Театр имени Халдун Танера в Кадыкёе
| Театр имени Халдун Танера в Кадыкёе | |
 | |
| Основан | |
|---|---|
Театр имени Халдун Танера в Кадыкёе (тур. Kadıköy Haldun Taner Sahnesi ) — турецкий театр, расположенный в районе Кадыкей Стамбул, Турция. Театр принадлежит Стамбульскому муниципалитету,[1] управляется городской театральной ассоциацией и назван в честь турецкого драматурга Халдун Танера (1915—1986).
Здание театра расположено на площади Искеле Мейдани (İskele Meydanı) в Стамбуле. Первоначально здание предназначалось для крытого рынка в Стамбуле, построенного в 1925—1927 годах. Поскольку турецкие аграрии не захотели арендовать рынок, здание долгое время стояло бесхозным. Одно время в нем был склад металлолома и разбитых машин, потом северо-восточная часть здания использовалась для гаража муниципальной пожарной службы Стамбула. Так оно использовалось с 1940-х и до середины 1970-х годов.[2]
В 1984 году после полной реконструкции здание было передано Стамбульскому университету, с 1986 года в здании размещалась консерватория. В 1989 году первый этаж здания был отдан под устройство театра.[2]
Здание театра
В настоящее время театр имени Халдун Танера в Кадыкёе вмещает 286 зрителей.[1]
Главный вход здания обращен к бухте Хайдарпаса. Здание было построено в 1927 году по проекту итальянского архитектора U. Ferrari.
Здание, в котором размещается театр, имеет площадь в 1833 кв. метров. Здание имеет прямоугольную форму. Главный вход здания расположен симметрично к фасаду. Здание потеряло свою самобытность во время реставрации 1984 года. Арочные пристройки в здание сделаны для размещаемых в нем магазинов.
Театральные постановки
В театре ставятся в основном пьесы турецких классиков, включая:
- Kar (2009).
- Ateşli Sabır (Ангельское терпение, 2013);
- Perşembenin Hanımları (2013);
- Ocak (Январь), автор Turgut Özakman (2013);
- Para (Деньги), автор Necip Fazıl Kısakürek (2013);
- Yolcu (Пассажир), автор Nazım Hikmet Ran (2013).
Напишите отзыв о статье "Театр имени Халдун Танера в Кадыкёе"
Литература
- Sayar, Z., Kadıköy Hali İşletilemez mi?, Aarkitekt, s.7, Республиканская типография. Стамбул, 1937, с. 198—200
- Kırlı, Lale, Kadıköy Eski Hal Binası ve İskele Meydanı, İTÜ, Институт социальных наук. Магистерская Диссертация, Стамбул, 1984.
Примечания
Отрывок, характеризующий Театр имени Халдун Танера в Кадыкёе
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
