Тенниел, Джон

Джон Тенниел
Имя при рождении:	John Tenniel
Дата рождения:	28 февраля 1820(1820-02-28)
Место рождения:	Лондон
Дата смерти:	25 февраля 1914(1914-02-25) (93 года)
Место смерти:	Лондон
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Жанр:	художник, иллюстратор, карикатурист

Сэр Джон Те́нниел (англ. John Tenniel) — английский художник, карикатурист; первый иллюстратор книг Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье», чьи иллюстрации считаются сегодня каноническими.

Биография

Джон Тенниел родился 28 февраля 1820 года в Кенсингтоне, центральном районе Лондона. Он был младшим из трёх сыновей Джона Батиста Тенниела, выходца из рода французских гугенотов. Отец Тенниела был преподавателем фехтования и хотел, чтобы его сын выбрал военную карьеру. Однако Джон Тенниел с детства увлекся живописью и даже поступил в Королевскую Академию, но вскоре бросил её, так и не окончив.

В 1836 году его работа была впервые экспонирована на художественной выставке в галерее на Саффолк-стрит, после чего он в течение пяти лет регулярно выставлял свои произведения в Королевской Академии.

В 1840 году во время тренировки по фехтованию со своим отцом Тенниел потерял зрение на левом глазу. После этого несчастного случая он за редкими исключениями перестал заниматься живописью и полностью сосредоточился на графике.

Особый интерес у него вызывала книжная иллюстрация, и в 1842 году он дебютировал в качестве автора иллюстраций для первого издания «Книги английских баллад» Сэмюэла Холла.

В 1845 году Тенниел участвовал в конкурсе на роспись фресок в Палате лордов, представив монументальный эскиз композиции «Дух Правосудия», высота которого составляла 4.9 метра. Проект не был принят, но молодой художник получил поощрительную премию в 200 фунтов и заказ на фреску, изображавшую Св. Сесилию из произведения поэта-лауреата Джона Драйдена.

В декабре 1850 года стал постоянным карикатуристом журнала «Панч».

В 1865 создал иллюстрации к «Алисе в Стране чудес», в 1872 — к «Алисе в Зазеркалье».

В 1893 году Джон Тенниел получил титул рыцаря благодаря благосклонному отношению премьер-министра Уильяма Гладстона.

В 1901 году ушёл из «Панча».

Сэр Джон Тенниел умер 25 февраля 1914 года в Лондоне.

Иллюстрации к «Алисе»

Тенниел познакомился с Льюисом Кэрроллом в 1864 году, когда книга «Алиса в Стране Чудес» была уже сдана в набор. Кэрролл хотел лично проиллюстрировать книгу, но техника его рисунка находилась на любительском уровне, поэтому издатель Александр Макмиллан порекомендовал ему обратиться к Джону Тенниелу. Ознакомившись с текстом, Тенниел согласился сделать к нему сорок две иллюстрации: Льюис Кэрролл настаивал именно на этом количестве. Условием Кэрролла было полное соответствие иллюстраций его авторскому видению, но Тенниел, поначалу согласившийся с этим требованием, вскоре изменил своё мнение и выступил в качестве полноправного автора концепции оформления книги.

Работа Тенниела в качестве карикатуриста ведущего британского сатирического журнала нашла своё отражение в стилизации некоторых персонажей под английских политиков XIX века. Льва и единорога, двух символов Британии, художник изобразил похожими на премьера-консерватора Дизраэли и Гладстона, лидера либералов. Человек в бумажном костюме, который едет в поезде вместе с Алисой, был срисован Тенниелом с собственной карикатуры на Бенджамина Дизраэли, опубликованной ранее в «Панче».

Увлечение Тенниела бальными танцами также повлияло на создание иллюстраций. Позы многих персонажей соответствуют классическим балетным позам.

Также, в иллюстрациях Тенниела присутствовали различные исторические аллюзии. Так, например, прообразом Герцогини стала Маргарита Маульташ, а характерный средневековый стиль написания батальных сцен был спародирован в иллюстрации «Вся королевская конница, вся королевская рать».

Эскизы своих иллюстраций Тенниел создавал на бумаге, но сами рисунки делал непосредственно на деревянных досках из самшита. Работу по гравировке досок издатель Александр Макмиллан поручил братьям Делзелам, которые в то время являлись лучшими граверами Лондона. Резкой форм занимался Эдвард Делзел. После окончания работы он посоветовал не портить уникальные клише, печатая иллюстрации непосредственно с деревянных форм, а использовать их гальванопластические слепки. С резных форм были сняты копии, с которых и был напечатан первый тираж книги.

Однако качество печати иллюстраций не устроило ни Тенниела, ни Кэрролла. И весь тираж первого издания «Алисы в Стране Чудес», за исключением сигнальных экземпляров, был уничтожен. С печатных форм были сняты новые слепки, и следующий тираж, датированный 1866 годом, стал первым изданием, поступившим в широкую продажу.

В 1870 году Тенниел приступил к работе над иллюстрациями к новой книге Кэрролла «Алиса в Зазеркалье». Эта работа также проходила в постоянных спорах с Кэрроллом. Так, например, изображение Белого Рыцаря, которого Кэрролл считал своим alter ego, в итоге стало стилизованным автопортретом самого Тенниела. А созданное художником изображение Бармаглота Кэрролл счел слишком пугающим, но, после ряда консультаций со знакомыми, картинку было решено оставить без изменения, но убрать с фронтисписа книги.

Помимо создания визуальных образов персонажей, Тенниел занялся редактированием книги, порекомендовав Кэрроллу полностью убрать главу «Шмель в парике», что и было сделано.

Во всех последующих изданиях книг Кэрролла иллюстрации Тенниела перепечатывались с первого издания, где детальность изображения была снижена из-за использования гальванопластических слепков. В 1988 году издательство Macmillan выпустило ограниченный тираж гравюр, сделанный с оригинальных деревянных форм. Этот тираж, составивший 250 экземпляров, на сегодняшний день является первым и единственным авторским изданием иллюстраций Тенниела к дилогии Льюиса Кэрролла о приключениях Алисы.

Гравюры Тенниела в России

Авторское издание иллюстраций Джона Тенниела к «Алисе в Стране Чудес» и «Алисе в Зазеркалье» было впервые экспонировано в России галереей InArtis в марте 2010 года. Выставка прошла в Москве в особняке Спиридонова.

Ссылки

• [free-book.ru/news_page,1,1091,2.htm Статья об «Алисе» И. Л. Галинской]
• [ergoproxysum.russelldjones.ru/visual06.htm#deep2 Биография Тенниела]
• [djelibeibi.unex.es/libros/Tenniel/ Рисунки Джона Тенниела к «Алисе в Стране чудес» и «Алисе в Зазеркалье»]

Отрывок, характеризующий Тенниел, Джон

В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.