Тейлор, Люси Хоббс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Люси Хоббс Тейлор
Lucy Hobbs Taylor
Род деятельности:

Стоматолог

Дата рождения:

14 марта 1833(1833-03-14)

Место рождения:

Констебль, штат Нью-Йорк, США

Гражданство:

США

Дата смерти:

3 октября 1910(1910-10-03) (77 лет)

Люси Хоббс Тейлор (англ. Lucy Hobbs Taylor; 14 марта 1833, Констебль[en], штат Нью-Йорк, США — 3 октября 1910) — первая женщина в США, получившая образование врача-стоматолога (окончила стоматологический колледж штата Огайо в 1866 году)[1].





Ранние годы

Люси Хоббс родилась 14 марта 1833 года в городе Констебль штата Нью-Йорк. Свою карьеру она начала как школьная учительница в штате Мичиган, где проработала почти десять лет. В 1859 году она переехала в Цинциннати, намереваясь стать стоматологом. Ей было отказано в поступлении в Институт стоматологии, после чего она приняла решение получить образование частным образом, занимаясь с профессором Колледжа стоматологической хирургии штата Огайо[2].

Медицинская карьера

После изучения курса стоматологии, в 1861 году Люси Хоббс открыла частную стоматологическую практику в Цинциннати. Вскоре она переехала в город Бельвью, а затем в Макгрегор[en] (штат Айова), где провела три года.

В 1865 году она, наконец, получила профессиональное признание и разрешение на вступление в Стоматологическое общество штата Айова. В ноябре этого года она поступили в Колледж стоматологический хирургии, по окончании которого в 1866 году получила докторскую степень в области стоматологии[2], став первой женщиной в США, которой удалось это сделать[3]. Позднее она писала:

Люди были поражены, когда узнавали, что девушка готова забыть о своей женственности, чтобы учиться стоматологии.

[4]

После этого Люси Хоббс переехала в Чикаго. Там она встретила Джеймса М. Тейлора, за которого в апреле 1867 года вышла замуж. Она убедила мужа открыть совместную стоматологическую практику. Пара переехала в город Лоренс (штат Канзас), где они вели совместную практику вплоть до 1886 года. В этом году Джеймс Тейлор умер.

После смерти мужа Люси Тейлор отказалась от продолжения стоматологической практики и стала политической активисткой. Она выступала в защиту прав женщин, оставаясь общественным деятелем вплоть до самой смерти, наступившей 3 октября 1910 года[2].

Наследие

К 1900 году примеру Люси последовало около 1000 женщин, получивших стоматологическое образование, что в немалой степени является и её достижением.[5]

В 1983 году Американская ассоциация женщин-стоматологов учреждает премию имени Люси Хоббс Тейлор, которая ежегодно вручается в знак признания профессионального мастерства женщин-стоматологов и служения делу продвижения женщин в стоматологии.

См. также

Напишите отзыв о статье "Тейлор, Люси Хоббс"

Примечания

  1. [beckerexhibits.wustl.edu/mowihsp/health/womenindentistry.htm Missouri Women in the Health Sciences — Health Professions — «Women in Dentistry» by E.N. King]
  2. 1 2 3 [mywebpages.comcast.net/thorsdag/LucyHobbsTaylor.html «Lucy Hobbs Taylor, First Female Dentist» ] Accessed 25 May 2006.
  3. [www.kshs.org/people/taylor_lucy.htm «Lucy Hobbs Taylor»] Accessed 25 May 2006.
  4. [www.cda.org/library/cda_member/pubs/journal/jour0602/hyson.html June 2002 CDA Journal — Feature Article, Copyright 2002 Journal of the California Dental Association]
  5. [www.senate.state.ny.us/sws/wod/st_taylor.html «Lucy Hobbs Taylor»]. Celebrating Women’s History Month. Accessed 25 May 2006.

Ссылки

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Тейлор, Люси Хоббс


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.