Тенденция нормы прибыли к понижению (марксизм)

Тенденция нормы прибыли к понижению (в оригинале у Маркса: Gesetz vom tendenziellen Fall der Profitrate) — тезис, сформулированный Карлом Марксом в III томе «Капитала». Он состоит в том, что согласно законам капиталистической экономики, то есть по причине самих свойств капиталистической экономики, существует тенденция к уменьшению нормы прибыли в общеэкономическом масштабе.

Марксистский тезис тенденции нормы прибыли к понижению следует отличать от закона убывающей предельной полезности и закона убывающей доходности. Также следует отличать от рассматриваемого закона снижение нормы прибыли, вызванное какими либо внешними причинами, например, снижением темпов технического прогресса или исчерпанием ресурсов.

Суть явления

Согласно учению Маркса, капиталистическому хозяйству присущи внутренние противоречия. Они проявляются в том, что при взаимодействии всех капиталистов средняя норма прибыли имеет тенденцию снижаться, несмотря на то, что каждый отдельный капиталист стремится увеличить получаемую прибыль. Основная причина «тенденции к понижению» состоит в том, что попытки увеличить прибыль связаны с тенденцией к снижению доли переменного капитала (то есть части капитала, который идёт на покупку рабочей силы) по отношению к суммарному капиталу (марксистское выражение для этого «Повышение органического состава капитала»). Это связано с ростом капиталоёмкости производства в силу внедрения более сложных машин, оборудования, технологических процессов, при одновременном сокращении числа занятых в пересчёте на выпуск единицы продукции. Согласно Марксу, «свободный» наёмный труд представляет собой единственный источник прибыли — наёмные работники продают свою рабочую силу в соответствии с её стоимостью, но при этом способны в течение рабочего процесса работать дольше, чем необходимо для производства стоимостного эквивалента их заработной платы, то есть способны производить бо́льшую стоимость, чем продажная цена рабочей силы. Вследствие относительного уменьшения доли затрат на рабочую силу в течение длительного времени норма прибыли на инвестированный (авансированный) капитал имеет тенденцию к снижению.

«Тенденцией» она называется потому, что общеэкономические показатели нормы прибыли могут действительно в результате колебаний становиться ниже, но тенденция может также обозначать и то, что сами показатели нормы прибыли могут быть относительно стабильны, но это приведёт иным образом к определённым экономическим эффектам. Американский (США) марксист Дункан Фоли предложил сравнение ситуации с автомобилем с правым рулем. Если водитель старается, то для стороннего наблюдателя он ведёт машину вполне прямо и уверенно, но водитель тем не менее быстро устаёт, начинает сводить мышцы шеи. Так и в рассматриваемом нами случае — для стороннего наблюдателя норма прибыли выглядит стабильной, но количество фирм непрерывно уменьшается, растёт безработица и т. д.

От этого закона следует отличать представления, что по причине каких-либо внешних обстоятельств норма прибыли может снижаться, например по причине истощения природных ресурсов или капиталоотдача «естественным» образом снизится. Согласно Марксу, логика капитала сама ведёт к этому закону и закон этот проявляется не вопреки, а вследствие технического прогресса.

Причина и подоплёка

Согласно политэкономии Карла Маркса среди факторов производственного процесса только рабочая сила наёмных работников (так называемый переменный капитал) способна создавать прибавочную стоимость и таким образом исполнять цели капиталистического товарного производства. Прочие приобретаемые капиталистами материальные факторы (рабы, как несвободная рабочая сила и полная собственность капиталиста тоже сюда принадлежат) это так называемый постоянный капитал, который только переносит свою стоимость на вновь создаваемый продукт (также с помощью наёмных рабочих).

В случае, если машина переносит на конечный продукт больше стоимости, чем она стоит сама, значит продавший машину капиталист понёс убыток в пользу купившего капиталиста. Если же машина перенесла на продукт меньше своей собственной стоимости, значит она нанесла убыток купившему капиталисту в пользу капиталиста продавца машины. Если же рассматривать в совокупности, то машины переносят на продукт точно свою стоимость.

В процессе технического оснащения производства увеличиваются в весе с одной стороны эти разнообразные факторы, с другой такие виды работ, как планирование, охрана, управление, то есть работы, которые невозможно однозначно приписать к конечному продукту, уменьшают в производственном процессе долю собственно работ наёмных работников по изготовлению конечного продукта, которые единственно и создают прибавочную стоимость. Это значит, что модернизация, имеющая целью повысить прибавочную стоимость, имеет тенденцию наоборот иссушать источник прибавочной стоимости.

В этой связи для Маркса политэкономическая сущность капитала в том, что капитал аккумулируется и развивает при этом производительные силы в целях постоянного роста производительности труда. В развитых формах развитие капитала всегда сопряжено с кризисами и периодами стагнации.

Внутри марксизма считается спорным положение о том, что из этого закона можно вывести закат капитализма. В отличие от чисто механических теорий и сценариев крушения капитализма другие марксисты ставят на «субъективный» фактор, причём субъективные и объективные факторы взаимодействуют и взаимообуславливают друг друга в процессе классовой борьбы. Примерами являются революционные выводы из растущего обнищания масс и процесс повышения идейного уровня наёмных работников, особенно вследствие регулярно повторяющихся кризисов.

Предшественники Маркса

Британский экономист и марксист Морис Добб установил, что ещё в домарксистские времена наряду с представлениями о статическом положении существовало также представление о тенденции нормы прибыли к уменьшению. Адам Смит, Давид Рикардо и Джон Стюарт Милль ещё до Маркса развивали представления о том, что по крайней мере при определённых обстоятельствах норма прибыли должна постепенно снижаться.

Адам Смит писал в 1776 году:

«Как было уже замечено, нелегко установить размер средней заработной платы даже в отдельной местности и в определённое время. Даже в этом случае мы можем обыкновенно определить лишь наиболее обычную заработную плату. Однако даже и это редко может быть сделано по отношению к прибыли на капитал. Прибыль так сильно колеблется, что человек, ведущий какое-нибудь торговое дело, не всегда может сам сказать вам, какова в среднем его годовая прибыль. На неё оказывают влияние не только каждое колебание цены товаров, которыми он торгует, но и удачи и неудачи его конкурентов и потребителей, а также тысячи других случайностей, которым подвержены его товары при перевозке морем или сушей или даже на складе. Прибыль поэтому колеблется не только из года в год, но и изо дня в день и почти с часу на час. Установить, какова средняя прибыль всех различных отраслей торговли, существующих в обширном королевстве, должно быть много труднее, а судить с некоторой степенью точности о том, какова она могла быть раньше или в отдалённые от нас периоды, должно быть вообще невозможно.

Но хотя невозможно определить с некоторой степенью точности, какова в настоящее время и какова была прежде средняя прибыль на капитал, кое-какое представление об этом может быть составлено на основании обычного процента на деньги. Можно признать за правило, что процент на деньги будет выше в тех случаях, когда возможно получить большую прибыль от вложения денег в какое-нибудь дело, и, наоборот, за них дадут меньше, если употребление их обещает меньшую выгоду. Следовательно, мы можем быть уверены, что соответственно колебаниям в данной стране обычной рыночной нормы процента должна изменяться также обычная прибыль на капитал — понижаться, когда понижается эта норма, и возрастать, когда она повышается».

Но Маркс отклонил их построения, как ложные, недостаточно общие, слишком поверхностные и недостаточные. Смита он критиковал за то, что тенденция к падению нормы прибыли выводится непосредственно из конкуренции между предприятиями. По Смиту всё больше и больше предприятий конкурирует друг с другом, что оказывает давление на норму прибыли.

По Марксу же конкуренция есть лишь внешнее давление, которое реализует внутренний закон.

Рикардо в своей теории ренты исходил из того, что рост населения в итоге приведёт к расширению сельхозпроизводства на менее плодородные земли. В результате роста спроса на зерно цены будут расти и соответственно будут осваиваться менее плодородные участки. На нижней границе качества, то есть на худшей, но ещё подлежащей использованию земле урожаи будут всё же достаточны, чтобы получить некую прибыль в то время, как землевладелец из за его слабой позиции вряд ли сможет получить арендную плату в качестве земельной ренты. На всех более хороших землях прибыль арендаторов оказывается более-менее постоянной из-за конкуренции между ними к выгоде арендатора из-за роста земельной ренты. Владельцы хороших участков требуют большей доли в прибыли в качестве арендной платы, нежели владельцы плохих участков. Норма прибыли падает, так как уменьшается доля прибыли от дополнительного производства, получаемая арендатором- производителем продукции, в связи с тем, что всё большая доля течёт к хозяину земельного участка.

В данном случае Маркс критикует позицию Рикардо в связи с тем, что технический прогресс рано или поздно преодолеет эти технические препятствия, так что они не могут выступать в качестве причин падения прибыли.

Также марксистский закон тенденции нормы прибыли к понижению имеет по крайней мере внешнее сходство с законом убывающей доходности Кейнса.

Изложение явления

Откуда появляется прибыль? Прибыль не может появиться от того, что капиталисты меняются друг с другом товарами, покупают и продают друг другу товары, предоставляют ссуды и берут кредиты. Конечно один капиталист может обмануть другого, но в общем происходит антагонистическая игра (игра с нулевой суммой). То что выигрывает один — теряет другой.

По другому обстоит дело с наёмными работниками. Они продают свой товар — рабочую силу по своей стоимости капиталистам. Для капиталиста эта сделка оправданна только в том случае, если стоимость произведённых наёмными работниками товаров больше, чем необходимо им выплатить в форме заработной платы. Этот дополнительный прибавочный продукт (прибавочная стоимость) оценивается как прибыль.

Овеществлённый труд переносится на конечную продукцию (напрямую для сырья и материалов, по частям в форме амортизации для используемых машин, зданий и т. п.). Машины и сырьё продаются капиталистами друг другу. Если при этом один капиталист что-то дополнительно выигрывает, то это потеря другого капиталиста. Для капиталистов как совокупности при купле-продаже машин не возникает новой (дополнительной) стоимости. Источником прибавочной стоимости может быть только наёмный труд. Она возникает только вследствие того, что наёмные работники продают свою рабочую силу капиталистам, но в процессе труда создают стоимости больше, чем величина их заработной платы.

Если рабочие одного капиталиста изготавливают продукта сравнительно больше, чем у других капиталистов, то этот капиталист получит относительно больше прибавочной стоимости, чем в среднем по отрасли. Это является стимулом для капиталиста инвестировать в оборудование, чтобы повысить производительность труда и перераспределить совокупную прибавочную стоимость в свою пользу.

Вследствие этого в процессе технического прогресса и автоматизации всё больше живого труда (переменного капитала, источника прибавочной стоимости) замещается оборудованием (постоянным капиталом). Таким образом подлежащий эксплуатации и создающий стоимость элемент занимает всё меньшую долю в совокупных производственных затратах. В итоге, в долговременной перспективе норма прибыли снижается, как отношение прибыли к размеру затраченного капитала. Прибыль отдельных капиталистов может при этом дальше ускоренно расти именно вследствие того, что применяются всё лучшие машины. Это позволяет отдельному капиталисту увеличить свою норму прибыли за счёт многих других капиталистов и получать сверхприбыль. Но в общей тенденции по всей совокупности капиталистов норма прибыли будет стремиться к понижению.

Логика закона

Стоимостная логика

Формула

Норма прибыли — p выражает отношение полученной прибавочной стоимости m к сумме необходимого для изготовления постоянного капитала с (то есть машины, здания, сырье и вспомогательные материалы, полуфабрикаты) и человеческой рабочей силы, выражаемой через переменный капитал v (то есть сумму зарплат рабочей силы).

<math>p = {m \over c+v}</math>

после умножения числителя и знаменателя правой стороны уравнения на выражение <math>1/v</math> и упрощения получаем:

<math>p = {{m \over v} \over {{c \over v} + 1}}</math>

Отношение постоянного капитала с к переменному капиталу v называется органическим строением капитала. Маркс предполагает, что с ростом технического органического строения капитала будет также все больше расти показатель стоимостного органического строения капитала. При этом в соответствии с формулой норма прибыли должна понижаться, если это не компенсируется ростом степени эксплуатации m/v.

Критики отмечают, что даже Маркс признает, что стоимостное значение органического строения капитала растет значительно медленнее соответствующего технического значения, так как вследствие технического прогресса товары могут быть изготовлены в течение более короткого промежутка времени и согласно трудовой теории стоимости стоимость товаров снижается, в том числе и тех товаров, которые составляют переменный капитал. Более того Маркс добавляет, что, если смотреть абстрактно, технический рост органического строения капитала может постоянно компенсироваться снижением стоимости постоянного капитала, вследствие чего, по мнению критиков, допущение модели постоянно растущего стоимостного органического строения капитала вовсе не оправданно. Вследствие этого закон принято рассматривать не только как обычно — со стороны стоимостной оценки, но также освещается дополнительно материальная сторона производственного процесса.

Начальная и восстановительная стоимость основных фондов

Норма прибыли и начальная стоимость основных фондов

Прибыль m равна стоимости производства c+v+m расчётного периода за вычетом суммы выплаченных в расчётном периоде зарплат v, которые расходуются на покупку рабочей силы наёмных работников, а также за вычетом средств производства c, которые покупаются у других капиталистов. При покупке рабочей силы и средств производства принимается в расчет стоимость их создания.

Предположим, что для всех составных частей капитала существует один и тот же оборотный период и стоимости c и v подсчитываются в начале расчётного периода. Норма прибыли при этом может быть рассчитана в соответствии с приведённой выше формулой. При этом начальная стоимость основных фондов рассчитывается, исходя из стоимости рабочей силы и средств производства на начало периода.

Норма прибыли и восстановительная стоимость основных фондов

Для сохранения или поддержания конкурентоспособности предприятия требуется расходовать средства на восстановление стоимости основных фондов, а не на их предшествующее создание. Например при инфляции предприятие вынуждено исходить в расчётах из более крупных сумм, чем предыдущие, основанные на начальной стоимости основных фондов, так как есть основания считать большей сумму необходимой восстановительной стоимости.

Средства производства могут также оказаться дешевле, если вследствие технического прогресса стоимость их изготовления снизится. Аналогичное явление происходит при дефляции, когда средний уровень цен снижается.

Предположим, что для всех составных частей капитала существует один и тот же оборотный период. Чтобы получить прибыль m также вычитаются из общей производственной стоимости c+v+m сумма зарплат v и стоимость израсходованных средств производства c, но теперь уже не в размере соответствующей части их начальной стоимости, а размере восстановительной стоимости на начало ближайшего производственного периода. Это норма прибыли рассчитывается по стоимости замещения уже выше, чем по стоимости приобретения, в случае, если в ходе технического прогресса, средства производства подешевели, либо подешевели основные товары, потребляемые рабочими, так что допустимо снизить сумму зарплат v, не уменьшив при этом уровень жизни работников.

Падающая норма прибыли и восстановительная стоимость основных фондов

Можно предположить, что капиталисты повышают норму прибыли, первоначально рассчитанную на основании начальной стоимости основных фондов, тем, что постоянно инвестируют в новейшую дорогую технику в таком масштабе, что все большая часть стоимости производства c+v+m к началу следующего периода расходуется, как постоянный капитал c на средства производства новой техники. Они вынуждены так поступать, если другие капиталисты так поступают, иначе они не будут обладать новейшей производственной техникой и отстанут в конкурентной борьбе. Расходы на постоянный капитал c теперь являются «восстановительной стоимостью», но уже не в том смысле, что старые средства производства должны быть заменены на аналогичные новые, а в том смысле, что в целях увеличения конкурентоспособности должны производиться все новые, лучшие и более дорогие средства производства.

При таком способе восстановления основных фондов норма прибыли будет становиться все меньше и меньше. Маркс предположил, что эта тенденция будет стремиться к осуществлению и соответственно падению нормы прибыли (при учёте технически успешного восстановления стоимости основных фондов). Если предприятие будет участвовать в конкурентной борьбе, то оно окажется вынужденным тратить на техническое вооружение (то есть основной капитал) все большую часть своего дохода. В ходе технологического развития и увеличения восстановительной стоимости средств производства, которое теперь выступает в качестве расходов, предприятие будет и дальше способно выдерживать конкуренцию. Оставшаяся доля инвестируемого капитала будет напротив становиться все меньше. Таким образом норма прибыли имеет тенденцию падать вследствие технического прогресса. Критики подчеркивают, что эта возможность не обязательно должна превратиться в действительность. Возможно вообще не появится возможности увеличить норму прибыли выше, чем при начальной стоимости основных фондов. Возможно доля постоянного капитала настолько увеличится, что даже при условии выдерживании конкурентной гонки расчётная норма прибыли будет снижаться. Это можно было бы рассматривать, как некое внешнее препятствие, которое вполне можно преодолеть, если это в интересах отдельных капиталистов.

Экономически рассматривая существует некий конфликт целей. Производительность труда больше всего растет от того, что все большая часть доступного капитала инвестируется в форме постоянного капитала c и все меньшая часть в форме переменного капитала v. Но на практике это обозначает, что будет создаваться все меньше рабочих мест.

Материальная логика

Два понятия:

• Техническое строение капитала (ТСК): Количество средств производства на одного работника.
• Производительность труда: Количество производимого продукта на одного работника.

При неизменной технике, используемой в производстве ТСК и производительность труда остаются неизменными. Прибыль тратится на то, чтобы в наличных технических условиях задействовать больше работников и использовать больше средств производства.

Маркс исходит из предположения, что технический прогресс сопровождается расходованием прибыли на увеличение ТСК. И это происходит в конечном счёте за счёт количества задействованных работников. Для капиталиста повышения уровня ТСК оправданно только в том случае, если он может добиться более высокой производительности, чем при сохранении старой технологии производства. Это значит, что повышение ТСК на определённый процент должен привести к повышению производительности труда на ещё больший процент. Маркс предполагал, что это долговременная тенденция. По сравнению с ростом ТСК в экономике общая занятость растет значительно менее быстро, может приостановиться, а то и вовсе начать сокращаться.

В этом случае индивидуальная рациональность каждого капиталиста по отдельности вступает в противоречие с коллективной рациональностью всей системы. С одной стороны будут вводиться технологии с все более высоким ТСК и большей нормой прибыли, с другой стороны это приводит к обесцениванию устаревшего производственного оборудования с более низкой производительностью труда и более низкой нормой прибыли (моральный износ). С учётом вычета морального износа и суммы всех прибылей норма прибыли (за вычетом морального износа в среднем по экономике снижается.

Если это предположение верно, то капиталисту с самого начала будет требоваться расходовать всё большую часть прибыли на повышение ТСК, чтобы не потерять конкурентоспособность. То есть эта часть прибыли изначально представляет собой цену, которую должен заплатить капиталист, чтобы «оставаться на плаву». Это можно понимать как особого рода моральный износ, который относится не к обесцениванию старых активов, как моральному износу заранее.

Решающим фактором тут скорее является не снижающаяся норма прибыли, а то что рациональное поведение отдельных капиталистов обозначает то, что в ходе этих инвестиций в «рационализацию» имеется тенденция к сокращению количества создаваемых новых рабочих мест, рынок труда может даже уменьшаться. Это приводит к дополнению промышленной «резервной армии труда» растущим слоем люмпен-пролетариата.

Этот сценарий можно представить, как «кривую технического прогресса». Увеличение ТСК приводит к непропорциональному увеличению производительности труда, как это показано на рисунке, который исходит из предположения, что эта закономерность начинает проявляться при росте ТСК более 1 %. Если же это выгодно для капиталиста, то он будет всю свою прибыль инвестировать в повышение ТСК, а не в создание дополнительных рабочих мест.

Венгерский экономист-кейнсианец Николас Калдор напротив исходит из предположения, что кривая технического прогресса будет себя «хорошо вести». По его теории для капиталиста повышение процентов роста ТСК оправданно только до начала непропорционального роста производительности труда и таким образом повышение расходов на увеличение ТСК оправданно для капиталистов только до определённого значения. По этому по мнению Калдора доступная часть оставшейся прибыли может быть направлена на создание новых рабочих мест.

Критика закона

Теорема Окисио

Японский экономист Нобуо Окисио на основе теоретической базы неорикардианской школы, а точнее на основе разработок итальянского экономиста Пьеро Сраффа попытался доказать, что при сделанных Марксом допущениях

• Трудоёмкость снижается
• ТСК увеличивается
• Реальная зарплата наёмных работников остаётся неизменной в том смысле, что зарплата будет исчисляться так, что работник за произведённую единицу работы всегда сможет себе позволить приобрести один определённый набор товаров потребления
• Новая техника будет введена предпринимателем только в том случае, если она хотя бы поначалу позволит добиться большей нормы прибыли

не только для первого предпринимателя, который введет новую производственную технику, но и в долговременном масштабе, когда введённая техника станет в соответствующей отрасли общепринята. Теория Окисио таким образом противоречит закону тенденции нормы прибыли к понижению.

Модель Сраффа

Аргументация Окисио основывается на модели итальянского экономиста Сраффа. Народное хозяйство состоит из двух подразделений: подразделения A (производство средств производства) и подразделения B (производство предметов потребления — без учёта производственного потребления капиталистов, то есть производство предметов, предназначенных для «классического» потребления).

Производственные коэффициенты задают, сколько на производстве необходимо определённых «входящих» (Input), чтобы получить единицу «исходящих» (Output). В самом примитивном случае имеются лишь два входящих <math>x_1</math> множество основных средств производства, и <math>x_2</math>, множество предметов потребления.

Производственные коэффициенты:

• <math>a_{11}</math>: Количество средств производства, необходимых для изготовления средства производства.
• <math>a_{21}</math>: Количество рабочих часов, необходимых для изготовления средства производства.
• <math>a_{12}</math>: Количество средств производства, необходимых для изготовления предмета потребления.
• <math>a_{22}</math>: Количество рабочих часов, необходимых для изготовления предмета потребления.

Рабочие получают определённую зарплату из расчёта расценки за единицу работы, которую можно выразить в количестве предметов потребления.

• <math>l \cdot a_{21}</math>: Количество предметов потребления, необходимых для изготовления средства производства.
• <math>l \cdot a_{22}</math>: Количество предметов потребления, необходимых для изготовления предмета потребления.

Схематически народное хозяйство можно представить следующим образом:

	Input <math>x_1</math>	Input <math>x_2</math>	Output
Подразделение А	<math>a_{11} \cdot x_1</math>	<math>a_{21} \cdot l \cdot x_1</math>	<math>x_1</math>
Подразделение В	<math>a_{12} \cdot x_2</math>	<math>a_{22} \cdot l \cdot x_2</math>	<math>x_2</math>

Это можно представить в следующих уравнениях:

• <math>(a_{11} \cdot x_1 \cdot p_1 + a_{21} \cdot l \cdot x_1 \cdot p_2) \cdot (1+r) = x_1 \cdot p_1</math>
• <math>(a_{12} \cdot x_2 \cdot p_1 + a_{22} \cdot l \cdot x_2 \cdot p_2) \cdot (1+r) = x_2 \cdot p_2</math>

• <math>p_1</math>: Цена средства производства <math>x_1</math>
• <math>p_2</math>: Цена предмета потребления <math>x_2</math>
• <math>r</math>: Общая норма прибыли. Посредством описанной Марксом тенденции к выравниванию нормы прибыли между отраслями в народном хозяйстве устанавливается единая норма прибыли.

В подразделении А расходы на постоянный капитал расходы на средства производства составляют:

• <math>a_{11} \cdot x_1 \cdot p_1</math> и для переменного капитала:
• <math>a_{21} \cdot l \cdot x_1 \cdot p_2</math>.

В подразделении B при этом расходы на постоянный капитал составляют:

• <math>a_{12} \cdot x_2 \cdot p_1</math> и для переменного капитала:
• <math>a_{22} \cdot l \cdot x_2 \cdot p_2</math>.

(Постоянный и переменный капитал в обоих уравнениях нельзя просто сложить в одну общеэкономическую величину, потому что для этого нужно знать отношения величин обоих подразделений. Подсчет этих общих отношений смотри подробнее работы Окишио, Сраффа и другие языковые разделы)

Теперь коснемся следующего допущения:

• <math>p_2 = 1</math>: Предмет потребления <math>x_2</math> служит numeraire «счетными деньгами» (в системе общего равновесия Вальраса: товар, используемый в качестве единицы измерения стоимости других товаров; цена этого товара равна единице), цена товара потребления<math>p_2</math> таким образом равна 1.
• Реальная зарплата составляет <math>l = 2 \cdot p_2 = 2</math>.
• Система уравнений выражается в относительных величинах, причём Outputs <math>x_1</math> и <math>x_2</math> вводятся равными единице.

В марксизме обычно принимается, что зарплата равна стоимости рабочей силы, а именно как раз настолько большая, чтобы рабочий мог сохранять и поддерживать свою рабочую силу. Здесь также допущено, что рабочий нуждается в зарплате в размере два предмета потребления за час работы, чтобы поддержать свою рабочую силу. Насчет разделения всего объёма работы в часах на отдельные рабочие силы не упоминается. Можно допустить, что рабочий работает 8 часов в день с дневной зарплатой соответствующего размера. Количество рабочих изменяется в зависимости от общего объёма работы, измеренного в часах.

Средства производства у Сраффа определяются через величину производственных коэффициентов. Например задаются следующие средства производства:

• <math>a_{11}=0{,}8</math>: Количество средств производства для производства средства производства.
• <math>a_{21}=0{,}1</math>: Количество рабочих часов для производства средства производства.
• <math>a_{12}=0{,}4</math>: Количество средств производства для производства предмета потребления.
• <math>a_{22}=0{,}1</math>: Количество рабочих часов для производства предмета потребления.

Тогда получаем следующую систему уравнений, причём ещё отсутствующий размер цены <math>p_1= 1{,}78</math> и для нормы прибыли <math>r = 0{,}0961 = 9{,}61 \%</math> уже подсчитаны и подставлены:

• <math>(0{,}8 \cdot 1 \cdot 1{,}78 + 0{,}1 \cdot 2 \cdot 1 \cdot 1) \cdot (1+0{,}0961) = 1 \cdot 1{,}78</math>
• <math>(0{,}4 \cdot 1 \cdot 1{,}78 + 0{,}1 \cdot 2 \cdot 1 \cdot 1) \cdot (1+0{,}0961) = 1 \cdot 1</math>

Введение в модель технического прогресса

Можно выделить из подразделения А некое предприятие, производящее те же средства производства, что и все подразделение в целом. Для этого предприятия действует таким образом:

<math>(a_{11} \cdot x_1 \cdot p_1 + a_{21} \cdot l \cdot x_1 \cdot p_2) \cdot (1+r) = x_1 \cdot p_1</math>

<math>= (0{,}8 \cdot 1 \cdot 1{,}78 + 0{,}1 \cdot 2 \cdot 1 \cdot 1) \cdot (1+0{,}0961) = 1 \cdot 1{,}78</math>

Это предприятие вводит техническую новинку, при этом необходимые затраты работы снижаются с <math>a_{21}=0{,}1</math> до <math>a_{21}=0{,}05</math> вполовину. Уже это повышает ТСК, так как теперь для изготовления единицы средства производства нужно только половина изначальных затрат труда, но в то же время средств производства требуется столько же, сколько и раньше.

Кроме того необходимо принять, что экономия рабочей силы сочетается с большим расходом средств производства, так что <math>a_{11}=0{,}8</math> повышается <math>a_{11}=0{,}85</math>.

Для этого предприятия, введшего техническую новинку получается при наличных ценах и данной ставке оплаты рабочего времени (обе эти величины остаются с начала неизменными, так как только одно предприятие ввело техническую новинку) — следующее уравнение:

<math>= (0{,}85 \cdot 1 \cdot 1{,}78 + 0{,}05 \cdot 2 \cdot 1 \cdot 1) \cdot (1+0{,}1036) = 1 \cdot 1{,}78</math>

Предприятие может таким образом увеличить свою норму прибыли с <math>r = 9{,}61 \%</math> до <math>10{,}36 \%</math>. Это вполне соответствует марксистским размышлениям, причём действительно, что предприятие только тогда вводит новую технику, когда это повышает его норму прибыли.

Карл Маркс в третьем томе «Капитала» писал,

«ни один капиталист не применит нового метода производства добровольно, как бы он не был производителен и как бы он не повышал норму прибавочной стоимости, если только он уменьшает норму прибыли. Но каждый такой новый метод удешевляет товары.»

Маркс ожидал тем не менее, что если новая техника распространится на все подразделение, норма прибыли снова упадет и не только для предпринимателя-первопроходца, но и для всей экономики. Обосновывается это традиционным образом, тем, что только живая работа может создать прибавочную стоимость, а живая работа экономится, так что постоянный капитал, расходы на средства производства, не создают стоимости, а исключительно переносят свою стоимость на конечный продукт.

Предположив, что новая технология распространится в подразделении А и учитывая новый равновесный рост (и новую цену <math>p_2</math>), получаем:

• <math>(0{,}85 \cdot 1 \cdot 1{,}77 + 0{,}05 \cdot 2 \cdot 1 \cdot 1) \cdot (1+0{,}1030) = 1 \cdot 1{,}77</math>
• <math>(0{,}4 \cdot 1 \cdot 1{,}77 + 0{,}1 \cdot 2 \cdot 1 \cdot 1) \cdot (1+0{,}1030) = 1 \cdot 1</math>

После распространения новой технологии норма прибыли для предприятия-первопроходца правда снижается, но в целом общая норма прибыли остаётся <math>10{,}30 \%</math> выше, чем первоначальные <math>9{,}61 \%</math>.

Результат

Нобио Окисио привёл эти аргументы, как подтверждение, что закон тенденции нормы прибыли к понижению опровергнут. Но тем не менее в вышеприведённой модели рассматривается только оборотный капитал, средства производства, которые в том же самом периоде переходят на конечный продукт. Позже некоторые исследователи распространили выводы Окисио также и на основной капитал, в котором средства производства больше чем за один период переносят свою стоимость на продукт. Экономящий рабочую силу технический прогресс ведёт таким образом по Окисио не к снижающейся, а к растущей общей норме прибыли.

Марксистские возражения

1. Реакция одних марксистов состояла в том, что критика принята . Закон тенденции нормы прибыли к понижению не представляет собой центрального пункта марксистской теории. Существует достаточно других оснований выступать против капитализма, поэтому на возможность крушения капитализма в результате снижения нормы прибыли обычно и не указывают.

Один из вариантов таких мнений состоит в том, что Закон может быть признан одной из причин повторяющихся экономических циклов и соответственно кризисов (см. статью Экономический кризис), но не как долгосрочная тенденция.

Михаель Гейнрих выступает как против теории падения капитализма из-за кризиса, так и против понимания кризисов, как циклических уравнительных колебаний и заключает: «То, что условия производства прибыли постоянно вступают в противоречие с элементарными жизненными интересами большинства населения, даёт основания снова и снова ставить под вопрос легитимность этой общественной системы и искать возможность общественной альтернативы» или

Вне зависимости от того растет или падает капиталистическо-бухгалтерским образом обоснованное давление капиталистического обесценивания — это ничего не меняет в фундаментально ограниченном характере капиталистического способа производства".

2. Вторая реакция состояла в попытке внутри модели Сраффа опровергнуть аргументы Окисио. При этом вводился во всяком случае неизвестный Марксу закон постоянной ставки заработной платы, заключающийся в том, что профсоюзы борются за производственно ориентированную тарифную политику, так что предприятия в конкурентной борьбе часть возросшей производительности и упавших цен направляют на покупку рабочей силы и реальные зарплаты растут. При постоянных тарифных ставках представляется разумным следующий случай: Единственное предприятие, введшее технически прогрессивную технологию, получает сначала сверхприбыль. Но при распространении технического прогресса реальные зарплаты приспосабливаются так, что первоначально высокие тарифы снова восстанавливаются. Предприятия же остаются при повышенных расходах на средства производства. Норма прибыли снижается.

Против такой аргументации существует аргумент, что допущение постоянной зарплаты весьма проблематично. Норма прибыли во всяком случае может быть стабилизирована, если реальные тарифы «приспосабливаются» в нижнюю сторону. Таким образом при исчислении модели Сраффа в натуральном выражении при росте нормы прибыли происходит снижение реальных зарплат.

3. Третья реакция состояла в том, чтобы отклонить рамки метода, предложенного Сраффа, в особенности метода сравнительного анализа. Закон тенденции нормы прибыли к понижению основан на том, что всё большая часть произведённого с каждого рабочего места инвестируется отнюдь не в дополнительные рабочие места. Такая долговременная тенденция не может быть уловлена методом сравнительной статистики модели Сраффа.

Подход Михаеля Гейнриха

По Гейнриху Маркс пытается выложить в трёх вариантах, при этом ни один из вариантов не приносит окончательного доказательства.

• Первый вариант

В первом варианте Маркс показывает формулами:

<math>p = {m \over c+v}</math>

или

<math>p = {{m \over v} \over {{c \over v} + 1}}</math>

Что отношение постоянного капитала к переменному c/v возрастает все меньше и в заключении норма прибыли должна уменьшаться, так как эта величина находится в знаменателе второй формулы. Этот результат позволяет себя установить только в том случае, если соотношение стоимостей c/v растет быстрее, чем отношение прибавочной стоимости к переменному капиталу m/v в числителе. «Так что это не является случаем, понятным самим по себе, а должным быть наглядно представленным»

• Второй вариант

Маркс аргументирует также следующим образом:

<math>p = {{e \cdot N} \over c+v}</math>,

где N — число занятых рабочих сил, а e — процент нормы прибыли m/v. Если общие капиталовложения C + Vрастут быстрее, по сравнению с числом работников N, то норма прибыли снижается. Но это действительно только, если c в пересчёте на каждого работника действительно все больше и больше возрастает. Но поскольку технический прогресс понижает также цену товаров, из которых образован постоянный капитал, это тоже не может быть расценено четко установленным доказательством.

• Третий вариант

Исходным пунктом является выражение

<math>{m \over c+v} < {v+m \over c}</math>

Правая дробь будет тем меньше, чем больше c в знаменателе. Таким образом должна также и левая дробь, норма прибыли снижаться. Но: «Увеличится ли в конце концов значение c или нет, зависит от того, будет ли компенсироваться увеличение количества средств производства их удешевлением или нет». Опять же технический прогресс может настолько снизить ценность товаров, образующих основной капитал, что неограниченный рост c трудно представить, как нечто гарантированное.

Современный взгляд

В ответ на критические возражения были разработаны новые подходы к обоснованию закона. Согласно подходу Герт Ройтен и Михаэль Уильямс обнаруживается падение нормы прибыли, поскольку все новые фирмы проникают на рынок, так что предложение превышает спрос, что снижает цены и норму прибыли. Новым компаниям действительно выгодно выходить на рынок, потому что новая фирма обладает наиболее высоким ТСК, наиболее большими капиталозатратами из расчёта на одного работника и с другой стороны наиболее высокой производительностью труда, наивысшим выходом продукции на одного работника в сравнении с уже существующими предприятиями. Но если общий рынок соответственно не возрастает, как было предположено, нормы прибыли снижаются во всей отрасли, причём новые фирмы показывают в сравнении наиболее высокие нормы прибыли. То есть вступление новичков на рынок оказывается все таки рациональным поступком.

Ройтен и Уильямс выводят отсюда волнообразные движения. Сеть предприятий различной прибыльности станет уже, если все больше малоприбыльных предприятий будет вытесняться с рынка. В результате продолжается процесс концентрации капитала. Оставшиеся крупные предприятия, в том числе и новички на рынке, имеют поначалу мало возможностей с помощью технического прогресса (что обозначает рост ТСК) вытеснить с рынка оставшихся столь же сильных конкурентов. Новые прогрессивные технические проекты накапливаются на полках. И когда количество накопленных знаний достигает определённого предела, техническое перевооружение с помощью крупного инвестирования осуществляется скачком. Предприятия снова начинают различаться друг от друга по производительности труда и прибыльности. Тенденция к падению нормы прибыли снова выходит на первый план, причём снова возникают стимулы для новых предприятий проникнуть на рынок за счёт уже существующих.

По мнению Джона Белла тенденцию к падению нормы прибыли можно вывести не просто из математической формулы, в которой норма прибыли тем выше, чем выше норма прибавочной стоимости и тем ниже, чем выше органическое строение капитала. В ходе капиталистической аккумуляции, по мнению Белла, обнаруживается весьма стойкая и долговременная тенденция к падению нормы прибыли, проходящая поверх всех кризисов. При подъёме экономики норма прибыли попадает под давление вследствие сужения доли рабочей силы, на что капиталисты отвечают дальнейшим техническим прогрессом и что по Беллу равнозначно ростом ТСК. В долгосрочной перспективе, по Беллу возможен подъём нормы прибыли, когда рост ТСК не сможет оказывать такого давления на норму прибыли. Растущее ТСК обозначает для Белла «окружное производство», термин введённый Фридрихом фон Хайеком. В конечном счёте по мнению автора норма прибыли будет приближаться асимптотически к некой определённой отметке.

Американский (США) марксист Пол Суизи предостерегал от FROP-фетишизации (FROP- падение нормы прибыли). Он не был уверен в реальности роста органического строения капитала. Он предпочитал следовать подходу Михаила Калецки, Джозефа Стейндла (Josef Steindl) и близкому к тому, что позднее развивал Джон Кейнс. У сценариях Калецки речь идёт о сценариях, похожих на марксовы — централизация капитала, на рынках царят олигархические монополии. Олигархические монополии в состоянии накрутить большие наценки на любую продукцию, причём марксистски выражаясь, прибавочная стоимость растет. При этом прибавочная стоимость произведена, но ещё не реализована, прибавочный продукт ещё не раскуплен. Спрос рассматривается в смысле инвестиционного спроса предприятий, то есть без учёта классического «потребительского» спроса капиталистов. Размер инвестиций согласно Калецкому зависит от размера ожидаемой прибыли, которые в свою очередь сам определяется через предыдущие тенденции развития прибыли. Из логики экономического цикла обнаруживается, что действительная прибыль некого периода настолько высока, насколько и инвестиции этого периода. Инвестиционный спрос зависит таким образом от инвестиций в прошлом. Если норма прибыли возрастет больше, чем инвестиционный спрос и предложение таким образом станет больше спроса, то это (как и у Кейнса) приводит к спаду производства, продолжающемуся до тех пор, пока прибыли не станут соответствовать инвестиционному спросу. Суизи толкует такой подход, как тенденцию к росту нормы прибыли и ожидает стагнационные тенденции в капитализме. Государство может попытаться собственным спросом заполнить дыре в общественном спросе (по Суизи это прежде всего военные расходы, в том числе постоянные на военный сектор экономики в мирное время).

Кейнс также предрекает стагнацию в связи с приближению к границе «предельной склонности к потреблению. Все меньшая часть дополнительных доходов будет расходоваться на потребление. Это можно объяснить приближением достижения уровня насыщения потребностей, но по марксистски это будет ростом нормы прибыли. При этом происходит снижение доли заработной платы, что в общеэкономическом масштабе ведёт к отставанию потребительского спроса, поскольку потребительский спрос, основанный на доходах из зарплаты согласно классической или кейнсианской „функции сбережения“ выше, чем спрос, образованный на доходы из прибыли. С кейнсианской точки зрения уменьшение уровня спроса может компенсировать государственный спрос, либо рост зарплат работников. Однако согласно марксистской контркритике это обозначало бы, что труд рабочего оплачивается выше стоимости рабочей силы. Необходимость работать ослабеет, к тому же и рабочие в этом случае могли бы из предосторожности большую часть своей зарплаты экономить, то есть таким образом не удастся залатать возникшие в спросе дырки.

Майкл Лейбовиц высказывает Суизи следующее соображение — основной момент опирается на замечания Маркса, сделанные в третьем томе „Капитала“ о противоречии между предложением (производством) и спросом (реализация, обращение). Предложение имеет тенденцию обгонять спрос. Лейбовиц подчеркивает марксистское понятие „ограниченности“ (теоретически преодолимой) в отличие от принципиально непреодолимой границы. В ходе технического прогресса возрастает с одной стороны производство на одного рабочего (предложение), с другой стороны экономия рабочей силы тормозит рост потребительского спроса рабочих. Чисто математически общественный спрос и предложение могут быть приведены в равновесие, но так как капитализм не является общественно спланированной системой и отдельные капиталисты преследуют собственные интересы, не обращая внимание на общеэкономическое равновесие, процесс оборачивается кризисами и тенденцией нормы прибыли к понижению. В виду угрожающего падения нормы прибыли капиталисты инвестируют все больше в технологию продаж, рекламу и т. п. С точки зрения отдельного капиталиста это оправданно, но для экономики вообще это представляет собой неоправданное бремя. Лебовиц подчеркивает важность диалектического подхода, капиталистический процесс следует рассматривать, „в целостности“. Постоянные кризисы капиталистического процесса, даже если они могут быть чисто экономически преодолены, ведут к изменению сознания рабочих, что может стать непреодолимой границей для капитализма (стр. 127).

Согласно Люкасу Цайзе закон годен для того, чтобы объяснить кризисы, но не долгосрочную тенденцию к обесцениванию.

Примеры

Следующий пример продемонстрирует закон с материальной, а не со стоимостной стороны. Числовой пример исходит из предположения, что предложение равно спросу. Предполагается таким образам „бескризисное“ протекание капитализма. Пример имеет больше теоретический, нежели эмпирический характер.

В период 1 предусмотрено выплатить 100 € на зарплаты, таким образом в переменный капитал Р и 100 € в постоянный капитал К На выходе имеется Output Y в размере 206 €. При этом один евро это как раз цена за один товар, либо цена товара потребления за одну единицу произведённого труда либо цена одной единицы основных средств. Можем рассчитать ТСК равным K/Р = 1,0 и производительность труда Y/P = 2,06.

Output выручка от продажи 206 товаров равен 206 € расходуется в следующем периоде полностью. Произведённый Output полностью используется, как Input в следующем периоде, будь это потребительские товары для рабочих или средства производства. Таким образом делается допущение, что спрос равен предложению.

В следующем периоде ТСК возрастает на 5 % (коэффициент роста 1,05). Для того, чтобы это оправдывалось с точки зрения капиталиста допустим, что производительность труда повышается не на 5 %, а дважды по пять. В общей сумме 10,3 % (Коэффициент роста 1,05 умножить на 1,05 = 1,103). В противном случае для капиталиста лучше было бы остаться при старой технике и неизменной ТСК. К этому допущению подталкивает цитата из Маркса» (третий том «Капитала») «ни один капиталист не применит нового метода производства добровольно, как бы он не был производителен и как бы он не повышал норму прибавочной стоимости, если только он уменьшает норму прибыли. Но каждый такой новый метод удешевляет товары.»

В следующем периоде ТСК снова возрастёт и опять с предположением не только размера планового роста производительности труда 10,3 %, а ещё на дополнительные 5 % итого в совокупности на 15,8 % (Коэффициент роста 1,05 * 1,05 * 1,05 = 1,158). Если мы продолжим рассматривать следующие периоды обнаружится, что сначала применение работы растет, но чем далее, тем со все меньшим темпом. В периоде 15 достигается высший пункт занятости. Затем при сделанных допущениях ТСК может только раздуваться, тогда как общая занятость будет сокращаться.

Чисто математически можно продолжить ряд. Маркс (и такие марксисты, как Генрик Гроссман) исходят обычно из того, что рост ТСК также требует все больше занятости в каждом отдельном предприятии, так что не позднее, по крайней мере пока занятость не начнет сокращаться, централизационные процессы будут продолжаться. Тогда меняется характер конкуренции и «турбо-капитализм» все быстрее превращается в стагнационный капитализм. Конкурентный капитализм сменяется монопольным капитализмом.

Таблица

• Р: Применение работы
• К: Применение капитала
• Y: Output — выход
• K/Р: ТСК (техническое строение капитала)
• Y/Р: Производительность труда
• П(…): Процент роста

Таблица исходит из отношения С/Р зарплата на одного работника =1, потребительские товары на одного работника =1. Производство Y в объёме 206 в первом периоде применено для 100,5 потребительских товаров, которые 100,5 работников получают в качестве зарплаты и используются 105,5 основных средств К. Это продолжается от периода к периоду.

Период	Р	K	Y	K/Р	Y/Р	П(K/A)	П(Y/A)
	€	€	€		€	%	%
1	100,0	100,0	206,0	1,0	2,1
2	100,5	105,5	228,2	1,1	2,3	5,0	10,3
3	103,0	125,2	284,4	1,2	2,8	15,8	21,6
4	111,5	172,9	412,3	1,6	3,7	27,6	34,0
5	129,6	282,8	708,1	2,2	5,5	40,7	47,7
6	161,4	546,7	1 437,3	3,4	8,9	55,1	62,9
7	211,6	1 225,7	3 383,5	5,8	16,0	71,0	79,6
8	283,8	3 099,7	8 984,9	10,9	31,7	88,6	89,0
9	379,0	8 605,9	26 192,4	22,7	69,1	107,9	118,3
10	493,8	25 698,6	82 125,9	52,0	166,3	129,2	140,7
11	619,8	81 506,1	273 495,6	131,5	441,3	152,7	165,3
12	744,5	272 751,1	960 983,9	366,4	1 290,8	178,6	192,5
13	853,2	960 130,6	3 551 968,7	1 125,3	4 162,9	207,2	222,5
14	931,9	3 551 036,8	13 793 779,6	3 810,6	14 802,0	238,6	255,6
15	969,5	13 792 810,1	56 256 170,2	14 226,6	58 025,7	273,3	292,0
16	960,7	56 255 209,6	240 918 113,2	58 558,8	250 783,5	311,6	332,2
17	906,6	240 917 206,7	1 083 337 619,5	265 742,2	1 194 968,8	353,8	376,5

В таблице показано, что выход Y и средства производства К нарастают все быстрее, в то время как задействование работы Р возрастает только до 15 периода и дальше начинает снижаться.

Решающим является то, что предприятия в каждый последующий период повышают ТСК быстрей, чем в предыдущем периоде выросла производительность труда, причём рациональность этого проявляется в том, что производительность труда повышается быстрей, чем ТСК (рациональность с точки зрения отдельного капиталиста). В таблице возрастание производительности труда в каждом отдельном периоде всегда больше, чем соответствующий рост ТСК. Но рост ТСК каждого периода всегда больше, чем рост производительности труда предыдущего периода(в более высокой строчке). Из этого проистекает коллективная иррациональность при рациональном поведении каждого.

Последнее, правда можно было бы рассматривать как некое произвольное допущение. Но если верно то, что возрастание ТСК приводит к ещё большему увеличению производительности труда, то для предприятий не существует никаких границ. Можно ставить вопрос только о внешних ограничителях, например то, что в соответствии в какими-то техническими причинами ТСК не может произвольно быстро расти. Когда Николас Калдор (см. выше кривую технического прогресса по Калдору) постулирует постепенно ослабевающее действие высокого прироста ТСК, то это действительно можно рассматривать как произвольное допущение, необходимое для того, чтобы представить стабильный экономический рост. Поэтому буржуазные экономисты и исходят из допущения «хорошего поведения» кривой технического прогресса ввиду желательности соответствия их теорий устойчивому равновесному развитию.

См. также

• Проблема трансформации

Литература

Русскоязычная литература

• Блауг М. Закон тенденции нормы прибыли к понижению // Экономическая мысль в ретроспективе = Economic Theory in Retrospect. — М.: Дело, 1994. — С. 227-230. — XVII, 627 с. — ISBN 5-86461-151-4.
• [www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital3/kapital3-13.html Маркс «Капитал» ЗАКОН ТЕНДЕНЦИИ НОРМЫ ПРИБЫЛИ К ПОНИЖЕНИЮ ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ]
• [www.ozon.ru/context/detail/id/4357688/ Яковлев «Капитализм на исходе столетия»]
• Изюмов, А. И. США: норма прибыли и экономика
• [www.maestrastudiorum.ru/Electric.html Одинцов (Сидоров) «Кардиограмма капитализма»] (недоступная ссылка с 23-05-2013 (3990 дней))
• [www.proza.ru/2010/02/13/1483 Виктор Тяпин Норма прибыли и стагфляция]
• [www.marksizm.info/content/view/5587/60/ Понижение нормы прибыли и накопление капитала]
• [www.marksizm.info/content/view/5004/60/ Иван Пацюк Кризис накопления]

Литература на иностранных языках

Марксистские источники, подтверждающие закон

• Heinz-Josef Bontrup|: Arbeit, Kapital und Staat. — Plädoyer für eine demokratische Wirtschaft. PapyRossa-Verlag Köln. Dritte Auflage 2005. ISBN 3-89438-326-7.
• Heinz-J. Bontrup: Zur säkularen Entwicklung der Kapitalrentabilität, in: WSI-Mitteilungen, 53. Jahrg., Heft 11/2000, S. 718 −725.
• Heinz-J. Bontrup: Lohn und Gewinn. Oldenbourg Verlag. München, Wien 2000. ISBN 3-486-25164-3.
• Alan Freeman (1996): Price, value and profit — a continuous, general, treatment in: Freeman, Alan und Carchedi, Guglielmo (Hrsg.) «Marx and non-equilibrium economics». Edward Elgar, Cheltenham, UK, Brookfield, US. [mpra.ub.uni-muenchen.de/1290/ Im Internet der Uni-München].
• Henryk Grossmann: Das Akkumulations- und Zusammenbruchsgesetz des kapitalistischen Systems. Leipzig 1929 (neu herausgegeben: Archiv sozialistischer Literatur 8, Verlag Neue Kritik, Frankfurt 1970, ISBN 3-8015-0065-9).

Марксистские источники, скорее отвергающие закон

• Brodbeck, Karl-Heinz: Wertsubstanz, Exploitation und tendentieller Fall der Profitrate, Jahrbuch der Wirtschaft Osteuropas, Band 9,1 (1980), 35-60 [www.fh-wuerzburg.de/professoren/bwl/brodbeck/marx-oek.pdf].
• Foley, Duncan K.: Understanding Capital: Marx’s Economic Theory. Harvard University Press 1986. ISBN 0-674-92088-0.
• Michael Heinrich: Die Wissenschaft vom Wert. Westfälisches Dampfboot, 2003. ISBN 3-89691-454-5.
• Nobuo Okishio, Technische Veränderungen und Profitrate (1961, dt. in: H.G. Nutzinger/ E. Wolfstetter [Hrsg.] Die Marxsche Theorie und ihre Kritik, 2 Bde., Ffm., 1974).

Эмпирическое представление закона

• Robert Paul Brenner: Boom and Bubble. Die USA in der Weltwirtschaft. VSA-Verlag Hamburg 2003. ISBN 3-87975-886-7.
• Nikolaus Dinkelacker / Harald Mattfeldt: Trend- und Komponentenanalyse der Profitrate für Deutschland von 1850 bis 1913. Hamburg 2005, [www.wiso.uni-hamburg.de/fileadmin/sozialoekonomie/zoess/DP03.pdf Disskussionspapier03], .
• Doug Henwood: After the new economy. The New Press, London — New York, 2003. US-Profitrate 1952—2002, S. 204.
• Harald Mattfeldt: Tendenzieller Fall der Profitrate? Zur Makroökonomischen Rentabilitätsentwicklung in der Bundesrepublik Deutschland. Hamburg 2005, [www.wiso.uni-hamburg.de/fileadmin/sozialoekonomie/zoess/DP01.pdf Disskussionspapier01].
• Harald Mattfeldt: Zur Methode der Profitratenbestimmung. Anmerkungen zur Empirie der 'säkularen Entwicklung der Kapitalrentabilität' Hamburg 2006, [www.wiso.uni-hamburg.de/fileadmin/sozialoekonomie/zoess/DP09.pdf Disskussionspapier09].
• Jan Priewe: Krisenzyklen und Stagnationstendenzen in der Bundesrepublik Deutschland — Die krisentheoretische Debatte. Pahl-Rugenstein Verlag, Köln 1988. ISBN 3-7609-1207-9.
• Profitratenanalysegruppe (PRAG), der Hamburger Universität ([www.profitratenanalyse.de])

Немарксистская литература

• Lutz Arnold: Wachstumstheorie. Vahlen-Verlag München 1997.
• «Das Marxsche Gesetz des tendenziellen Falls der Profitrate» von Hans-Werner Sinn, Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft 131, 1975, S. 646—696 [www.cesifo-group.de/portal/page/portal/ifoContent/N/rts/rts-mitarbeiter/IFOMITARBSINNCV/CVSinnPDF/CVSinnPDFrefjournalsbis2006/Das-Marxsche-Gesetz.pdf Pdf-File]
• Piero Sraffa: Warenproduktion mittels Waren. Nachworte von Bertram Schefold. (1976 [Erstveröffentlichung 1960]), Suhrkamp-Verlag Frankfurt/Main.

Ссылки

• [www.mlwerke.de/me/me25/me25_221.htm Karl Marx: Gesetz des tendenziellen Falls der Profitrate]
• [www.profitratenanalyse.de Forschungsgruppe PRAG zur Profitratenanalyse]
• [www.oekonomiekritik.de/313Tend%20Fall.pdf Michael Heinrich: Begründungsprobleme. Zur Debatte über das Marxsche "Gesetz vom tendenziellen Fall der Profitrate. In: Marx-Engels Jahrbuch 2006, Berlin Akademie Verlag 2007, S.47-80.]

Отрывок, характеризующий Тенденция нормы прибыли к понижению (марксизм)

– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей: