Тенко, Луиджи

Луиджи Тенко итал. Luigi Tenco
Луиджи Тенко в Ватикане в 1967 году
Основная информация
Дата рождения	21 марта 1938(1938-03-21)
Место рождения	Кассине, Италия
Дата смерти	21 января 1967(1967-01-21) (28 лет)
Место смерти	Сан-Ремо, Италия
Годы активности	1959—1967
Страна	Италия Италия
Профессии	певец, композитор, автор-исполнитель
Жанры	поп-музыка

Луи́джи Те́нко (итал. Luigi Tenco; Кассине, 21 марта 1938 — 27 января 1967, Сан-Ремо) — итальянский певец, автор-исполнитель, композитор. Его самоубийство после неудачи на фестивале в Сан-Ремо стало сенсацией и вызвало шок у итальянского общества.

Биография

Ранние годы и начало музыкальной карьеры

Луиджи Тенко родился 21 марта 1938 года в городе Кассине, расположенном в итальянской области Пьемонт. Его отец умер ещё до рождения сына при неизвестных обстоятельствах. Ходили слухи, что он не был его родным отцом. Свои первые годы Луиджи провёл в городках Кассино и Рикальдоне, где сам научился писать и читать. В 1948 году он с матерью и старшим братом переехал в Лигурию, а затем в Геную, где его мать занялась виноделием. В 1951—1956 годах учился в лицее, затем, по настоянию семьи, поступил в институт на инженерную специальность.

В эти годы он со своими друзьями организовал свои первые группы. В одной из них, «Jerry Roll Morton Boys Jazz», состояли Данило Деджипо, Бруно Лауци и Альфреда Джерарда. Репертуаром группы были джазовые композиции и образцы рок-н-ролла. Сам Тенко играл на кларнете и саксофоне. Позднее он организовал группы «Тони, Марчелло и Макс» и «Los Marcello’s Ferials». В 1958 году принял участие в концертном туре по Германии вместе с Адриано Челентано, Джорджо Габером, Джино Паоли и Роем Грасси. Позже создал группу «Дьяволы рока». Луиджи быстро перешёл от игры на саксофоне к пению и начал исполнять сначала чужие песни, а потом свои собственные.

Свою первую пластинку он записал, когда состоял в группе «Рыцари». В записи также приняли участие Джанфранко Ревербери, Паоло Томерелли, Энцо Йанначчи и Нандо Де Лука. Его первые пластинки издавались под псевдонимом Джиджи Май. В 1960 году вышел первый музыкальный сборник Луиджи, где он исполнил свою знаменитую «Quando» («Когда»). В дальнейшем он записал ещё несколько сборников. В 1962 году кинорежиссёр Лучано Сальче снял картину «Изобилие», где Тенко сыграл одну из ролей, а также был исполнителем песен. Однако эта перемена не принесла ему большого успеха. В дальнейшем, когда у него был шанс сыграть главную роль в фильме Луиджи Коменчини, режиссёр взял на эту роль другого актёра, несмотря на то, что изначально было решено снимать Луиджи. Это стало большим разочарованием для молодого певца. В том же году он записал пластинку с песнями «Mi sono innammorato di te» («Я влюбился в тебя»), «Angela» («Анджела») и «Cara maestra» («Дорогая учительница»). Из-за последней песни возникли серьёзные проблемы с цензурой.

В 1963 году из-за молодой актрисы Стефании Сандрелли (известной в ту пору по фильму «Развод по-итальянски») Луиджи поссорился со своим другом, музыкантом Джино Паоли. Луиджи начал флиртовать со Стефанией, а Джино был с ней в любовных отношениях ещё с тех пор, когда та была несовершеннолетней. Из-за этого Паоли совершил попытку самоубийства, но остался в живых. Песни «Io si» («Я — да») и «Una brava ragazza» («Отличная девчонка») с текстами довольно недвусмысленного содержания, изданные на фирме «Рикорди», опять были отвергнуты цензурой. В 1965—1966 годах Тенко служил в воинском подразделении во Флоренции. После службы вышли его песни «Un giorno dopo l’altro» («День за днём»), «Uno di questi giorni ti sposero’» («В один из этих дней я женюсь на тебе»), «E se ci diranno» («Если нам скажут»), «Ognuno e’ libero» («Свободен каждый»), «Lontano lontano» («Далеко далеко»). Песня «Далеко далеко» заняла последнее место на конкурсе «Диск лета», однако затем стала хитом.

Встреча с Далидой

В августе 1966 года в главном итальянском офисе RCA в Риме Луиджи познакомился с певицей Далидой. Эта встреча сыграла важную роль в жизни и карьере как Тенко, так и Далиды. Сама певица в своём интервью, которое она дала незадолго до своей смерти, призналась, что любовь перевернула их жизни, хотя существует версия, что они не были счастливы друг с другом. Например, в письме, которое Луиджи написал своей знакомой, он не очень хорошо выразился о Далиде. В сентябре того же года Луиджи вместе с несколькими сотрудниками офиса RCA поехал в Париж, чтобы представить Далиде свою новую песню «Ciao amore, ciao» («Прощай, любовь, прощай»). В это время родилась идея совместного выступления Далиды и Тенко на фестивале в Сан-Ремо.

В дальнейшем Тенко сопровождал ряд неудач. В ноябре он принял участие в жёсткой дискуссии в Риме, на тему современной музыки, где подвергся резкой критике со стороны молодёжи. 31 декабря он выступал новогодней вечеринке в «Casina Valadier», где на фоне всеобщего веселья пытался исполнить лирическую песню. Публика заглушила её горнами, а Тенко в ответ кричал: «Засуньте эти трубки себе в задницу!». В январе 1967 года Луиджи дал концерт в отеле «Хилтон», где был освистан публикой.

Конкурс в Сан-Ремо и самоубийство

В начале 1967 года Тенко должен был принимать участие в фестивале итальянской песни в Сан-Ремо с Далидой. Идея участия в фестивале Тенко не нравилась, однако его уговорили стать участником фестиваля. Некоторые друзья Луиджи пытались отговорить его от участия в этом конкурсе, но он уже не мог отступить.

Луиджи приехал в Сан-Ремо из Рима и поселился в отеле «Савой». 26 января 1967 года он вместе с Далидой принял участие в XVII фестивале в Сан-Ремо. Перед выходом на сцену Луиджи очень нервничал, принимал успокоительные таблетки, но исполнил свою песню «Ciao amore, ciao». Песня заняла 12-е место, а жюри исключило солиста из конкурса. Это тяжело подействовало на Луиджи, он покинул банкет и вернулся в гостиницу. 27 января в два часа ночи Далида обнаружила Луиджи Тенко мёртвым. Он застрелился из пистолета, который был у него для самозащиты. Луиджи оставил посмертную записку, где написал следующее:

Я любил итальянскую публику, я ей бессмысленно посвятил пять лет моей жизни. Я делаю это не потому, что устал от жизни (это совсем другое), но в знак протеста против публики, которая отправляет «Я, ты и розы» в финал, и против комиссии, которая выбирает «Революцию». Надеюсь, что это поможет кому-нибудь прояснить мои мотивы. Пока. Луиджи.

Эта записка и смерть отвергнутого исполнителя стали явным обвинением против несправедливой системы конкурса. Прощание с Луиджи Тенко проходило в его родном городе, в Кассине, похоронен же он был в Рикальдоне. Спустя месяц после трагедии, Далида в тяжелом душевном состоянии пыталась покончить с собой, приняв большую дозу барбитуратов. Её удалось спасти, однако в 1987 году она все же совершила самоубийство, приняв смертельную дозу снотворного.

Спустя много лет после трагедии в Сан-Ремо многие до сих пор ставят под сомнение обстоятельства загадочной смерти Тенко, и эта история часто становилась предметом споров. В 2006 году итальянская полиция провела эксгумацию тела певца, в результате которой был подтверждён факт самоубийства.

Память

• В 1974 году в память о Луиджи Тенко в Сан-Ремо была учреждена премия Premio Tenco.
• В 2005 году по французскому телеканалу TV5 транслировалась художественная телепостановка «Далида», где были показаны любовные отношения Тенко и Далиды. Тенко сыграл Алессандро Гассман, а Далиду — Сабрина Ферилли.
• 20 июля 2006 года в Рикальдоне, где проживал Тенко, был открыт центр, в котором собраны документы, связанные с его жизнью. Это первый музей, открытый в честь артиста. В декабре 2014 года директором музея был назначен римский издатель Мишель Пьячентини.

Литература

• Aldo Fegatelli, Tenco, Padova, F. Muzzio, 1987. ISBN 88-7021-430-3.
• Renzo Parodi, Luigi Tenco, Genova, Tormena, 1997. ISBN 88-86017-88-X.

Ссылки

• [nethistory.su/blog/43383340846/ZHizn-i-smert-Luidzhi-Tenko. Жизнь и смерть Луиджи Тенко]. nethistory.su. Проверено 30 сентября 2015.
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=11283789 Luigi Tenco] (англ.). findagrave.com. Проверено 30 сентября 2015.
• [www.ondarock.it/italia/luigitenco.htm Luigi Tenco. Una storia sbagliata] (итал.). ondarock.it. Проверено 30 сентября 2015.

Музыка   Персоналии   Италия

Отрывок, характеризующий Тенко, Луиджи

– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.