Тесей

Тесей (Θησεύς)
Тесей, убивающий Минотавра, и Афина. Краснофигурный килик, мастер Эйсон, 425—410 гг. до н. э. Национальный археологический музей, Мадрид
Мифология:	Древнегреческая мифология
Отец:	Эгей, Посейдон
Мать:	Эфра
Дети:	Ипполит, Демофонт, Акамант
Место погребения:	Скирос
Связанные персонажи:	Ариадна, Минос, Минотавр, Елена Прекрасная
Связанные события:	Калидонская охота

ТесейТесей

Тесе́й, Тезе́й (др.-греч. Θησεύς, лат. Theseus) — в древнегреческой мифологии сын афинского царя Эгея (или бога Посейдона) и Эфры, 11-й царь Афин. Центральная фигура аттической мифологии и один из самых известных персонажей всей греческой мифологии. Упомянут уже в «Илиаде» (I 265) и «Одиссее» (XI 323, 631).

В предании о Тесее следует различать мифологическую часть, сформировавшую его образ как героя наподобие Геракла и историческую часть, с представлением о нём как о древнем реформаторе Афин, включающем в свою очередь два образа - как афинского царя в XIII в. до н. э. и как реформатора в Афинах на рубеже X-IX вв. до н. э. В классическую эпоху (V в. до н. э.) афиняне пытались создать из Тесея собственного национального героя (примерно каким у дорийцев был Геракл).

Биография

Происхождение

Имя Тесей указывает на силу. Тесей принадлежит к поколению героев до троянской войны. Рождение Тесея необычно. Со стороны отца Тесей имел среди предков автохтона Эрихтония, рождённого из семени Гефеста Геей и воспитанного Афиной, и автохтонов Краная и первого аттического царя Кекропa. Предки Тесея — мудрые полузмеи-полулюди. Однако сам Тесей — представитель чистого героизма, он одновременно сын человека и бога. Со стороны матери Тесей происходит от Пелопа, отца Питфея, Атрея и Фиеста, а значит, от Тантала и, наконец от самого Зевса.

Будучи бездетным, Эгей отправился к оракулу, но не мог разгадать его ответ. Зато оракул был разгадан трезенским царём Питфеем, который понял, что власть в Афинах будет принадлежать потомкам Эгея, и, напоив гостя, уложил его спать вместе со своей дочерью Эфрой. В ту же ночь с ней сблизился Посейдон или же сочетался с ней накануне на острове Сферос. Таким образом, сын, рождённый Эфрой, имел (как положено великому герою) двух отцов — земного Эгея и божественного Посейдона. Родился в местечке Генетлий у гавани Келендерис.

Подвиги

Уходя от Эфры, Эгей просил воспитать будущего сына, не называя имени отца, и оставил ему свой меч и сандалии, положив их под большой камень, с тем чтобы, возмужав, Тесей в сандалиях отца и с его мечом отправился в Афины к Эгею, но так, чтобы об этом никто не знал, так как Эгей боялся козней Паллантидов (детей своего младшего брата Палланта), претендовавших на власть из-за бездетности Эгея. Эфра скрывает истинное происхождение Тесея и Питфей распространил слух, что мальчик рождён от Посейдона (самого почитаемого в Трезене бога). Когда Тесей вырос, Эфра открыла ему тайну его рождения и велела, взяв вещи Эгея, отправляться в Афины к отцу.

Ещё до ухода из Трезена Тесей, став юношей, посвятил прядь волос спереди, как абанты, богу Аполлону в Дельфах, тем самым как бы вручая богу самого себя и заключая с ним союз. Этот род стрижки назвали «Тесеевым». Когда ему шёл шестнадцатый год, вынул сандалии и меч отца из-под камня. Скала Тесея (ранее жертвенник Зевса Сфения) находилась по пути из Трезена в Эпидавр.

Тесей отправился в Афины не лёгким путём — морем, а по суше, через Коринфский перешеек, по особенно опасной дороге, где на пути от Мегары до Афин путников подстерегали разбойники и потомки чудовищ. По дороге Тесей победил и убил:

• Разбойника Перифета, сына Гефеста, убивавшего путников медной палицей.
• Разбойника Синиса, (по прозвищу Сгибатель сосен), жившего в сосновой роще и расправлявшегося с путниками, привязывая их к двум согнутым соснам.
• Кроммионскую свинью,
• Разбойника Скирона, заставлявшего путников мыть ему ноги у обрыва и сбрасывающего их пинком в пропасть, где несчастных съедала гигантская черепаха.
• Разбойника Керкиона, заставлявшего путников бороться насмерть.
• Разбойника Дамаста (по прозвищу Прокруст).

Описывая подвиги Тесея, Плутарх («Тесей») особо отметил его справедливость:

«(…) Тесей подражал Гераклу. Геракл казнил нападавших тою же казнью, какую они готовили ему (…) Таким образом и Тесей карал злодеев, терпевших от него лишь ту муку, какой они подвергали других, и несших справедливую расплату в меру собственной несправедливости.»

В Афинах царь Эгей попал под власть волшебницы Медеи, нашедшей у него приют и надеявшейся, что её сын от Эгея Мед получит право на престол.

Есть рассказ, о том, как Тесей прибыл в Афины, когда строился храм Аполлона Дельфиния, и рабочие насмешливо назвали его девушкой, тогда он подбросил повозку, показав свою силу. Тесей явился в Афины как освободитель от чудовищ, прекрасный юный герой, однако не был узнан Эгеем, которому Медея внушила опасения к пришельцу и заставила опоить юношу ядом. За трапезой Тесей вытащил свой меч, чтобы разрезать мясо. Отец узнал сына и отшвырнул чашу с ядом.

Тесею также пришлось бороться с 50-ю Паллантидами, которым он устроил засаду. Истребив двоюродных братьев и изгнав их союзников, Тесей утвердил себя как сын и наследник афинского царя.

Путешествие на Крит

Пришёл в Афины 8 крония (гекатомбеона) (конец июля), 6 мунихиона (конец апреля) отплыл, вступил в город при возвращении 7 пианепсиона (конец октября). Тесей прославил себя как достойный наследник царской власти и во время столкновения Афин с критским царём Миносом, требовавшим каждый девятый год дани 7 юношами и 7 девушками как искупление за смерть своего сына Андрогея. При Тесее дань отправлялась в третий раз (см. Спутники и спутницы Тесея). По другим версиям, либо ежегодно 7 человек, либо каждые 7 лет по 14.

Когда Минос приехал в третий раз за данью, Тесей решил отправиться сам на Крит, чтобы помериться силой с чудовищным Минотавром, на съедение которому обрекали жертвы. Как пишет Исократ: "Тезей до такой степени вознегодовал, что предпочитал скорее умереть, чем оставаться в живых главой государства, вынужденного платить врагам такую скорбную дань". По Гелланику, жребия не было, а Минос сам прибыл в Афины и выбрал Тесея.

Корабль отправился под чёрным парусом, но Тесей повез с собой запасным белый, под которым он должен был вернуться домой после победы над чудовищем. По пути на Крит Тесей доказал Миносу своё происхождение от Посейдона, достав со дна моря перстень, брошенный Миносом. Тесей и его спутники были помещены в лабиринт, где Тесей убил Минотавра. Из лабиринта Тесей и его спутники вышли благодаря помощи Ариадны, влюбившейся в Тесея. По версии, спасся из лабиринта благодаря сиянию, излучаемому венцом Ариадны. Ночью Тесей с афинской молодёжью и Ариадной тайно бежали на остров Наксос. Застигнутый там бурей Тесей, не желая везти Ариадну в Афины, покинул её, когда она спала. Однако Ариадну похитил влюблённый в неё Дионис. По версии ряда мифографов, Тесей был вынужден оставить Ариадну на острове, поскольку ему во сне явился Дионис и сообщил, что девушка должна принадлежать ему.

На Крите Дедал научил Тесея и его спутников священному танцу. Возвращаясь с Крита, устроил на Делосе состязания в честь Аполлона и победителей увенчивал пальмовым венком. Посвятил Аполлону ксоан Афродиты работы Дедала, который Ариадна захватила с Крита.

Тесей отправился дальше, забыв переменить паруса, что и стало причиной гибели Эгея, бросившегося в море, когда он увидел чёрный парус и тем самым уверился в смерти сына. По легенде, именно поэтому море называется Эгейским. Также существует версия о том, что Минос принёс жертвы богам и бог Аполлон сумел устроить внезапную бурю, унёсшую «победный» белый парус, — именно поэтому Тесей был вынужден вернуться под чёрным парусом и свершилось давнее проклятье Эгея. По Симониду, Эгей ждал не белый, а «пурпурный парус, окрашенный соком цветов ветвистого дуба». Вернувшись с Крита, Тесей воздвиг храм Артемиде Сотере в Трезене. 30-вёсельный корабль Тесея, согласно легенде, хранился в Афинах до эпохи Деметрия Фалерского, фактом своего хранения породив одноимённый парадокс.

Прочие действа

Учредил государственное устройство и демократию в 1259/58 г. до н. э..

По некоторым данным, устроил Истмийские игры в честь Меликерта.

Посейдон обещал ему исполнить три желания.

По афинской версии, во главе афинской армии разбил фиванцев Креонта, отказывавшихся выдать трупы павших.

Вместе с Гераклом участвовал в походе за поясом амазонок.

Тесей участвовал в Калидонской охоте. Некоторые авторы называют его среди аргонавтов, что сомнительно, так как мачехой Тесея была Медея, бывшая жена лидера аргонавтов Ясона.

Участвовал в битве с кентаврами, бесчинствовавшими на свадьбе Пирифоя, ближайшего друга Тесея. Знаки дружбы Тесея и Пирифоя погребены близ Полой Чаши в Колоне. Но его не было среди аргонавтов, так как в это время он помогал Пирифою добыть себе в жёны богиню царства мёртвых Персефону. Этим поступком Тесей переступил меру возможного, установленного богами для героев, и тем самым стал ослушником и дерзостным героем. Он так и остался бы в Аиде, где навеки был прикован к скале Пирифой, если бы не Геракл, который спас Тесея и отправил его в Афины. Геракл освободил его из Аида, на скале осталась часть его седалища.

Столь же дерзким поступком Тесея было похищение им Елены, отбитой братьями назад и позднее ставшей причиной Троянской войны. Взяв в жены Елену, Тесей соорудил храм Афродиты Нимфии в области Трезена. Вернувшись из своего похода в царство Аида, он нашёл престол занятый Менесфеем.

Тесей вынужден был отправиться в изгнание, не сумев усмирить своих врагов. Когда его прогнали афиняне, отправился на Крит к Девкалиону, но вследствие ветров был занесён на Скирос. Он тайно переправил детей на Эвбею, а сам, проклявши афинян, отплыл на остров Скирос, где у отца Тесея когда-то была земля. Но царь Скироса Ликомед, не желая расстаться со своей землёй, коварно убил Тесея, столкнув его со скалы. Похоронен Тесей на Скиросе. Отдельным сюжетом является история о том, как Федра, жена Тесея, влюбившись в своего пасынка Ипполита, безуспешно склоняла его к любви. Не сумев добиться Ипполита, она оговорила его перед отцом, после чего Тесей проклял сына и тот погиб. Затем Федра повесилась, а Тесей узнал правду.

Исторический прототип

Античные авторы издавна стремились рассмотреть образ Тесея не как мифического героя, а как реального исторического персонажа (основным источником служит Плутарх). Их истолкование выглядит следующим образом:

Евсевий Кесарийский в своей хронографии называет Тесея 10-м царём Афин, правившим 30 лет после Эгея с 1234 по 1205 гг. до н. э. Плутарх в жизнеописании «Тесей» приводит свидетельства реального существования такого древнего царя в Афинах. Многие подробности взяты Плутархом от Филохора, автора III в. до н. э.

В правление Тесея афиняне убили сына Миноса Андрогея, за что должны были платить дань Криту афинскими мальчиками. Однако Тесей сам отправился на состязание, учреждённое Миносом в память о погибшем сыне, и победил в борьбе сильнейшего из критян Минотавра, в результате чего дань мальчиками отменили.

Тесей собрал афинян, живших разбросанно по их стране, в единую общину, стал действительным основателем Афин. Вот как об этом пишет Плутарх («Тесей»):

«Он собрал всех жителей Аттики, сделав их единым народом, гражданами одного города, тогда как прежде они были рассеяны, их с трудом удавалось созвать, даже если дело шло об общем благе, а нередко между ними разгорались раздоры и настоящие войны. Обходя дем за демом и род за родом, он объяснял повсюду свой план, простые граждане и бедняки быстро склонялись на его увещания, а людям влиятельным он сулил государство без царя, демократическое устройство, которое ему, Тесею, даст лишь место военачальника и стража законов, в остальном же принесёт всем равенство, — и одних сумел уговорить, а другие, страшась его отваги и могущества, к тому времени уже немалого, предпочли уступить добром, нежели покориться принуждению. (…) Он воздвиг единый, общий для всех пританей и дом совета в нынешней старой части города, город назвал Афинами (…)

Стремясь ещё увеличить город, Тесей призывал в него всех желающих, предлагая права гражданства (…) Но он не допустил, чтобы беспорядочные толпы переселенцев вызвали в государстве смешение и расстройство, — он впервые выделил сословия благородных, землевладельцев и ремесленников, и благородным предоставил судить о богопочитании, занимать высшие должности, а также учить законам и толковать установления божеские и человеческие, хотя в целом как бы уравнял меж собою все три сословия (…) О том, что Тесей, по словам Аристотеля, первым проявил благосклонность к простому люду и отказался от единовластия, свидетельствует, по-видимому, и Гомер, в „Перечне кораблей“ называющих „народом“ одних только афинян.»

Тесей похитил одну из амазонок, Антиопу и имел от неё сына Ипполита. Из-за похищения Антиопы амазонки вторглись в Аттику, и только с большим трудом афиняне разгромили воительниц. После смерти Антиопы Тесей взял в жёны Федру. Затем Тесей в возрасте уже за 50 лет с друзьями отправился в Эпир за дочерью царя молоссов (эпирского племени), где был схвачен и брошен в тюрьму. Когда он смог вернуться в Афины, то нашёл недовольный народ, подстрекаемый против него Менесфеем. Потерпев поражение в борьбе с врагами, Тесей удалился на остров Скирос, и там погиб, то ли убитый царём Скироса Ликомедом, то ли просто сорвавшись со скалистого обрыва.

По Евсевию, Тесей был изгнан из Афин остракизмом, правилом против тирании, которое он же первым и ввёл в качестве закона. Афинский трон занял Менесфей.

Почитание в Аттике

Культ Тесея, как героя-предка, существовал в Аттике. Особенный всплеск его в историческую эпоху произошёл после явления тени царя на Марафонской битве, что, как считается, помогло грекам одержать победу.

Образ в литературе и искусстве

Согласно Гегесианакту, стал созвездием Коленопреклоненного, а лира Тесея — созвездием Лиры.

Действующее лицо трагедии Эсхила «Элевсиняне» (фр.54а Радт), переговорами добился выдачи тел павших под Фивами; трагедий Софокла «Эдип в Колоне», «Тесей» (фр.730с Радт); трагедий Еврипида «Ипполит», «Геракл», «Умоляющие», «Эгей» и «Тесей», Ахея Эретрийского «Тесей», Гераклида «Тесей», Акция «Тесей» (?), Сенеки «Федра» и «Геркулес в безумье», Расина «Федра».

В 1923 году М. Цветаевой была задумана драматическая трилогия "Гнев Афродиты". Главный персонаж трилогии - Тезей. Части трилогии должны были называться по именам женщин, которых любил Тезей: первая часть - "Ариадна", вторая - "Федра", третья - "Елена". "Ариадна: ранняя юность Тезея: восемнадцать лет; Федра: зрелость Тезея, сорок лет; Елена: старость Тезея: шестьдесят лет", - писала Цветаева. Первую часть трилогии - "Ариадна" - Цветаева закончила в 1924 году, "Федру" - в 1927 году, "Елена" написана не была.

У Андре Жида есть повесть о Тесее, «Тесей».

Современная дилогия Мэри Рено «Тезей» (романы «Царь должен умереть» и «Бык из моря») трактует жизнь Тезея с максимально реалистичной точки зрения, используя знания о крито-минойской культуре, культе Матери-Богини и традиционном жертвоприношении царя.

В 1971 году про Тесея в СССР был снят мультфильм «Лабиринт».

А. Бушков посвятил Тесею две книги: «Лабиринт» и «Провинциальная хроника начала осени».

По мотивам древнегреческих мифов о Тесее и Минотавре в 2011 году в США режиссёром Тарсемом Сингхом был снят художественный фильм «Война богов: Бессмертные» с Генри Кэвеллом в роли Тесея и Микки Рурком в роли царя Гипериона.

Ссылки

• Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.502-504, Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.393-394
• Плутарх. Сравнительные жизнеописания, Тесей: текст на др.-греч. и рус.
• [www.cyprusexplorer.globalfolio.net/rus/paphos/object/mosaic/rossi-theseus/index.php Тесей и Минотавр. Мозаика в Пафосе. Кипр]
• Гущин В. Р. 2000: [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/2401 Кимон и кости Тезея] // Политическая история и историография от античности до современности. Вып. 3. Петрозаводск, 34-46.
• Гущин В. Р. 2002: [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/2317 Тезей, Геракл и Марафон] // Древность и средневековье Европы: межвуз. сб. науч. тр. / И. Л. Маяк, А. З. Нюркаева (ред.). Пермь, 10-18.

Отрывок, характеризующий Тесей

Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…