Телешов, Николай Дмитриевич

Николай Дмитриевич Телешов
Псевдонимы:	Белобров, Н.; Платоныч, Н.; Телешев К.; Тушин, Н.
Дата рождения:	29 октября (10 ноября) 1867(1867-11-10)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	14 марта 1957(1957-03-14) (89 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Годы творчества:	1884—1957
Направление:	реализм
Жанр:	проза, поэзия
Язык произведений:	русский
Дебют:	стихотворение «Покинутая» (1884)
Награды:

Никола́й Дми́триевич Телешо́в (29 октября [10 ноября] 1867, Москва — 14 марта 1957, там же) — русский советский писатель, поэт, организатор известного кружка московских писателей «Среда» (1899—1916), потомственный почетный гражданин. Совладелец торгового дома «Телешов Дмитрий Егорович», учреждённого его отцом (1877), член правления торгово-промышленного товарищества «Ярославской Большой мануфактуры»; гильдейский староста купеческой управы Московского купеческого общества (1894—1898). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1938).

Детство

Николай Телешов родился в московской купеческой семье; его предки были крепостными крестьянами Владимирской губернии, самостоятельно выкупившиеся на волю. Он рано приобщился к чтению и литературе. Ещё двенадцатилетним подростком в 1880 году он стал свидетелем грандиозных Пушкинских торжеств в Москве: торжественного открытия памятника поэту, выступлений Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева и др. Чуть раньше, в десять лет, в типографии И. Д. Сытина он познакомился с процессом возникновения книги. Со временем возникла потребность самому приобщиться к литературному процессу. Деловые связи и дружба с Сытиным будут сопровождать его всю жизнь.

Вхождение в литературу

В 1884 году Николай Телешов окончил московскую Практическую коммерческую академию. В этом же году в журнале «Радуга» он публикует своё первое стихотворение «Покинутая». В 1886 году Телешов принял активное участие в подготовке сборника молодых поэтов «Искреннее слово». Первые его стихи носили на себе следы влияния С. Я. Надсона, А. А. Фета, И. С. Никитина, А. Н. Плещеева. Сборник этот не обратил на себя никакого внимания, но был первым опытом вхождения в литературную среду. Глубокая заинтересованность в литературном и творческом общении помогла Телешову впоследствии создать литературное объединение «Среда», а пока он публиковался в безвестных журналах «Семья», «Россия», в «Гражданине» князя Мещерского, «Детском чтении» Д. И. Тихомирова. Основная тема ранних рассказов — купеческий и мещанский быт («Петух», «Мещанская драма», [lanterne.ru/nikolay-teleshov-duel.html «Дуэль»], «Именины»). Ранние рассказы составили первый сборник «На тройках» (1895). Современники находили некоторое подражание А. П. Чехову в проблематике ранних произведений Телешова, закономерным было знакомство Телешова с Чеховым в 1888 году. Название сборнику дал очерк, опубликованный в 1893 году в консервативном журнале «Русское обозрение». Очерк был посвящён Ирбитской ярмарке и написан по впечатлениям его родственника М. А. Корнилова. Интерес к окраинам России пробуждали в Телешове произведения В. Г. Короленко и Д. Н. Мамина-Сибиряка. По совету Чехова в 1894 году Телешов предпринял собственное длительное путешествие в Сибирь, результатом которого стала серия рассказов, посвящённых быту переселенцев (циклы «За Урал» (1897), «По Сибири» и «Переселенцы», рассказы [lanterne.ru/nikolay-teleshov-nuzhda.html «Нужда»], «На ходу», «Самоходы», «Домой» и др.). Рассказы его отличали будничность сюжета, лишённого неожиданных поворотов в повествовании, внешне бесстрастная («чеховская») манера письма. Однако в своих рассказах-легендах писатель не скупился применять и фантастику, и иносказание, и символику образов.

На рубеже веков

Период с 1898 по 1903 год в биографии писателя был непростым: писалось трудно, не хотелось публиковать «пустяковину» и «тусклятину», выражаясь его собственными словами. К концу 1890-х годов прекратилось сотрудничество Телешова с консервативной прессой. Свои новые произведения он помещал в либеральных журналах «Мир Божий», «Русская мысль», «Журнал для всех», многочисленных сборниках и альманахах. К кругу знакомств писателя кроме А. П. Чехова, В. А. Гиляровского, И. А. Белоусова присоединились братья Ю. А. Бунин и И. А. Бунины, Н. Н. Златовратский, К. М. Станюкович, Д. Н. Мамин-Сибиряк, редакторы и сотрудники московских журналов. В 1899 году в Нижнем Новгороде произошло знакомство Телешова и Максима Горького. Горький заинтересовался писательским кружком Телешова и рекомендовал туда Л. Н. Андреева, С. Г. Скитальца. К ним присоединились Е. Н. Чириков, В. В. Вересаев, А. И. Куприн, А. С. Серафимович и некоторые другие литераторы. Поскольку собрания писателей устраивались на квартире у Телешова по средам, решено было назвать новое литературное объединение «Средами» Телешова. «Среды» продолжались с 1899 по 1916 год. Горький впервые прочитал здесь свою пьесу «На дне». Из произведений писателей кружка впоследствии были составлены сборники «Знание», «Слово» и «Нижегородский сборник». Женой писателя стала Елена Андреевна Карзинкина (1869—1943), представительница известной купеческой династии. Благодаря ей на «Средах» бывали художники А. Я. Головин, К. К. Первухин, А. М. Васнецов, И. И. Левитан — Елена Андреевна окончила Московское училище живописи, ваяния и зодчества, была ученицей В. Д. Поленова, имела широкий круг знакомств среди художников. Впоследствии она стала иллюстратором произведений своего мужа. Ей писатель посвятил свои «Записки писателя». Частыми гостями бывали Ф. И. Шаляпин и С. В. Рахманинов.

Между двух революций

Около 1905 года Телешов претерпел характерную для его поколения эволюцию влево. В его произведениях появились ноты социального протеста: «Крамола», «Петля», «Между двух берегов», «Чёрной ночью». Он впервые в России организовал в Подмосковье сельскую гимназию для рабочих, железнодорожных служащих и крестьян. Десять лет в ней бесплатно (или за сниженную плату) учились по принципу совместного обучения дети самых бедных крестьян и рабочих. Средства на содержание гимназии давала чета Телешовых. Помимо этого Телешов являлся одним из главных организаторов литературной, художественной, театральной и артистической жизни Москвы. Он длительное время возглавлял кассу взаимопомощи литераторов и учёных, был инициатором издания различных сборников («Друкарь», «1914 год», «В помощь пленным русским воинам») и постановок любительских спектаклей писателей, являлся присяжным суда чести при обществе печати и литературы. Телешов с энтузиазмом воспринял первую русскую революцию 1905 года, и когда волна революционного подъёма прошла, его творчество не претерпело упаднических изменений, утверждая по-прежнему человеческую веру в гуманистические ценности («Верный друг», «Косцы», «Иная душа»). Неприятие империалистической войны нашло отражение в рассказах «Во тьме», «Мина» — сборник «1914 год», «Дни за днями» — сборник «В помощь пленным русским воинам» (1916). Супруги Телешовы на свои средства организовали госпиталь в Малаховке (1915), выстроили сельскую лечебницу (1916).

В 1917 году он был избран гласным Московской городской думы.

Послеоктябрьский период

После Октябрьской революции Телешов принимал участие в работе Народного комиссариата просвещения. Он участвовал в организации Музея МХТ (Камергерский переулок, 3а), директором которого был с 1923 года. В эти годы он занимается детской литературой, задумывает цикл «Легенды и сказки»: «Крупеничка» (1919), «Зоренька» (1921). Начинает художественные мемуары «Записки писателя» (1925—1943), повествующие о событиях литературной жизни Москвы XIX—XX вв. На его квартирах происходят заседания членов городской комиссии «История московских улиц» Общества охраны памятников истории и культуры Москвы. Книга «Начало конца» (1933) представляет собой повести и рассказы о событиях революции 1905—1907 годов.

Умер 14 марта 1957 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 2).

Библиографический курьёз

В историю русской литературы Н. Д. Телешов вошёл в первую очередь как инициатор «Телешовских сред» и автор мемуарной книги «Записки писателя». «Записки» Телешова неоднократно переиздавались в советское время и при авторских переизданиях дополнялись и исправлялись писателем. Мемуары иллюстрированы фотопортретами русских писателей. Портреты были примечательны тем, что каждый из них содержал личный дарственный Телешову. Поскольку коллекционирование этих портретов было страстью Телешова, ему удалось получить дарственные надписи на портретах у Льва Толстого, Чехова, Короленко, Горького, Куприна, Бунина, Серафимовича, Вересаева, Белоусова, Скитальца, Леонида Андреева, Мамина-Сибиряка, Златовратского, Спиридона Дрожжина, Шаляпина и многих других.

В издании «Записок писателя» 1948 года среди прочих портретов была помещена иллюстрация, воспроизводившая известный групповой портрет 1902 года писателей «Среды». Её отличие от оригинального портрета состояло в том, что изображение Е. Н. Чирикова за спиной И. А. Бунина было тщательно заретушировано. По неизвестной причине исчезло лишь изображение Чирикова, хотя на том же самом снимке присутствовали другие эмигранты: Бунин и Шаляпин. Конечно, известность и значительность двух последних не шла ни в какое сравнение с известностью Евгения Чирикова. Им обоим посвящено немало страниц «Записок». К тому же советское правительство в первые годы после войны при посредничестве Н. Д. Телешова какое-то время рассчитывало вернуть Нобелевского лауреата по литературе обратно в Советский Союз. Шаляпин к этому времени давно умер. Чирикова тоже не существовало уже 16 лет, и хотя в «Записках» имя Чирикова вскользь упоминается несколько раз, но даже в этом случае его лик омрачал советскую литературу.

Адреса в Москве

• 1898—1904 — Чистопрудный бульвар, 21;
• 1904—1913 — Чистопрудный бульвар, 23;
• 1913—1957 — Покровский бульвар, 18/15. Здесь проходили «Телешовские среды», участниками которых выступил весь цвет литературной Москвы начала XX века: Л. Н. Андреев, К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, И. А. Бунин, А. С. Серафимович, В. В. Вересаев, А. М. Горький, А. И. Куприн и другие. На доме установлена мемориальная доска.

Библиография

• На тройках. Очерки и рассказы. — М.: Изд. Сытина, 1895.
• За Урал (Из скитаний по Западной Сибири). Очерки. — М., 1897.
• Маленький роман (Дети). — М.: Изд. Клюкина и Ефимова, 1898.
• Повести и рассказы. — М.: Изд. Сытина, 1899.
• Рассказы в 2 тт. — Изд. т-ва «Знание», 1903—1908.
• Между двух берегов. — СПб.: Освобождение, 1909.
• Рассказы и сказки для юных читателей. — СПб.: Изд. т-ва «Просвещение», 1911.
• Рассказы. — М.: Изд. Кн-ва писателей в Москве, 1913—1917. (кн. 1. Сухая беда; кн. 2. Чёрной ночью; кн. 3. Золотая осень; кн. 4. Крамола)
• Верный друг и др. рассказы. — М.: Кн-во писателей в Москве, 1915.
• Ёлка Митрича. — М.: ГИЗ, 1919.
  • То же. — М.-Пг.: ГИЗ, 1923.
• Рассказы. — Берлин: Изд. Гржебина, 1922.
• Всё проходит. — М.: Никитинские субботники, 1927.
• Автобиография. // Писатели. / Изд. 2-е. Под ред. В. Лидина. — М., 1928.
• Переселенцы. Рассказы. — М.: Федерация, 1929.
• Литературные воспоминания. — М.: Изд. Московск. т-ва писателей, 1931.
• Избранные рассказы. — М.: Гослитиздат, 1935.
• Избранное. / Вступ. ст. С. Дурылина. — М.: Советский писатель, 1945.
  • Избранное. — М.: Советский писатель, 1948.
• Записки писателя. — М., 1948.
• Повести и рассказы. — М., 1951.
• Телешов Н. Д. Записки писателя: Рассказы о прошлом и воспоминания. — М.: Советский писатель, 1952. — 360, [14] с. — 30 000 экз. (в пер.);
• Избранные сочинения. В 3-х тт. / Вступ. ст. В. Борисовой. — М.: Гослитиздат, 1956.
• Телешов Н. Д. Записки писателя: Воспоминания и рассказы о прошлом / Послесловие К. Пантелеевой. — М.: Московский рабочий, 1958. — 384, [16] с. — (Библиотека для юношества). — 85 000 экз.;
• Записки писателя. Воспоминания и рассказы о прошлом. / [Послесл. К. Пантелеевой], — М., 1966.
• Рассказы. Повести. Легенды. — М., 1983.
• Избранные произведения. — М.: Художественная литература, 1985.

Тексты

[publ.lib.ru/ARCHIVES/T/TELESHOV_Nikolay_Dmitrievich/_Teleshov_N._D..html Произведения Н. Д. Телешова на сайте «Публичная библиотека»]

• Легенды. О трёх юношах. (1901)
• Переселенцы. Самоходы. Рассказ.
• Переселенцы. Ёлка Митрича. (1897) Рассказ.
• По Сибири. На тройках. (1892) Повесть.
• По Сибири. Против обычая. (1894) Рассказ.
• По Сибири. Сухая беда. (1897)
• 1905 год. Крамола. (1906) Повесть.
• 1905 год. Начало конца. (1933) Повесть.
• Петух. (1888) Рассказ.
• Между двух берегов. (1903) Рассказ.
• Живой камень. (1919) Рассказ.
• Самое лучшее. (1919) Рассказ.
• Жулик. Рассказ.
• Тень счастья. (1921)

Литература

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

• Телешов, Николай Дмитриевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Коган П. С. Из жизни и литературы // «Образование». — 1899. — № 7—8.
• Протопопов М. Простые таланты // «Русская мысль». — 1903. — № 3.
• Луначарский А. В. О чести // «Правда». — 1905. — № 9—10. (перепеч. в сб. автора: Критические этюды. — М., 1925.)
• Соболев Ю. Н. Телешов // «Журналист». — 1925. — № 3.
• Кулешов Ф. И. История русской литературы конца XIX — начала XX века. Библиографический указатель. — М.-Л., 1963.

Отрывок, характеризующий Телешов, Николай Дмитриевич

– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.