 16 в Милютинском переулке, подвал которого был расширен под нужды театра.

В ночь с 9 на 10 февраля 1910 года театр дал первое платное представление[4]. Первый платный спектакль — в пользу нуждающихся артистов театра. С этого времени «Летучая мышь» становится ночным театром-кабаре для платной публики. В репертуаре театра были пародии, миниатюры, разнообразные дивертисменты[1].

В ночь с 5 на 6 ноября 1910 года состоялся вечер с представлением пародии Тарасова на спектакль Малого театра «Мария Стюарт»[4]. В инсценировке «Братьев Карамазовых» принимали участие Александр Иванович Южин, Владимир Иванович Немирович-Данченко и Фёдор Шаляпин в костюме Мефистофеля. В действо вписался квартет: Леонид Собинов, Сергей Волгин, В. А. Лосский и Петров [уточнить]. Читал рассказы В. Ф. Лебедев.[уточнить]

В хмурый воскресный день, 13 ноября 1910 года, Николай Тарасов снял с себя бремя непроходящей тоски выстрелом в грудь[4].

«Тарасов — изящный юноша с бархатными глазами на красивом матовом лице. Он обладал тонким вкусом и счастливой внешностью. Судьба была на редкость милостива и щедра к нему. Но Тарасов носил в себе жажду радости жизни, но никогда не мог её утолить, не мог её испытать» .

— Н. Е. Эфрос [3]

Спектакль в Художественном театре был отменён.

После гибели в 1910 году Николая Тарасова, на средства которого существовала «Летучая мышь», театру пришлось зарабатывать самостоятельно.

20 марта 1911 года была показана опера Гумпердинка, переведённая и поставленная Николаем Званцевым. Ночь была полна веселья. На вернисаже были представлены натюрморты Владимира Тезавровского: Балиев в образе арбуза, Марджанов в виде ананаса, Леонидов представлен дыней. Собинов нарисовал картину горчицей и соями. «Клюквенная революция» — написана Лебедевым.[4][3]

Коммерческий театр

С 1912 года «Летучая мышь» становится театром миниатюр с ежевечерней большой программой, состоящей из шаржей, инсценировок песенок, романсов, театрализованных афоризмов Козьмы Пруткова, миниатюр Т. Л. Щепкиной-Куперник, а также инсценировок произведений классиков: Александра Пушкина, Николая Гоголя, Михаила Лермонтова, Ивана Тургенева, Антона Чехова, Ги де Мопассана. Исполнялись отрывки из произведений Вольфганга Амадея Моцарта, Александра Даргомыжского, Александра Бородина и Петра Чайковского. Представления блестяще комментировал остроумный «хозяин вечера» Балиев, находчиво беседуя с публикой и по видимости безобидно касаясь «злобы дня».[1]

В августе 1912 года Балиев представил версию спектакля «Пер Гюнт», в программке которого было написано: «Драматическо-музыкальная поэма в 36 картинах, из которой ввиду трудности постановки были осуществлены только десять, остальные или не прошли цензуру, или были уже поставлены в Художественном театре», а среди эпизодов постановки были названия «У троллей» и «В сумасшедшем доме».

Одна из пародий кабаре называлась «Обозрение театров: крупнейшие провалы недавно начавшегося сезона». Затем последовали едкая пародия на пьесу Леонида Андреева «Екатерина Ивановна» и пародия «Сорочинская Елена» — на премьеры Свободного театра «Сорочинская ярмарка», в постановке К. Марджанова и «Прекрасная Елена», в постановке А. Таирова, 1913.

Со временем в программах театра всё сильнее стало проявляться эстетство, стремление к утончённой изысканности[1].

В 1913 году архитектор Ф. О. Шехтель спроектировал в Камергерском переулке здание «Научного электротеатра», в котором были предусмотрены помещения для размещения «Летучей мыши». Однако проект не был осуществлён[17].

Атмосфера театра

Стены театра-кабаре были увешаны карикатурами и шаржами на театральные темы. Над входом в театр висела надпись «Все между собой считаются знакомыми», и желанные гости «Летучей мыши» могли расписаться в знаменитой книге рядом с автографами самого К. С. Станиславского, В. И. Качалова, О. Л. Книппер-Чеховой, Рахманинова и Айседоры Дункан. «Околотеатральная публика» сразу попадала в самую гущу полной событий закулисной жизни. Словно проникнув в театр со служебного входа, зритель совершал захватывающее путешествие в мир театральных кулис, чувствуя себя интимно причастным художественной сфере.

Представления в «Летучей мыши» начинались в 23 часа 30 минут вечера. Зрители рассаживались по своим местам, гасился свет, а из партера на сцену, крадучись, направлялись актёры. Одетые в развевающиеся, как крылья летучей мыши чёрные балахоны, они, в такт мерцания красных лампочек, шёпотом напевали: «Мышка — летучий мой зверёк, мышка легка, как ветерок». Уже вовлечённая в процесс публика чувствовала себя на «равной ноге» со знаменитыми артистами. Экспромты «случайно» оказавшихся в подвальчике «Летучей мыши» Веры Николаевы Пашенной, Николая Фёдоровича Монахова и даже Мари Петипа, на самом деле были продуманы и даже оплачены Балиевым. Таким образом, достигалось полное слияние зрительного зала и сцены. Богема состояла из коммерсантов, респектабельных чиновников и преуспевающей интеллигенции, которая играла в «художников» и «лицедеев».

Театр в подвале дома Нирнзее

Благодаря большому количеству поклонников театра-кабаре и успеху спектаклей, в 1915 году «Летучая мышь» переехала в специально приспособленный театр с функциональной сценой, зрительным залом и буфетом. Спектакли игрались в подвале доходного дома № 10 на Большом Гнездниковском переулке, называемым «Первым домом Нирнзее», который в то время казался небоскрёбом.[~ 12]

Антреприза перешла на коммерческую основу, деньги в бюджет лились рекой[3]. Продавались билеты, анонсировались спектакли, выпускались рецензии в газетах и журналах. С этого момента исчезла обстановка варьете, не стало столов, исчез звон бокалов и скрежет ножей по тарелкам; и «Летучая мышь» преобразилась в театр. Входная плата, по тем временам, была высокой, в буфете продавали дорогое шампанское.

Антреприза Балиева оказалась весьма успешной, и вскоре капитал общества «Летучей мыши» составил 100 000 рублей.

Деньги лились в кассу рекою, гремели аплодисменты и комплименты»[3]

Первой постановкой на новой сцене была комическая опера «Граф Нулин» на музыку Алексея Архангельского. За ней последовала оригинальная постановка «Пиковой дамы», оформленной в минималистическом стиле символизма: карточный стол, свет на шёлке от одинокого канделябра, затем траурная свеча, кусок тяжёлой парчи и «фантазия дорисовывала катафалк и пышный гроб»; вместо бала — тени, силуэты, вальсирующие за окном, припорошенном снегом.[3]

В театре-кабаре «Летучая мышь» воплощал свои творческие замыслы балетных постановок Касьян Ярославич Голейзовский, представляя дивертисментные отделения[18].

В репертуаре были оперетты и водевили. «Песенка Фортунио» на музыку Ж. Оффенбаха (20-минутная миниатюра, 1918); «Итальянский салат»; «О гетере Мелитис» (стилизованная мистерия, 1919); «Лев Гурыч Синичкин» — водевиль Д. Т. Ленского; «Что случилось с героями „Ревизора“ на другой день после отъезда Хлестакова» (пародийный номер); «Свадьба при фонарях» (1919); «Утка о трёх носах» (трёх­актная оперетта Э. Жонаса, (1920).

Но время порождало «настроение ностальгической грусти по уходящему прошлому и усталой растерянности перед непонятным будущим».

В 1920-х годах с частью труппы «Летучей мыши» Балиев отправился в европейское турне.[⇨] До 1922 года ещё как-то пытались сохранить репертуар, но «Летучая мышь» в России кончилась.

Ещё в 1918 году Эфрос написал пожелание на десятилетие театра:

«Пусть, что случилось опять случится. Пусть снова дѣйствительность превзойдет всѣ мечты и желания»

— Эфрос, 1918[3]

Репертуар (1908—1920)

Репертуар кабаре представлял собой юмористический взгляд на постановки Художественного театра; в своей позиции «человека со стороны», позволяющей с особой остротой обнаружить комизм явлений и ситуаций, в которых «человек изнутри» мог видеть незыблемую закономерность. Многоликие актёры по нескольку раз в день меняли образы и характеры.

Сначала в репертуаре «театра импровизированных пародий» были юмористические миниатюры и скетчи на постановки Художественного театра. Николай Балиев был одним из остроумнейших конферансье, его репризы создавали особую яркость театральных вечеров «Летучей мыши». Потом репертуар наполнился музыкальными и драматическими спектаклями. Постановки стали тяготеть к изысканности и элитарности, рассчитанной на состоятельную публику. Театр жил в собственном помещении со всеми необходимыми цехами декораторов, и в театре уже была постоянная труппа.

В репертуаре театрального кабаре были миниатюры[19]:

«Синяя птица» (1908, пародия на спектакль МХТ)
Миниатюра «Часы» — из коллекции французского фарфора, исполняли Т. Оганесова и В. Селиверстова
«Под взглядом предков» — старинный гавот исполняли Т. Оганесова, Я. Волков, Т. Х. Дейкарханова, В. Селивестрова
«Констанцский собор» на музыку А. Архангельского и слова А.Майкова, исполняли Я. Волков, А. Карницкий, М. Ефремов, Б. Васильев, А. Соколов, Н.Соколов, Б. Подгорный
«Казначейша». Сцены по М. Ю. Лермонтову. Участники: Казначей — И. И. Лагутин, Штабс-ротмистр — Я.Волков, Казначейша — Е. А. Туманова
«Заря-Заряница» на стихи Фёдора Сологуба и музыку Суворовского. Исполняли Т. Оганесова, Л. Колумбова, Н. Хоткевич, С. Туманова, А. Соколов, В. В. Барсова, Н. Веснина.
«Лунная серенада», актриса Н. В. Месхиева-Кареева (Н. В. Алексеева — Месхиева)
Инсценированная картина Малявина «Вихрь». «Бабы»: Е. А. Туманова, Т. Х. Дейкарханова, Л. Колумбова, В. В. Барсова, В. Селиверстова, А. Соколова
«Ревизор», 1909 (коротко, легко, сжато, метко, зло, остроумно)
«Мария Стюарт» — пародия Н.Тарасова на спектакль Малого театра, 1910.
«Скандал с Наполеоном, или неизвестный эпизод, происшедший с Наполеоном в Москве» (о великом Наполеоне и его пропавшем шофёре) — буффонада Н.Тарасова, 1910.
Инсценировка «Братья Карамазовы» (в спектакле Немирович-Данченко и Александр Сумбатов сидят за столиком и пьют коньяк, с участием Фёдора Шаляпина, 1910)
Сцены, поставленные по поэме Пушкина «Бахчисарайский фонтан» на музыку А. Архангельского. Роли исполняли: Мария — Н. Хоткевич, Зарема — Т.Х Дейкарханова, Хан — В. А. Подгорный
«В лунном свете» (французская песенка), которую исполняли А. К. Фехтнер, Н. А. Хоткевич, В. Селиверстова, Т. Оганесова, Н. Веснина
«Рыцарь, проигравший жену чёрту». Пьеса М.Кузьмина, в которой эту жену играли Н. А. Хоткевич, Л. А. Гатова, Т. Х. Дейкарханова
«Русская игрушка Посада Сергиева». Музыка А. Архангельского. В спектакле заняты А. К. Фехтнер, М. Борин, К.Коринкт (?)
«Бриган Папаша» или «зло побитый мезальянщик». Водевиль М.Долинова с пением. Исполнители: Н. А. Хоткевич, И.Лагутин, А. Фехтнер, Я.Волков
«Магазин мадам Бурдье» — сцены уходящей Москвы. Актёры: Н. Милатович, А. Фехтнер, В. Барсова, И. Лагутин, Т. Оганесова
«Благотворительный концерт в Крутогорске» — Исполнители: Н.Балиев, Е.Женин, Н.Хоткевич
«Мать», сцены по М.Горькому с участием В. А. Подгорного в роли Тимура Ленча
«Каприз Вогдыхана». По рассказу А.Ронье. Исполнители В. А. Подгорный, А. Соколов, Я. Волков
«Серенада Фавна» на музыку Моцарта, роли исполняли В. В. Барсова, Е. А. Туманова и А. Соколова
«Крокодил и Клеопатра», в котором роль Клеопатры исполняла Е. А. Туманова, затем Н. М. Хоткевич, В. К. Селиверстова
«Катенька». Забытая полька 80-х годов. Роли исполняли В. В. Барсова, А. К. Фехтнер, М. Борин
Опера (?) Гумпердинка, переведённая и поставленная Николаем Званцевым, 1911
«Пер Гюнт» (драматическо-музыкальная поэма Балиева в десяти картинах, 1912)
«Сорочинская Елена» — пародия на спектакли «Сорочинская ярмарка», К. Марджанова и «Прекрасная Елена», А. Таирова, 1913
«Обозрение театров: крупнейшие провалы недавно начавшегося сезона».
«Екатерина Ивановна» — пародия на пьесу Л.Андреева, 1913
«Граф Нулин» на музыку Алексея Архангельского, 1915.
«Пиковая дама» , 1915. С участием Т. Х. Дейкархановой
«Шинель» Гоголя, в роли Акакия Акакиевича В. А. Подгорный, А. Соколов, А. Милатович, Ефремов, И. Лагутин, Е. Женин, М. Борин
«Ссора Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем», сцены по Гоголю. Иван Иванович — В. А. Подгорный
Дивертисментные отделения К. Я. Голейзовского,1916
«Песенка Фортунио» на музыку Ж. Оффенбаха (20-минутная миниатюра, 1918)
«Итальянский салат»; «О гетере Мелитис» (стилизованная мистерия, 1919)
«Лев Гурыч Синичкин» — водевиль Д. Т. Ленского
«Что случилось с героями „Ревизора“ на другой день после отъезда Хлестакова» (пародийный номер)
«Свадьба при фонарях» (1919)
«Утка о трёх носах» (трёх­актная оперетта Э. Жонаса, (1920).

Революция

Октябрьская революция изменила аудиторию театра, и тех, «кто сидит теперь в зале», Балиев не понимал. Как-то раз он обратился с просьбой:

«В театре погон не носить. Ведь не хотите же Вы, господа, чтобы у меня были неприятности, Вы же знаете, что „товарищи“ погон терпеть не могут»

«Летучей мыши», как и её зрителям в революционной Москве стало неуютно. Большевистская пресса называла стиль театра не иначе, как «разлагающимся бытом».

Как-то раз Никита Балиев был арестован на трое суток и подвергнут штрафу в 100 000 рублей «за нарушение комендантского часа».

Осенью 1918 года Балиев увозит театр на гастроли по югу России, труппа с успехом давала представления в Киеве и Одессе, затем вернулась в Москву.

В 1920-х годах труппа давала концерты в частях Красной Армии. Театр выступал в огромных железнодорожных депо для рабочих и служащих. С частью труппы Балиев направился в Баку, затем в Турцию, поскольку попытки продлить жизнь «Летучей мыши» на родине были бессмысленны. Театр Балиева отправился в мировое турне, без возвращения на Родину.

В 1922 году театр в России был закрыт[~ 13], несмотря на все старания режиссёра К.Кареева сохранить репертуар, большая часть публики уехала из страны.

Театр в Европе и Америке

Внешние изображения
[www.parisenimages.fr/Export450/9000/8472-3.jpg Théâtre Femina.] Paris, 90 avenue des Champs-Elysées 48°52′16″ с. ш. 2°18′11″ в. д. / 48.87111° с. ш. 2.30306° в. д. / 48.87111; 2.30306 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=48.87111&mlon=2.30306&zoom=15 (O)] (Я)

В 1920-х годах Никита Балиев поехал в Париж, пьесы «Le Théâtre de la Chauve-Souris»  (фр.) игрались в театре Феми́на[fr], а затем Никита Балиев организовал гастроли по Испании.

Труппу Никиты Балиева вывез в Лондон театральный антрепренёр сэр Чарльз Блейк Кокрэн[en]

Песни из репертуара «Летучей мыши» были записаны рекорд компанией «Columbia Graphophone Company»[en] на пластинку, на стороне «А»: «Round the Hay Wain»  (англ.), на стороне «В»: Баркаролы на русском языке, в сопровождении оркестра театра «Водевиль»[en] под управлением C.Когана.[20] Аранжировка Александра Варламова.

Первый тур в феврале 1922 года по Северной Америке, на 65 недель, от Вашингтона до Калифорнии организовал продюсер Моррис Гест[en] [~ 14].

Никита Балиев подружился с американскими драматургами общества «Круглого стола» (англ. Algonquin Round Table). В один вечер был поставлен спектакль «No Sirree!» с музыкальным сопровождением Яши Хейфеца, среди музыкальных номеров была песня Дороти Паркер «The Everlastin Ingenue Blues», которую исполнял Роберт Шервуд в сопровождении «хора девушек»: Таллула Бэнкхед, Хелен Хейз и Мэри Брэндон (Mary Brandon)[~ 15]. Спектакль выдержал 15 представлений. Театр Балиева представил спектакль по пьесе Александра Милна «Mr. Pim Passes By» («Мистер Пим проходит мимо»).

Ревю на Бродвее

С 4 февраля до конца сезона, июня 1922 года, «Chauve-Souris» показала на Бродвее 153 представления в «Forty-Ninth Street Theatre»[en] на 49-ой улице.[22][23]

  • Создатели
Программу представили продюсеры Моррис Гест и F. Ray Comstock (Ф. Рей Комсток)
Дирижёр Илья Златин (Elie Zlatin)
Музыка: Леон Ессель, Алексей Архангельский (Alexei Archangelsky) и Фрэнк Уоллер
Текст: Фрэнк Уоллер, Баллард Макдональд[en], Алексей Архангельский[en] и Александр Афанасович[en]
Идея — Никита Балиев
Артистический директор — Никита Балиев
Сценография и костюмы — Николай Ремизов (Nicholas Remisoff) и Сергей Судейкин (Sergei Soudeikine)
Артистический консультант: Александр Койранский (A. Koiransky)
  • Актёрский состав

Г-н Балиев (Mr. Nikita Balieff); Г-жа Бирс (Mme.Birse); Г-н Бирс (Mr. Birse); Г-н Эмиль Борео (Mr. Emil Boreo); Г-н Далматов (Mr. Dalmatoff); Г-н Давыдов (Mr. Davidoff); Г-жа Тамара Дейкарханова (Mme.Deykarhanova); Г-жа Dianina (Mme. Dianina); Г-жа Ершова-Долина (Mme. Ershova); Г-жа Фишнер (Mme. Fechner); Г-н Городецкий (Генварский) (Mr. Gorodetsky); Г-жа Карабанова (Мара Крэг) (Mme. Karabanova); Г-н Kochetovsky (Mr. Kochetovsky); Г-н Малахов (Mr. Malakoff); Г-н Мариевский (Mr. Marievsky); Г-н Понс (Mr. Pons); Г-н Салама (Mr. Salama); Г-н Стояновский (Mr. Stoianovsky); Г-н Вавич (Mr. Wavitch)[22][24]

Внешние изображения
[www.barewalls.com/i/c/377100_Nikita-Balieff.jpg Никита Балиев в журнале «Time»]
[www.russianartandbooks.com/russianart/images/items/01516R-5.jpg Рисунок - Nicolas Remisoff]
[c48743.r43.cf3.rackcdn.com/Images/2009_07/24/0274/650550/b8218e9a-77c7-427a-8628-4c4c14a796e0_g_570.Jpeg M. V. Dobuzhinsky эскиз к спектаклю «Марш деревянных солдатиков»]

Программа ревю на 2 апреля 1922 года:

Первое отделение: «Porcelaine de Saxe» (на музыку известной песенки «Sur le pont d’Avignon»); «Парад деревянных солдатиков»; Katinka («Катенька». Забытая полька 80-х годов.)

Второе отделение: «The Tartar Dance» (музыка — Александр Афанасович) (Alexsandr Afanasovich); Частушки; The Chorus of Zaitzeff Brothers

Парад оловянных солдатиков

«Парад оловянных солдатиков» (Op.123) (англ. The Parade of the Tin Soldiers) — эту пьесу сочинил в 1897 году для фортепиано немецкий композитор Леон Ессель и оркестровал её в 1905 году. В 1912 году она была исполнена военным оркестром[25] Джона Филипа Су́за в New York Hippodrome Theatre[26]. Никита Балиев взял пьесу для театрально-хореографической постановки в «Летучей мыши» и поменял название на «Парад деревянных солдатиков» (англ. The Parade of the Wooden Soldiers). С 1920 года пьеса стала особенно популярной в Америке, когда превратилась в песню, слова написал Баллард Макдональд (Ballard MacDonald).

Постановка была показана во второй программе ревю «Chauve-Souris» на Бродвее в «Fairyland theatre», в июне 1922 года, и произвела настоящую сенсацию.[27] Это уже была не просто пьеса, а целое пятиминутное произведение, очень информативное, с колоритной аранжировкой, с ритмическим переходом от марша к фокстроту, в инструментовку вписали фортепиано и вокальные партии для мужского квартета, партии для скрипки и виолончели; партитуры для небольшого состава военного оркестра; соло мандолины с гитарой, мандолины с фортепиано и гитары с фортепиано.[28] [~ 16]

Оформлял спектакли художник Мстислав Добужинский[30].

В программе было 13 номеров в два отделения. Актёры:

Г-жа Тамара Дейкарханова (Mme.Tamara Deykarhanova), Г-жа Dianina (Mme. Dianina), Г-жа Фишнер (Mme. Fechner), Г-жа Бирс (Mme.Birse), Г-жа Ершова-Долина (Mme. Ershova), Г-жа Василькова (Mme. Vassilkova), Г-жа Ломакина (Mme. Lomakina), Г-жа Кочетовская (Mme. Kotchetovsky), Г-жа Карабанова (Мара Крэг) (Mme. Karabanova) и Г-жа Комиссаржевская (Mme. Komisarjevskaia)[~ 17][31]

Г-н Далматов (Mr. Dalmatoff), Г-н Городецкий (Генварский) (Mr. Gorodetsky), Г-н Салама (Mr. Salama), Г-н Бирс (Mr. Birse), Г-н Эмиль Борео (Mr. Emil Boreo), Г-н Давыдов (Mr. Davidoff), Г-н Jourist (Mr. Jourist), Г-н Kochetovsky (Mr. Kochetovsky), Г-н Мариевский (Mr. Marievsky), Г-н Стояновский (Mr. Stoianovsky), Г-н Зотов (Mr. Zotov), Г-н Дубинский (Mr. Doubinsky), Г-н Малахов (Mr. Malakoff), Г-н Вавич (Mr. Wavitch), Г-н Гонтачаров (Mr. Gontacharoff)[28][24]

15 апреля 1923 года в «Rivoli Theater»[en] состоялась премьера фонофильма Ли де Фореста «The Parade of the Wooden Soldiers» («Марш деревянных солдатиков»)[32], плёнка хранится в Библиотеке Конгресса.

Турне и дальнейшая судьба

После гастролей по Южной Америке «Летучая мышь» вновь вернулась в Европу, где показывались спектакли (фр. La Chauve-Souris compagnie théâtrale) на сцене парижского театра «Фемина»[fr] с 1923 по 1933 годы.

Балиев участвовал в творческих вечерах Тэффи, Дон-Аминадо и Мунштейна.

С 14 января по 7 марта 1925 года труппа вновь выступала на Бродвее, на сцене «Forty-Ninth Street Theatre», показав шоу на два отделения. Аранжировка музыки Алексея Архангельского (Alexei Archangelsky).

В 1926 году вышел в прокат фильм Ралфа Бартона[en], в котором играл Никита Балиев, «Camille: The Fate of a Coquette»[en], литературным источником которого стал роман «Дама с камелиями». [~ 18]

Начиная с 10 октября по 17 декабря 1927 года на сцене ньюйоркого «Cosmopolitan Theatre»[en][34][35] компания Балиева дала 80 представлений — шоу на два отделения, с музыкальными аранжировками Алексея Архангельского.

С 1 апреля 1928 года труппа выступала в «Sam S. Shubert Theatre»[en]. В программе принимала участие балерина Тамара Жева[36][37].

В 1928 году Никита Балиев был награждён орденом Почетного легиона.

С 22 января по 4 марта 1929 года состоялись выступления труппы в «Jolson’s 59th Street Theatre»[en]; и с 21 октября по ноябрь 1931 года — представления в «Ambassador Theatre»[en] труппы «New Chauve-Souris».

В 1931 году Балиев поставил инсценировку «Пиковой дамы» по А. С. Пушкину на французском языке, в парижском театре «Madeleine»[fr]. Сценографию и эскизы костюмов сделал Фёдор Фёдорович Комиссаржевский, у которого с 1925 года был свой маленький частный театр «L’Arc-en-Ciel».

В 1931 году [уточнить] состоялись гастроли в Лондоне, и затем поездка в Америку, в которых участвовала Татьяна Рябушинская — хореограф Катрин Девиллье пригласила юную балерину танцевать в своих одноактных балетах «Охота Дианы на оленя» и «Романтические приключения итальянской балерины и маркиза» (костюмы были выполнены Скиапарелли). Балетмейстер Джордж Баланчин, увидев на сцене начинающую артистку, пригласил её в «Русский балет Монте-Карло», где вскоре она стала одной из знаменитых бэби-балерин[38].

В Париже Балиев создал «Театр русской сказки», в 1934 году вернулся в США, где выступал конферансье в ночных клубах.

Никита Балиев умер в Нью-Йорке 3 сентября 1936 года.

С 12 по 21 августа 1943 года в «Royale Theatre»[en] Глеб Елин (Gleb Yellin) показывал новое русское музыкальное ревю в два акта под названием Chauve-Souris.

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Летучая мышь (театр-кабаре, 1908)"

Комментарии

  1. ↑ С театром работали: художник Н. Н. Андреев. Снимки и портреты в книге Эфроса: М. А. Сахаров, П.Орлов
  2. ↑ Случайное совпадение с касьяновым днём
  3. ↑ Chauffeur — по-французски истопник
  4. ↑ (настоящее имя Мкртич Асвадурович Балян (сентябрь 1877 (1876), Ростов-на-Дону — 4 (3) сентября 1936, Нью-Йорк, Маунт Оливет, Лонг-Айленд). Жёны: З. В. Карабанова (Мара Крэг, 1900—1960) и Е. А. Балиева (Е. А. Акопян, 1895—1981, жена Ф. Ф. Комиссаржевского)
  5. ↑ Никита Балиев разделил историю театра на две эпохи — допотопную и послепотопную, границей между которыми было прошлогоднее московское наводнение[3] [9]
  6. ↑ Фотография [www.oldmos.ru/upload/photos/8/2/f/800_82f6cb609c4dab56decb8548fd374c57.jpg наводнения] в Москве в 1908 году [10]
  7. ↑ Все даты в статье даны по старому стилю
  8. ↑ «Синяя птица должна быть наивна, проста, легка, жизнерадостна, весела и призрачна, как детский сон и, вместе с тем, величава» — К. С. Станиславсккий[12]
  9. ↑ Композитор Илья Сац, художник Владимир Егоров
  10. ↑ «Гастроли московских „художественников“ в Петербурге»(по телефону от нашего петербургского корреспондента)[15][4]
  11. ↑ «Антрепренёр, пригласивший Собинова на гастроли в Буэнос-Айрес потерпел крах, поездка не состоится, и артист уехал отдыхать в Италию» — сообщала публикация в «Новом времени»[4] [16]
  12. ↑ В настоящее время — театр РАТИ-ГИТИС
  13. ↑ Помещение театра «Летучей мыши» в доме Нирнзее заняло кабаре «Кривой Джимми», из которого позже вырос московский театр Сатиры
  14. ↑ «Morris Gest takes great pleasure in presenting Balieff's Chauve-Souris new international revue : direct from the Apollo Theatre, Paris, and New York : twenty-first year, fifth trip to America, sixth season in America, seventh wholly new program in America, Chauve-Souris new international revue»[21]
  15. ↑ жена (1922—1934) Роберта Шервуда
  16. ↑ «Parade of the Wooden Soldiers» представлялся и в 1943 году (кем?)[29]
  17. ↑ Брак Ф. Ф. Комиссаржевского и Е. А. Комиссаржевской распался ещё в Лондоне, перед рождением сына, потом Елена Аркадьевна стала Балиевой [когда?]
  18. ↑ Сайт Imdb называет этот фильм Camille (II)[33]
  19. ↑ Examines the life and work of the American artist, from his childhood in Missouri, to the height of his popularity in the 1920s, to his decadent life and early death[40]

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.ozon.ru/context/detail/id/7277695/ Театральная энциклопедия. В 5 томах + дополнительный том] = комплект из 6 книг / Редактор Стефан Мокульский. — М.: «Советская энциклопедия», 1961. — 6098 с.
  2. ↑ Е.Д.Уварова. Энциклопедия «Эстрада в России XX век». — М.: «Олма-Пресс», 2004. — 864 с. — 5000 экз. — ISBN 5-224-04462-6.
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Н. Е. Эфрос. «Театръ "Летучая мышь" Н. Ф. Балiева. 1908 - 1918» = Обзоръ десятилѣтней художественной работы перваго русскаго театра-кабарэ / Текстъ Н. Е. Эфроса. — Печатано въ художественныхъ мастерскихъ журнала "Солнце Росiи". — М., 1918. — 76 с. — ISBN 978-599-898-592-8.
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 [starosti.ru/ на сайте «Газетные старости»]. [www.webcitation.org/69T7wuKjq Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  5. ↑ «Русское слово», от 17 марта 1908 года
  6. ↑ [www.russiskusstvo.ru/tourism/a69/ «Дом Перцова: архитектура и жизнь»]. Проверено 3 апреля 2011. [www.webcitation.org/66n9F0nCj Архивировано из первоисточника 9 апреля 2012]. — Журнал «Русское искусство»
  7. ↑ [www.artem-tarasov.ru/about/ Тарасовы]. [www.webcitation.org/6CN9MYKPg Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012].
  8. ↑ портрет из архива А. Фролова. [moskva.kotoroy.net/userdata/1288093509_1.jpg Николай Тарасов]. [www.webcitation.org/6CN9OAw3S Архивировано из первоисточника 22 ноября 2012].
  9. ↑ Московскiя вѣсти, от 20 марта 1909 года
  10. ↑ на сайте Фотографии старой Москвы: oldmos.ru
  11. ↑ «Русское слово» от 23 апреля 1908 года
  12. ↑ [bakhrushin.theatre.ru/collection/performance/1908_the_blue_bird/ Синяя птица (1908)] (рус.). на сайте Театрального музея им. А. А. Бахрушина. [www.webcitation.org/69T80bBKA Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  13. ↑ [artpages.org.ua/palitra/teatralinie-rariteti-sinyaya-ptica.html Образы, созданные актёрами МХТ на открытках] — на сайте ArtPages
  14. ↑ [www.mxat-teatr.ru/docs/tpl/spect.asp?id=114 Синяя птица] (рус.). на сайте МХАТа. [www.webcitation.org/69T826Cdg Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  15. ↑ Московскiя вѣсти, Рецензия от 14 апреля 1909 года
  16. ↑ «Новое время» от 14(01) апреля 1909
  17. ↑ Федина М., Кириченко Е., Сайгина Л. и др. Архитектурная сказка Фёдора Шехтеля: к 150-летию со дня рождения Мастера. — М.: Русский импульс, 2010. — С. 114. — 264 с. — ISBN 978-5-902252-46-2.
  18. ↑ В книге — 1916 год: К.Голейзовский. «Жизнь и творчество» / В.П.Васильева. — М.: «ВТО», 1984. — С. 540. — 579 с. — 15 000 экз.
  19. ↑ . [e-petrosyan.narod.ru/Letushaya_mish_photoalbum/photo.htm Фотографии из книги Н.Е.Эфроса] (рус.). неофициальный сайт Евгения Петросяна. [www.webcitation.org/69T83VFT8 Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  20. ↑ [www.russian-records.com/search.php?search_keywords=Kogan Хор театра «Летучая мышь» Н.Балиева, оркестр театра «Водевиль», дирижёр С. Коган] (рус.). Russian-Records. [www.webcitation.org/69T8DgOmb Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  21. ↑ «Morris Gest Presents Nikita Balieff, Théatre De La Chauve-Souris» = A statement by Morris Gest. 12-16 Program. — United States, 1929. — 38 с.
  22. ↑ 1 2 [www.ibdb.com/search.asp#ShowResults The Broadway League] // — ibdb internet Broadway Database
  23. ↑ [www.playbillvault.com/Show/Detail/472/Chauve-Souris-1922 Chauve-Souris 1922. 49th Street Theatre] (англ.). playbillvault.com (February 4, 1922 - June 1, 1922). Проверено 24 января 2012. [www.webcitation.org/69T8EPs5q Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  24. ↑ 1 2 М.Авриль, Т.Гладкова, В.Лосская (Париж); Л.Мнухин, Н.Осипова, Т.Полуэктова, О.Ростова, Н.Рыжак, В.Телицын (Москва). [www.dommuseum.ru/index300.php «Российское зарубежье во Франции 1919-2000»] = Биографический словарь в трёх томах. — Дом-музей Марины Цветаевой. — М.: Наука, 2008-2010. — ISBN 978-5-02-036267-3.
  25. ↑ Парад оловянных солдатиков в исполнении военно-морского оркестра США
  26. ↑ [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=F50E10FE355E13738DDDA80994D9415B828DF1D3 «Sousa at the Hippodrome»]. New York Times (November 11, 1912). [www.webcitation.org/69T8FDFSJ Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  27. ↑ Theatre Magazine Co., 1922. стр. 236  (англ.)
  28. ↑ 1 2 [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=FA0616F93F5D1A7A93C4A9178DD85F468285F9 «Chauve-Souris anew on the Century Roof. Balieff’s versatile give merry vaudeville bill in Fairy Land Theatre»]. New York Times (6 июня 1922). [www.webcitation.org/69T8Fis1W Архивировано из первоисточника 27 июля 2012].
  29. ↑ Louis Kronenberger. «Parade of the Wooden Soldiers - Neeed a Sergeant» = «Chauve-Souris - 1943». — New York Newspaper. — August, 13. 1943.  (англ.)
  30. ↑ [archive.is/20120707100933/c48743.r43.cf3.rackcdn.com/Images/2009_07/24/0274/650550/b8218e9a-77c7-427a-8628-4c4c14a796e0_g_570.Jpeg Mstislav Valerianovich Dobuzhinsky «Set Design for a production by Nikita Baliev’s Théâtre de Chauve-Souris»</small>]
  31. ↑ [dommuseum.ru/slovarx/sl_sr.php?q=Балиева&avg=1&intxt=&cond=and «Российское зарубежье во Франции 1919-2000»] = Биографический словарь / на сайте Дома-музея Марины Цветаевой. — 2011.
  32. ↑ La chauve souris (англ.) на сайте Internet Movie Database
  33. ↑ Camille (англ.) на сайте Internet Movie Database
  34. ↑ [calmt.com/index.cfm?page=702960 Cosmopolitan Cabaret] — California Musical Theatre
  35. ↑ Time Magazine, «New Plays in Manhattan» Monday, October 17, 1927
  36. ↑ Тамара Жевержеева. [www.ozon.ru/context/detail/id/3254963/ «Воспоминания»] = Split seconds / Переводчик О. Терентьева. — 2007. — 302 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-93221-112-0.
  37. ↑ Tamara Geva. «Split seconds: A Remembrance». — Limelight Editions. — 1984. — ISBN 0879100060.
  38. ↑ The Oxford Dictionary Of Dance / Debra Craine. — М.: Наука. — 527 с. — ISBN 0198607652.
  39. ↑ Mike Adams. «Lee de Forest: King of Radio, Television, and Film». — С. 301.  (англ.)
  40. ↑ Bruce Kellner. «The last dandy Ralph Barton» = American artist, 1891-1931. — University of Missouri Press. — 1991. — С. 251. — 270 с.  (англ.)
  41. ↑ William MacAdams. «Ben Hecht». — Barricade Books. — 1995. — С. 175. — 366 с.  (англ.)
  42. ↑ Jeffrey Brown Martin. «Ben Hecht. Hollywood screenwriter». — UMI Research Press. — 1985. — С. 5. — 240 с.  (англ.)

Библиография

Издания на русском языке
  • Н. Е. Эфрос. [www.ozon.ru/context/detail/id/2279390/ «Театръ "Летучая мышь" Н. Ф. Балiева. 1908 - 1918»] = Обзоръ десятилѣтней художественной работы перваго русскаго театра-кабарэ / Текстъ Н. Е. Эфроса. — Печатано въ художественныхъ мастерскихъ журнала "Солнце Росiи". — М., 1918. — 76 с. — ISBN 978-599-898-592-8.  (рус.)
  • «Эстрадный репертуар "Кривого зеркала" и "Летучей мыши"» = Из прошлого русской эстрады / Кузнецов Е.. — 1958. — С. 298-309.
  • Станиславский К. С. «Летучая мышь» = Собр. соч. — 1954. — Т. 1.
  • Подводя итоги. Письмо Никиты Балиева Юрию Ракитину [14 марта 1933 года]. Публ., вст. текст и коммент. В. В. Иванова // Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века. Вып. 3 / Ред.-сост. В. В. Иванов. М.: АРТ, 2004. С.239-243; 545—551.
  • М.Авриль, Т.Гладкова, В.Лосская (Париж); Л.Мнухин, Н.Осипова, Т.Полуэктова, О.Ростова, Н.Рыжак, В.Телицын (Москва). [www.dommuseum.ru/index300.php «Российское зарубежье во Франции 1919-2000»] = Биографический словарь в трёх томах. — Дом-музей Марины Цветаевой. — М.: Наука, 2008-2010. — ISBN 978-5-02-036267-3.
  • Тамара Жевержеева. [www.ozon.ru/context/detail/id/3254963/ «Воспоминания»] = Split seconds / Переводчик О. Терентьева. — 2007. — 302 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-93221-112-0.
Издания на французском языке
  • Joseph Kessel. «Théatre Fémina, spectacles de la Chauve-Souris de Nikita Balieff, Saison 1923». — Théatre Fémina. — Paris, 1923. — 1000 экз. — Жозеф Кессель
  • «Theatre de la Chauve-Souris de Nikita Balieff : saison 1924-25.» / Balīev, Benois, Shukhaev, Soudeikine. — Théâtre Femina. — Paris.
Издания на английском языке
  • Nikita Fedorovich Balīev, Charles Blake Cochran. «Theatre de la Chauve-Souris: The Bat Theatre». — London Pavilion.  (англ.)
  • Lawrence Sullivan [www.jstor.org/pss/1478048 «Nikita Baliev's Le Théâtre de la Chauve-Souris:An avant-garde theatre»] // Dance Research Journal. — 1986/87. — Вып. 18. — № 2.  (англ.)
  • Mstislav Valerianovich Dobuzhinsky. фолиант // [c48743.r43.cf3.rackcdn.com/Images/2009_07/24/0274/650550/b8218e9a-77c7-427a-8628-4c4c14a796e0_g_570.Jpeg «Set Design for a production by Nikita Baliev's Théâtre de Chauve-Souris»].  (англ.)
  • Balieff. Music by Leon Jessel / Song from the Bat Cabaret by Nikita Baliev. // [www.russianartandbooks.com/russianart/images/items/SM00074.jpg «Parade of the wooden soldiers - La Parade des Soldats Debois»] = (Balieff's "La Chauve-Souris") / Cover by Nikolay Remizov after Georgy Narbut. — Edward B. Marks Music Corporation, 1932.  (англ.) (музыка)
  • Balieff, Sudeikin, Dobuzhinsky. [www.russianartandbooks.com/russianart/images/items/03323R.jpg «Ten Souvenir Programs of Balieff's Chauve-Souris»] / Covers by Alexandre Benois, Mstislav Dobuzhinskiy. Nikolai Remizov, Sergei Soudeikine, Vasily Schoukhaeff. Illustrations by Alexander Benois, Andrei Hudiakoff, Lado Goudiachvili, Mstislav Dobuzinsky, Nicholas Remisoff, Nicolas Benois, Sergey Sudeykin, Vassily Shukhaeff. — Paris and New York, 1920's. (10 программ французских и американских сезонов) // на сайте Russian Art and Books
  • Laurence Senelick. «Wandering stars: Russian emigré theatre, 1905—1940». University of Iowa Press, 1992. ISBN 978-0-87745-389-5 ISBN 0-87745-389-6
  • Alma Law. Статья: «Nikita Balieff and the Chauve-Souris» в книге Robert Leach, Victor Borovsky. «A history of Russian theatre». Cambridge University Press. ISBN 0-521-43220-0
  • Laurence Senelick «Cabaret Perfomance: Europe 1890—1920. Songs, Sketches, Monologues, Memoirs» Alma Law New York University of Iowa Press. 1989 с.6 стр.144
  • Tamara Geva. «Split seconds: A Remembrance». — Limelight Editions. — 1984. — ISBN 0879100060.

Отрывок, характеризующий Летучая мышь (театр-кабаре, 1908)

Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Летучая_мышь_(театр-кабаре,_1908)&oldid=78473923»