Теккерей, Уильям Мейкпис

Уильям Мейкпис Теккерей
William Makepeace Thackeray
Уильям Мейкпис Теккерей
Псевдонимы:	Михаил Титмарш
Место рождения:	Калькутта, Индия
Место смерти:	Лондон, Великобритания
Род деятельности:	прозаик
Направление:	Реализм
Жанр:	Сатира, исторические очерки, роман, эссе
[www.lib.ru/INPROZ/TEKKEREJ/ Произведения на сайте Lib.ru]

Уи́льям Ме́йкпис Те́ккерей (англ. William Makepeace Thackeray; в русских текстах встречается вариант транслитерации Таккерей; 1811—1863) — английский писатель-сатирик, мастер реалистического романа.

Биография

Уильям Теккерей родился 18 июля 1811 года в Калькутте, где служили его отец и дед. В раннем детстве его перевезли в Лондон, где он начал учиться в школе Чартерхаус. В возрасте 18 лет он поступил в Кембриджский университет, однако пробыл студентом не более года. В университете он издавал юмористический студенческий журнал, заглавие которого, «Сноб» (англ. Snob), показывает, что вопрос о «снобах», столь много занимавший его впоследствии, уже тогда вызывал у него интерес. Теккерей с детства славился среди товарищей своими остроумными пародиями. Его поэма «Тимбукту», напечатанная в этом журнале, свидетельствовала о несомненном сатирическом таланте начинающего автора.

Оставив Кембридж в 1830 году, Теккерей отправился в путешествие по Европе: он жил в Веймаре и затем в Париже, где учился рисованию у английского художника Ричарда Бонингтона. Хотя рисование не стало для Теккерея основным занятием, впоследствии он иллюстрировал собственные романы, демонстрируя умение передавать характерные черты своих героев в карикатурном виде.

В 1832 году, достигнув совершеннолетия, Теккерей получил наследство — доход примерно в 500 фунтов в год. Он быстро растратил его, отчасти проиграв в карты, отчасти — в неудачных попытках литературного издательства (обе финансируемые им газеты, The National Standard и The Constitutional, обанкротились).

В 1836 году под псевдонимом Теофиль Вагстаф он выпустил томик под названием «Флора и Зефир», представлявший из себя серию карикатур на Марию Тальони и её партнёра Альбера, гастролировавших в лондонском Королевском театре в 1833 году. Обложка издания пародировала знаменитую литографию Шалона, изображающую Тальони в роли Флоры.

В 1837 году Теккерей женился, но семейная жизнь принесла ему немало горечи вследствие психического недуга жены. После того, как жену пришлось изолировать, Теккерей жил в обществе двух дочерей (третья умерла в младенчестве). Его старшая дочь, Анна-Изабелла (в замужестве леди Ричмонд Ритчи), также стала писательницей, её воспоминания об отце — источник ценной информации.

Первый роман Теккерея «Кэтрин» (Catherine) был напечатан в журнале Frazer’s Magazine в 1839-40 годах. Кроме постоянного сотрудничества с этим журналом, Теккерей писал для The New Monthly Magazine, где под псевдонимом Майкла Титмарша появилась его «Книга парижских зарисовок» (The Paris Sketch Book). В 1843 году вышла его «Книга ирландских зарисовок» (Irish Sketch Book).

По распространенному тогда обычаю Теккерей печатался под псевдонимом. Публикуя роман «Ярмарка тщеславия», он впервые подписался своим настоящим именем. Тогда же он начинает сотрудничать с сатирическим журналом «Панч», в котором появляются его «Записки сноба» (Snob Papers) и «Баллады о полисмене Икс» (Ballads of the Policeman X). «Ярмарка тщеславия», увидевшая свет в 1847—1848 годах, принесла своему автору настоящую известность. Роман писался без точно определённого плана: Теккерей задумал нескольких главных персонажей и группировал вокруг них разные события с таким расчётом, чтобы публикацию в журнале можно было растянуть или же быстро закончить — в зависимости от реакции читателей.

За «Ярмаркой тщеславия» последовали романы «Пенденнис» (Pendennis, 1848-50), «Эсмонд» (The History of Henry Esmond, 1852) и «Ньюкомы» (The Newcomes, 1855).

В 1854 году Теккерей отказался от сотрудничества с «Панчем». В журнале Quarterly Review он опубликовал статью об иллюстраторе Джоне Личе (J. Leech’s Pictures of Life and Character), в которой дал характеристику этого карикатуриста. К этому времени относится начало новой деятельности Теккерея: он стал читать публичные лекции в Европе, а потом и в Америке, побуждаемый к этому отчасти успехами Диккенса. Однако, в отличие от последнего, он читал не романы, а историко-литературные очерки. Из этих лекций, имевших успех у публики, составились две его книги: «Английские юмористы XVIII века» и «Четыре Георга».

В 1857-59 годах Теккерей опубликовал продолжение «Эсмонда» — роман «Виргинцы» (The Virginians), в 1859 году стал редактором-издателем журнала «Корнхилл».

Уильям Теккерей умер 24 декабря 1863 года от инсульта и был похоронен на лондонском кладбище Кенсал Грин. Его последний роман, «Дени Дюваль» (Denis Duval), остался незаконченным.

Характеристика творчества

Основа романов и юмористических очерков Теккерея — его пессимизм и реалистическое изображение английской жизни, правду жизни автор хотел противопоставить условной идеализации типичных английских романов. В романе того времени предполагались идеальный герой или героиня, однако Теккерей, назвав своё лучшее произведение — «Ярмарку тщеславия» — романом без героя, — ставит в центр действия людей порочных или по меньшей мере эгоистических. Исходя из убеждения, что в жизни зло гораздо интереснее и разнообразнее добра, Теккерей изучал характеры людей, действующих из дурных побуждений. Изображая зло, пороки и мелочность своих персонажей, он тем самым ярче проповедовал положительные идеалы, в то же время, увлекаясь своими порочными героями, он возбуждал к ним больший интерес читателя.

Своеобразным аккордом в произведениях Теккерея звучит пессимизм в сочетании с юмором, придавая им жизненность и, в то же время, — настоящую художественность. Хотя по своим реалистическим приемам Теккерей сходен с Диккенсом, он отличается от него тем, что не делает уступок сентиментальному представлению об английской добродетели, а беспощадно рисует людей во всей их непривлекательности. Его романы превращаются в сатиры, с ярким изображением человеческих пороков в весьма неприглядном виде.

Бекки Шарп, героиня «Ярмарки тщеславия» — бедная девушка, поставившая себе целью «устроиться» в жизни. Она не стесняется в выборе средств, пользуясь своими умом и красотой, чтобы опутать интригами нужных ей людей: она очаровывает богатых старых холостяков, выйдя замуж за полюбившего её молодого офицера, она обманывает его. Несмотря на то, что её проделки открыты, она устраивается так, чтобы сохранить положение в свете и возможность жить в роскоши. В образе Бекки Шарп ярко воплощены жадность, суетность и эгоизм, свойственные людям, поглощённым погоней за житейскими благами.

Героиня романа и другие отрицательные типы выписаны автором особенно интересно, другие персонажи романа — добродетельная Эмилия Сэдли и другие жертвы Бекки — скорее скучны и бесцветны, за исключением тех, где преобладают комические и некрасивые черты — как в увальне Джо Сэдли.

Главные действующие лица романа «Пенденнис» — эгоист-дядя и его легкомысленный племянник, подверженный слабостям и заблуждениям молодости. Они оба остаются человечными в своих ошибках; таковы и остальные недобродетельные персонажи романа: ирландская семья Костиганов, интриганка Бланш Амори. В «Ньюкомах» — продолжении «Пенденниса» — Теккерей показывает, как люди склонны обманывать других и сами становиться жертвами обмана. Выводя целую галерею жизненных, с блестящим юмором изображённых типов, Теккерей превращает роман в настоящую сатиру: на семейную жизнь, на женщин, которые преклоняются перед богатством и знатностью, на «гениальных» молодых художников, которые ничего не делают, но тешатся честолюбивыми мечтами. Пессимизм писателя вносит в финал романа трагическую ноту — разорившийся полковник умирает в приютившей его общине.

«Эсмонд» и «Виргинцы» — исторические романы из быта XVIII века. Героиня «Эсмонда» — воплощение мелкой, тщеславной и эгоистической души в прекрасном теле. Хотя в этих романах есть и благородные характеры, выписанные с любовью, общая атмосфера пропитана грустью. Автор демонстрирует, что результат низких побуждений, даже если ими достигаются какие-то внешние блага — всегда печален.

Давая в своих романах историю целых семей, Теккерей углубляет реализм и достигает эпичности повествования, выводя персонажей за пределы типичности, свойственной одной лишь Англии.

Весь блеск сатирического таланта Теккерея проявляется в его «Записках сноба» и «Из записок Желтоплюша», представляющих из себя остроумные карикатуры на высшее английское общество.

Произведения

Романы

• «Карьера Барри Линдона» / англ. The Luck of Barry Lyndon (1844)
• «Ярмарка тщеславия» / англ. Vanity Fair (1848)
• «Ревекка и Ровена» / англ. Rebecca and Rowena (1850)
• «Виргинцы» / англ. The Virginians (1857—1859)
• «Пенденнис» (Pendennis, 1848-50)
• «Эсмонд» (The History of Henry Esmond, 1852)
• «Ньюкомы» (The Newcomes, 1855).

Сказки

• «Кольцо и роза» / англ. The Rose and the Ring (1855)

Переводы

На русском языке переводы сочинений Теккерея появляются с 1850-х годов. На русском его произведения выходили в частности, в переводах Е. Н. Ахматовой. Отдельное издание «Ярмарка тщеславия» (Санкт-Петербург, 1851; то же под заглавием «Базар житейской суеты» (Санкт-Петербург, 1853); то же (Санкт-Петербург, 1873); то же (перевод И. И. Введенского, Санкт-Петербург, 1885); «История Пенденниса» (Санкт-Петербург, 1852), то же (Санкт-Петербург, 1874); то же (перевод И. И. Введенского, Санкт-Петербург, 1885); «Книга мишуры» (перевод Голенищева-Кутузова, Москва, 1859); «Ньюкомы» (Санкт-Петербург, 1856); то же (перев. С. М. Майковой, Санкт-Петербург, 1890); «Очерки английских нравов» (перев. Ф. Ненарокомова, Санкт-Петербург, 1859); «Ловель вдовец» (Санкт-Петербург, 1860); «Записки мистера Желтоплюша» (Санкт-Петербург, 1860); «Горас Сальтоун» (Санкт-Петербург, 1862); «Сатирические очерки» (Санкт-Петербург, 1864); «Приключения Филиппа в его странствовании по свету» (Санкт-Петербург, 1871); «Мужнина жена» (Санкт-Петербург, 1878); «Собрание сочинений» (в 12-ти тт., Санкт-Петербург, 1894—1895).

Экранизации

• Барри Линдон — фильм Стэнли Кубрика (1975)
• Не покидай — 2-х серийный фильм Леонида Нечаев (1989)
• Ярмарка тщеславия — телесериал (1998)
• Ярмарка тщеславия — фильм Миры Наир (2004)

Библиография

Из изд. соч. Теккерей лучшее выход. с 1880 г. («Edit de luxe», 24 т.).

• Hannay, «Memoir of T.» (1864)
• Taylor, «T. the humourist a. the man of lettres» (2-е изд., 1868)
• «Thackerayana? Notes a. anecdotes» (1874)
• A. Trollope, «T.» (1887, «Engl. Men of Lettres»)
• Conrad, «T. ein Pessemist als Dichter» (1887)
• H. Merivale and Marzials, «Life of T.» (Лонд., 1891)
• «Chapters from some memoirs» дочери Т. (Лонд., 1894)
• Jack, «T., a study» (Лонд., 1895)

Литература

• Александров, «Теккерей, биографический очерк»
• Дружинин (Соч. т. V)
• «Жизнь и сочинения Теккерея» («Отечественные записки», 1855, № 1)
• «Вильям Теккерей, литературная характеристика» («Библиотека для чтения» № 3, 1856)
• И. Тэн, «Теккерей» («Отечественные записки» № 7, 1864)
• Форг, «Из жизни Теккерея» («Отечественные записки» № 8, 1864)
• «Диккенс и Теккерей» («Русский вестник» № 7, «Современник» № 11—12, 1864)
• И. Тэн, «Новая английская литература» (СПб., 1876)
• «Жизнь и сочинения Вильяма Теккерея по Троллопу» («Век» № 10—12, 1882)

• Собрание сочинений: В 12 т. — М., «Художественная литература», 1974—1980.
• Уильям Мейкпис Теккерей. Творчество Воспоминания Библиографические изыскания. — М., «Книжная палата», 1989.
• Теккерей в воспоминаниях современников. — М., 1990.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Ссылки

• [www.lib.ru/INPROZ/TEKKEREJ/ Уильям Теккерей] в библиотеке Максима Мошкова
• [sokolwlad.narod.ru/english/texts/vanity/vanity00.html «Ярмарка тщеславия» (на русском и английском языках)]
• [sokolwlad.narod.ru/english/texts/esmonds/esmonds00.html «Генри Эсмондс» (на русском и английском языках)]

• [lib.ru/INPROZ/TEKKEREJ/stihi.txt Уильям Мейкпис Теккерей. Стихотворения] в библиотеке Максима Мошкова

Отрывок, характеризующий Теккерей, Уильям Мейкпис

– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.