Глобус (театр)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Театр «Глобус»»)
Перейти к: навигация, поиск

Название театра «Глобус» (англ. The Globe [Theatre]), как правило, связывают с одним из трёх театров в Лондоне:

  1. Первоначальный театр «Глобус», построенный в 1599 году на средства труппы актёров Lord Chamberlain’s Men, к которой принадлежал и Шекспир, и уничтоженный в результате пожара 29 июня 1613 года.
  2. Театр «Глобус», который был восстановлен в июне 1614 года (когда Шекспир уже уехал из Лондона в Стратфорд) и просуществовал до 1642 года
  3. Современное (воссозданное по описаниям и найденным при раскопках остаткам фундамента) здание театра «Глобус» открыто в 1997 году. Здание восстановлено на расстоянии около 200 метров от места первоначального месторасположения театра.

В театре до 1642 года играла группа «Слуги лорда-Камергера», возглавляемая трагиком Ричардом Бёрбеджем.[1] Здесь впервые были поставлены многие произведения Шекспира.





Первый «Глобус» времён Шекспира

«Глобус» был собственностью многих актёров, которые (за исключением одного) были также акционерами Lord Chamberlain’s Men. Двое из шести акционеров «Глобуса», Ричард Бёрбедж и его брат Кутберт Бёрбедж, были собственниками двойного количества долей акций по 25 % каждый. Другие четыре актёра, Шекспир, Джон Хэмингс, Августин Филипс и Томас Поуп, обладали одинарными долями по 12,5 %. (Первоначально Уильям Кемп намеревался быть седьмым партнёром, но он продал свою долю четырём миноритарным акционерам, оставив им больше, чем первоначально запланированные 10 %). Эти начальные пропорции изменились со временем, когда присоединились новые акционеры. Доля Шекспира в течение его профессиональной деятельности уменьшилась с 1/8 до 1/14, или приблизительно до 8 %.

«Глобус» был построен в 1599 году с использованием деревянных конструкций более раннего театра (первого общедоступного лондонского театра), называвшегося просто «Театр», который был построен отцом Ричарда Бёрбеджа, Джеймсом Бёрбеджем, в Шордиче в 1576 году. Бёрбеджи первоначально арендовали место, на котором был построен «Театр», на 21 год. В 1598 году владелец земли, на которой располагался «Театр», повысил арендную плату. Бёрбеджи демонтировали «Театр» балку за балкой и перевезли его к Темзе, и там он был собран вновь уже как «Глобус».

В июле 1613 года театр «Глобус» сгорел во время спектакля «Генрих VIII».

Театральная пушка, которая должна была выстрелить во время представления, дала осечку, воспламенила деревянные балки и крышу из соломы. Согласно одному из уцелевших описаний этого события, никто не пострадал, за исключением одного зрителя, который потушил загоревшиеся на нём короткие брюки (кюлоты) бутылкой эля.

Второй «Глобус». Раскопки

Как и все другие театры в Лондоне, «Глобус», восстановленный после пожара в 1614 году, был закрыт в 1642 г. пуританами. Через два года он был снесён, чтобы подготовить место для строительства доходных домов. Его точное местоположение оставалось неизвестным до тех пор, пока в 1989 году остатки его основания не были обнаружены под автостоянкой «Anchor Terrace» на Парк-Стрит (контур фундамента повторён на поверхности автостоянки). Под Anchor Terrace могут быть и другие остатки театра, но терраса XVIII века внесена в список исторических ценностей и, следовательно, не может быть исследована археологами.

Планировка «Глобуса»

Действительные размеры «Глобуса» неизвестны, но его план может быть почти точно восстановлен на основе научных исследований, проведённых за последние два столетия. Эти данные говорят о том, что это был трёхъярусный, открытый, обнесённый высокой стеной амфитеатр диаметром от 97 до 102 футов (29,6-31,1 м), который мог вместить до 3000 зрителей. На эскизе и на «Длинном пейзаже» Лондона Вацлава Холлара (1647) «Глобус» показан в виде круглого здания c башнями. В 1989 году фундаменты «Глобуса» были раскопаны. Обнаруженные фрагменты фундамента внешней стены и одной из башен (отсутствовавшей у Холлара) подтвердили гипотезу о том, что театр был в плане не круглым, но двадцати- либо восемнадцатиграным[2].

Прямоугольник сцены, также известный как «авансцена», выдвинут в середину открытого двора. Сцена имела размеры приблизительно 43 фута в ширину (13,1 м), 27 футов в глубину и была поднята почти на 5 футов (1,52 м) от земли. На этой сцене был люк, который использовали исполнители для того, чтобы выходить из подвального помещения под сценой. Могли быть и другие люки вокруг сцены. Сцена театра не имела занавеса.

По внутренней стороне стены театра шли ложи для аристократии. Над ними помещены были галереи для зажиточных горожан. Всего было три уровня сидячих мест. Отдельные привилегированные зрители находились прямо на сцене. У основания сцены была площадка — «яма» или «двор» (по аналогии с народным театром, игравшим на постоялых дворах), где за 1 пенни люди («граундлинги» — невзыскательные зрители) могли видеть представление стоя. Граундлинги во время представления ели лесные орехи — во время раскопок «Глобуса» было найдено много ореховой шелухи, сохранившейся в грязи — или апельсины. Удобства ограничивались табуретами для наиболее богатых зрителей. Туалетов предусмотрено не было и нужду зрители справляли прямо в зрительном зале. Что, впрочем, не шло вразрез с царившими тогда нравами.[3]

Огромные колонны по сторонам сцены поддерживали крышу над тыльной частью сцены. Потолок под этой крышей назывался «небесами» и мог быть разрисован небом с облаками. Люк в «небесах» давал возможность исполнителям «спускаться с неба» (deus ex machina), используя некоторое приспособление из верёвок и канатов.

Задняя стена сцены имела две или три двери на основном уровне с занавешенной внутренней сценой и балконом над ней. Эти двери вели за кулисы, где актёры одевались и ожидали свой выход. Балкон вмещал музыкантов, а также мог быть использован для сцен, требующих использования верхнего пространства, такой, например, как сцена на балконе из «Ромео и Джульетты».

Спектакли в театре шли при свете дня, без антрактов и с минимумом декораций (см. театральная техника в эпоху Шекспира).

Название и девиз

Долгое время считалось, что название «Глобус» — аллюзия на изречение Петрония «Mundus universus exercet histrionem» («Весь мир лицедействует» или, в наиболее популярном варианте, «Весь мир — театр»), которое было принято девизом театра. Этот факт впервые приводит Уильям Олдис, ранний биограф Шекспира, потом его повторил Джордж Стивенс, однако сейчас это многими считается недостоверным[4][5][6]. В пьесе «Венецианский купец» (акт 1, сцена 1) есть парафраз «… the world <is> a stage, where every man must play a part;..» («…мир — сцена, где всякий свою роль играть обязан;..»[7]).

Современный «Глобус»

По настойчивой просьбе американского актёра и режиссёра Сэма Уэнамэйкера новый театр «Глобус» был построен по плану елизаветинского времени. В состав команды проекта по воссозданию театра входили Тео Кросби из Pentagram, как архитектор, Бьюр Хаппольд, как строительный инженер и инженер сервисных служб, и фирма Boyden & Co, как инспектор по строительству. Консультантом проекта был шекспировед профессор Эндрю Герр. Строительство взяла на себя фирма McCurdy & Co. Открытие состоялось в 1997 году под названием «Шекспировский театр „Глобус“». Сейчас показ спектаклей идёт каждое лето (с мая по октябрь). Первым художественным руководителем современного театра «Глобус» в 1995 году был назначен оскароносный актёр Марк Райлэнс. В 2006 году Доминик Дромгул сменил его на этом посту.

Новый театр на Бэнксайд находится почти в 225 ярдах (205 м) от первоначального местонахождения, считая от центра старого театра до центра нового.

Это было первое здание с соломенной крышей, разрешённое для строительства в Лондоне со времени Великого пожара в 1666 году.

Как и первый «Глобус», сегодняшний театр имеет выступающую сцену, которая выдаётся в огромный круглый двор, окружённый сидячими местами на трёх круто наклонённых ярусах. Семьсот билетов на стоячие места (стоять обязательно, сидеть не позволяется) во дворе доступны на каждом представлении по 5 фунтов каждый. Единственная закрытая крышей часть амфитеатра — это сцена и (более дорогие) сидячие места. Зимой, когда театральный сезон закрыт, театр используется для образовательных целей. Экскурсии проводятся круглый год.

При воссоздании здания театра стремились получить максимально приближенную к оригиналу копию. Этому способствовало обнаружение остатков первоначального театра «Глобус», которые повлияли на окончательные планы и решение о расположении нового здания. Модернизация театра включила в себя установку осветительного оборудования (спектакли во времена Шекспира проводились днём), разбрызгивателей на крыше для защиты от огня, и то, что театр частично соединён с современным фойе, центром посетителей и добавочной закулисной территорией для поддержки проведения представлений. Согласно правилам техники безопасности, на спектакле могут присутствовать не более 1300 человек, что составляет менее половины от тех 3000 зрителей, которых, как считается, мог вместить театр во времена Шекспира.

Копии театра в других странах

Большое количество копий и вольных интерпретаций «Глобуса» построено по всему миру:

США

  1. OSF Elizabethan Theatre, Эшланд, Орегон, построен в 1935, перестроен в 1947 и 1959;
  2. Сан-Диего, Старый театр «Глобус», построен в 1935;
  3. Седар-Сити, Юта, Adams Shakespearean Theatre;
  4. Чикаго, Иллинойс, Чикагский Шекспировский театр на Navygator Pier построен в 1999;
  5. Одесса, Техас, Старый театр «Глобус», построен в 1936;
  6. Уильямсбург, Вирджиния, театр «Глобус», построен в 1975.

Германия

  1. Нойс, Globe Neuss построен в 1991;
  2. Руст (Баден), Europa-Park построен в 2000;
  3. Швебиш-Халль, Баден-Вюртемберг.

Италия

  1. Рим, театр «Глобус» имени Сильвано Тоти, построен в 2003.

Россия

  1. Москва, Зал «Глобус», театр Школа драматического искусства;
  2. Новосибирск, «Глобус», академический молодёжный театр, построен в 1984, носит имя «Глобус» с 1993.


Напишите отзыв о статье "Глобус (театр)"

Примечания

  1. Театральная энциклопедия. Том 1. Главный редактор П. А. Марков М.: Советская энциклопедия, 1961 г. стр. 1199
  2. Egan, Gabriel [extra.shu.ac.uk/emls/si-13/egan/index.htm The 1599 Globe and its modern replica: Virtual Reality modelling of the archaeological and pictorial evidence] // Early Modern Literary Studies. — 2004. — № Special Issue 13. — С. 5.1-22.
  3. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/TEATR_«GLOBUS»_GLOBE.html ТЕАТР ГЛОБУС (GLOBE) Энциклопедия Кругосвет].
  4. Ingleby, Clement Mansfield; Toulmin Smith, Lucy; Furnival, Frederick (1909). Monro, John, ed. The Shakespere allusion-book : a collection of allusions to Shakespere from 1591 to 1700 2. London: Chatto and Windus. p. 373. OCLC 603995070.
  5. Stern, Tiffany (1997). «Was 'Totus mundus agit histrionem' ever the motto of the Globe Theatre?». Theatre Notebook (The Society for Theatre Research) 51 (3). ISSN [worldcat.org/issn/00405523 00405523].
  6. Egan, Gabriel. Globe theatre // The Oxford Companion to Shakespeare / Dobson, Michael; Wells, Stanley. — Oxford, England: Oxford University Press, 2001. — P. 166. — ISBN 978-0-19280614-7.
  7. Гибридно-уточнённый перевод П. Вейнберга и Т. Л. Щепкиной-Куперник.

Координаты: 51°30′30″ с. ш. 0°05′50″ з. д. / 51.50833° с. ш. 0.09722° з. д. / 51.50833; -0.09722 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=51.50833&mlon=-0.09722&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Глобус (театр)

Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.