Темпл, Уильям

Уильям Темпл William Temple
Архиепископ Кентерберийский
Посвящение	1909
Епископское посвящение	1921
Интронизация	23 апреля 1942
Конец правления	26 октября 1944
Предшественник	Космо Гордон Лэнг
Преемник	Джеффри Фрэнсис Фишер
Родился	15 октября 1881(1881-10-15) Эксетер, Девон
Умер	26 октября 1944(1944-10-26) (63 года) Кент
Похоронен	Кентерберийский собор

Уильям Темпл (англ. William Temple, 15 октября 1881, Экзетер, Девон — 26 октября 1944, Уэстгейт-он-Си, Кент), 98-й архиепископ Кентерберийский, лидер экуменического движения, реформ в системах образования и трудовых отношений.

Биография

Сын архиепископа Кентерберийского в 1896—1902 гг. Фредерика Темпла (1821—1902 гг.) и Беатрис Бланш Лашеллес (англ. Beatrice Blanche Lascelles, 1845—1915 гг.), дочери Уильяма Лашеллеса (William Lascelles), сына второго герцога Хэрвудского.

Учился сначала в школе Рэгби, затем в колледже Баллиол Оксфордского университета. В этот период состоял президентом Оксфордского союза (Oxford Union), но получил известность в большей степени благодаря своему эссе о творчестве Роберта Браунинга, прочитанному в Баллиольском обществе.

В 1904—1910 гг. Темпл преподаёт философию в Куинз-колледже Оксфордского университета. Формально его курс посвящён «Государству» Платона, на деле он излагает студентам свой взгляд на ряд проблем античного и христианского мировоззрения. В эти же годы он сближается со Студенческим христианским движением (Student Christian Movement), заявляет о своих социалистических убеждениях, его избирают президентом Ассоциации образования рабочих (Workers’ Educational Association), которую он впоследствии возглавляет до 1924 г.

В 1909 г. рукоположён в священника. Будучи директором Рептонской школы (Repton School) в 1910—1914 гг. и ректором Сэйнт-Джеймской церкви на площади Пикадилли в Лондоне (St James’s Church), в 1915—1918 гг. редактирует газету «Challenge», в 1916 г. является секретарём Национальной миссии покаяния и надежды (англ. National Mission of Repentance and Hope), становится лидером движения «Жизнь и Свобода» (англ. Life and Liberty), стремившегося к большей независимости Церкви Англии от государства. Затем Темпл занимает должность каноника Вестминстерского аббатства (1919—1921 гг.). Сочувственное отношение Темпла к рабочему движению приводит его в ряды Лейбористской партии (1918—1925 гг.). Человек энергичный и обладающий способностью никогда не расставаться с пером, Темпл в ночь накануне собственной свадьбы в 1916 г. завершает свой крупнейший философский труд «Mens Creatrix» («Творческий разум»), изданный в 1917 г.

В 1921—1929 годах занимает кафедру епископа Манчестерского. В 1924 г. председательствует на межцерковной Конференции по христианской политике, экономике и гражданству в Бирмингеме (англ. Conference on Christian Politics, Economics, and Citizenship), в 1925 г. становится председателем Комиссии христианской доктрины, избираемой епископами (и возглавляет её до завершения работ в 1937 г.), в 1926 г. производит важную административную реформу, выделив из своего диоцеза епархию Блэкбёрна (diocese of Blackburn), в том же году безуспешно пытается содействовать прекращению забастовки шахтёров. В 1927 г. Темпл представляет англикан на первой экуменической конференции «Вера и церковное устройство» в Лозанне. В 1928 г. он участвует в конференции Международного миссионерского совета (англ. International Missionary Council) в Иерусалиме.

В 1929—1942 гг. занимает кафедру архиепископа Йоркского. В эти годы пишет несколько книг, в том числе «Природа, Человек и Бог» (Nature, Man and God , 1934 г.), «Люди без работы» (Men without Work, 1938 г.), а также работы, основанные на материалах его Гиффордских лекций (Gifford Lectures), прочитанных в Глазго в 1932—1934 гг.: «Лекции по Евангелию от Иоанна» (Readings in St John’s Gospel, 1939 и 1940 гг.), «Христианство и общественное устройство» (Christianity and Social Order, 1942 г.). С 1929 г. до самого начала Второй мировой войны председательствует на ежегодных заседаниях Комитета веры и церковного устройства в разных странах Европы, с середины 1930-х годов активно поддерживает идею создания Всемирного совета церквей, в том числе на двух конференциях 1937 года: «Жизнь и работа» (Life and Work) в Оксфорде и «Вера и церковное устройство» в Эдинбурге, а в 1938 г. в Утрехте избран председателем временного комитета Всемирного совета. Сохраняя прежний интерес к решению социальных проблем, добился созыва в январе 1941 г. Мальвернской конференции (Malvern conference) для обсуждения проблем отношений между церковью и обществом.

Предшественник	Начало периода	Епископские кафедры Уильяма Темпла	Конец периода	Преемник
Эдмунд Нокс (Edmund Knox)	1921	Епископ Манчестерский	1929	Гай Уормэн (Guy Warman)
Космо Гордон Лэнг (Cosmo Gordon Lang)	1929	Архиепископ Йоркский	1942	Сайрил Гэрбетт (Cyril Garbett)

Архиепископ Кентерберийский

Интронизирован 23 апреля 1942 г. в Кентерберийском соборе, впоследствии проводит большую часть своего времени в Кентербери, поскольку Ламбетский дворец сильно пострадал от воздушных налётов. В сентябре 1942 г. Темпл становится президентом Британского совета церквей (ныне организация «Соединённые церкви в Британии и Ирландии», Churches Together in Britain and Ireland).

Вместе с американцем Джоном Моттом Уильям Темпл стоял у истоков современного экуменического движения и проделал большую подготовительную работу по созданию Всемирного совета церквей, преодолевая на этом пути традиционные предрассудки и встречая сопротивление видных клириков Англиканской церкви (например - епископа Глостерского Артура Хэдлэма), но не дожил до возникновения этой организации в 1948 году.

Использует своё влияние в Британском парламенте и в околопарламентских кругах для привлечения различных церквей страны к поддержке Акта об образовании 1944 года (Education Act 1944). Единственная книга, изданная Темплом в этот период — «Церковь смотрит вперед» (Church Looks Forward, 1944 г.), представляет собой сборник проповедей и речей, с которыми он выступает во время многочисленных поездок по стране.

Умер в должности архиепископа Кентерберийского 26 октября 1944 г. в Уэстгейт-он-Си, куда был перевезён в связи с приступом подагры, кремирован через пять дней, похоронен при Кентерберийском соборе поблизости от могилы своего отца.

Семья

24 июня 1916 г. Темпл женился на Фрэнсис Гертруде Экланд Энсон (англ. Frances Gertrude Acland Anson, 1890—1984 гг.), дочери Фредерика Энсона и внучке сэра Томаса Экланда, друга отца Темпла. Детей у супругов не было.

Убеждения

Теологические убеждения Темпла описываются как гегельянский идеализм, утверждающий связи между церковью и государством и таким образом признающий необходимость высказывания христианской позиции в общественных проблемах и экономической политике.

Основные труды

• Church and Nation (1915)
• Mens Creatrix (1917)
• Life of Bishop Percival (1921)
• Christus veritas (1924)
• Personal Religion and the Life of Fellowship (1926)
• Christianity and the State (1928)
• Nature, man and God (1934)
• Men without Work (1938)
• Christianity and Social Order (1942)
• The church looks forward(1944)

Литература

• Carpenter E., Hastings A. [books.google.ru/books?id=ee0-EsYR9aEC&printsec=frontcover&dq=Cantuar:+The+Archbishops+in+Their+Office++%D0%90%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B:+Edward+Carpenter&hl=ru&sa=X&ei=0cJCUu_1Auj74QTl9ICICQ&ved=0CDEQ6AEwAA#v=onepage&q=Cantuar%3A%20The%20Archbishops%20in%20Their%20Office%20%20%D0%90%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B%3A%20Edward%20Carpenter&f=false Cantuar: The Archbishops in Their Office]. — Continuum, 1997. — 607 p. — ISBN 978-08-2643-089-2.
• F. A. Iremonger, William Temple, archbishop of Canterbury (1948)
• J. Kent, William Temple: church, state and society in Britain, 1880—1950 (1992)
• A. Hastings, ‘William Temple’, The English religious tradition and the genius of Anglicanism, ed. G. Rowell (1992)
• A. M. Ramsay, From Gore to Temple (1960)
• O. Thomas, William Temple’s philosophy of religion (1961)
• J. Fletcher, William Temple: twentieth century Christian (1963)
• R. Craig, Social concern in the thought of William Temple (1963)
• J. F. Padgett, The Christian philosophy of William Temple(1974)
• A. Suggate, William Temple and Christian social ethics today (1987)
• S. C. Spencer, ‘The decline of historicism in William Temple’s social thought’, DPhil diss., U. Oxf., 1990
• A. Hastings, A history of English Christianity, 1920—1990, 3rd edn (1991)
• Letters of H. H. Henson, ed. E. F. Braley (1951)

Ссылки

• [www.britannica.com/EBchecked/topic/586873/William-Temple Britannica Online]
• [www.oxforddnb.com/view/article/36454?docPos=6 Adrian Hastings «Temple, William»] // Oxford Dictionary of National Biography
• [www.newworldencyclopedia.org/entry/William_Temple New World Encyclopedia]
• [www.glossword.info/index.php/term/12-bibleijskaya-entsiklopediya,27278-templ-uil-yam.xhtml Библейская энциклопедия]
• [www.insai.ru/slovar/templ-uilyam Инсай]
• [oxfordpedia.ru/templ_uiliam-1866.html Oxfordpedia.ru]

Отрывок, характеризующий Темпл, Уильям

Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».