Картезианский театр

Картезианский театр (англ. Cartesian theater) — иронический термин, введённый Дэниелом Деннетом, явно отсылающий к определённому аспекту того, что он назвал картезианским материализмом, содержащимся в современных материалистических теориях сознания в виде непризнанных остатков картезианского дуализма.

Декарт первоначально утверждал, что сознание требует бессмертной души, взаимодействующей с телом посредством шишковидной железы головного мозга. Д. Деннет говорит, что когда дуализм исключается, тогда остаётся собственно декартовская модель, сводящаяся к представлению маленького театра, где гомункулус («маленький человечек») физически выполняет задачу наблюдения за всеми чувственными данными, проецируемыми на экран в отдельный момент, принимая решения и посылая команды.

Термин «картезианский театр» был поднят в контексте «модели множественных вариантов», которую Д. Деннет постулировал в своей работе «Объяснённое сознание» (1991):

Картезианский материализм — это взгляд, при котором есть ключевая финишная линия или граница где-то в мозге, отделяющая то место, где порядок появления сигнала равен порядку «представления» его в опыте, поскольку то, что происходит здесь есть именно то, что мы осознаем. […] Многие теоретики упорно утверждают, что они явно отвергают такую очевидно плохую идею. Но […] убедительный образ «картезианского театра» продолжает давать знать о себе — как у дилетантов, так и у научных сотрудников — даже после того, как этот призрачный дуализм был осужден и изгнан.

— Деннет, Дениел. Объяснённое сознание. — С. 107.

Деннет отмечает, что нейроанатомия и нейрофизиология не подтверждают существование центра сознания в мозге, то есть внутреннего субъекта. Кроме того, декартовский театр создаёт философский парадокс: если восприятие человеком своих внутренних представлений осуществляется за счёт существования гомункулуса, то этот гомункулус должен воспринимать свои внутренние представления за счёт существования в своём мозге ещё меньшего гомункулуса, и так до бесконечности. Результатом этого парадокса является отсутствие объяснения сознания.

Деннет предложил своё решение проблемы сознания в виде когнитивистского варианта функционализма, который избегает крайностей как физикалистского редукционизма, так и ментализма и дуализма. Он утверждает, что сознание представляет собой не особое свойство материи, а функциональные отношения логических состояний, которые могут быть осуществлены в самых разных физических структурах – в теле человека, в компьютерной программе и др. Согласно Деннету, в человеческом мозге не существует единого центра, создающего сознание. Сознание возникает в результате деятельности множества нейронов, образующих сложные функциональные сети. Эти сети и есть сознание. Деннет уподобил человеческий интеллект искусственному интеллекту, хотя и указал при этом на различия между ними.

Отрывок, характеризующий Картезианский театр

– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…